Глава первая
Уже два месяца мне снится один и тот же сон: Вив, будя громким смехом ночное эхо, появляется из-за стекла пассажирской двери, за которой горит огонь. Идет ко мне, порочно улыбаясь и покачивая бедрами. Я испытываю болезненное желание дотронуться до нее, погрузить пальцы в ее черные кудри. Позади Вив пылает жаркое пламя, и, оказавшись ближе, она превращается в темный контрастный силуэт на ярком фоне. Больше всего на свете мне хочется почувствовать аромат ее тела — от Вив всегда пахло весной, обнять, провести пальцами по коже и больше никогда уже не отпускать. Но она неожиданно останавливается и отворачивается. Отблески пламени играют на ее щеке. Хочется кричать, но я нем. Хочется дотянуться до нее, но меня словно разбил паралич. Вив разворачивается и уходит обратно, в огонь. Снова уходит.
Сжимаю пальцы в кулак и просыпаюсь. У библиотечного стола с видом человека, не знающего, что делать, стоит Майк Лиу.
— Привет, Кам. Звонок прозвенел.
Вытираю уголок рта рукой и отрываю лицо от лежащего на столе блокнота. Спираль, которой скреплены страницы, оставила на щеке глубокий ребристый след.
— Спасибо.
Прежде чем уйти, Майк поправляет лямки висящего за спиной рюкзака.
— Не за что.
Глядя на его удаляющуюся спину, жалею, что ничего не смог сказать ему, кроме этих слов. Но с некоторых пор и пара слов стала для меня непозволительной роскошью.
Старшеклассники, сидевшие в читальном зале, разошлись, и я остался в одиночестве.
Смотрю в окно, откинувшись на спинку стула. С того места, где я сижу, отлично видны угол здания и перекресток. Долго смотрю туда, где случилась трагедия, до тех пор, пока за стеклом не появляется и, промелькнув, не исчезает женская головка со спутанными черными волосами. Вскакиваю на ноги, чуть не опрокинув стул. Замерев на месте и не дыша, я часто моргаю, пытаясь понять, что это было, но, похоже, мимо окна всего лишь пролетела ворона. Я выдыхаю. Вив нет в живых уже целых два месяца, но мне все время кажется, что она где-то рядом. Она везде и нигде.
На дворе начало октября, но на улице слишком жарко для этого времени года. Бабье лето. С деревьев еще не облетела листва, а с цветов — лепестки. Жизнь бьет ключом. Скорее бы пришла зима и заморозила все кругом.
Мне пора на урок тригонометрии, но вместо того чтобы отправиться туда, я бегу на угол. Пришлось поработать над расписанием занятий, но теперь я могу видеть эту часть здания из окон всех классов, в которых приходится бывать на протяжении дня. Для постороннего взгляда это обычный, ничем не примечательный перекресток. Переломившийся пополам столб уличного освещения заменили новым, повреждения на газоне и бордюре устранены. Фотографии, рисунки и мягкие игрушки выгорели на солнце и превращаются постепенно в одно сплошное безликое месиво. Цветы, которые я принес на неделе, увяли.
С момента трагедии прошло два месяца.
Сегодня ровно шестьдесят дней.
Если точнее, сегодня вечером.
Стараюсь не смотреть на фотографии, с которых улыбается Вив, но одна из них все же привлекает внимание. Она из ежегодного школьного альбома. Тогда Вив, едва успев стать старшеклассницей, записалась в группу поддержки нашей футбольной команды. Ее фигура еще не сформировалась, это видно по тому, как нескладно сидит на ней форма. В волосах красные и белые ленты. На щеках здоровый румянец; улыбка еще шире, чем мне казалось, когда Вив была жива. Заставляю себя еще раз прочесть записи на памятной доске, хоть и знаю их все наизусть.
«Вив, нам тебя не хватает».
Почему плохие вещи случаются только с хорошими людьми? Мне тебя не хватает, Вив. Поверить не могу в то, что тебя нет. Сжимаю кулаки, чувствуя, как кончики ногтей впиваются в ладони. С другими все не так. На самом деле всем только кажется, что им не хватает Вив. Я помню всех оставивших подписи в ее память. Никто из них не считал ее близкой подругой. Нельзя резко отказываться от участия в общественной жизни, как это сделала она. В таком случае ты либо перестаешь быть своим, либо становишься изгоем, как я.
Хочется курить.
На дне рюкзака спрятана пачка сигарет. Копаюсь в тетрадях и листах бумаги, стараясь ее найти. Наконец под пальцами шуршит целлофан. Вынув помятую пачку, стучу ею по ладони. Подняв картонную крышечку, достаю сигарету, засовываю в рот и хлопаю по карманам в поисках зажигалки. В карманах бардак, ничего не найти, и я раздражаюсь. Снова копаюсь в рюкзаке, пока не нащупываю небольшую выпуклость под подкладкой — ну, наконец-то. В подкладке небольшая прореха, и я, желая скорее закурить, еще больше рву ее, чтобы вытащить застрявшую зажигалку. Неожиданно оказывается, что вместо дешевенькой «Бик» я держу в руке свою старую «Зиппо». Эта неожиданная находка заставляет меня замереть на месте.
Опомнившись, провожу пальцами по монограмме, сделанной Вив в честь моего семнадцатого дня рождения. Это инициалы: две буквы — «К» и «П». Зажимаю металлическую коробочку в кулаке, чтобы не видеть гравировки, но чувствую ее кончиками пальцев, а это, оказывается, еще хуже.
Зажигалка холодная, гладкая и твердая. Сжимаю пальцы, пока они не становятся совсем белыми. Не успев даже осознать, что я делаю, забрасываю прямоугольную коробочку в искалеченные кусты, в которые влетела машина Вив. Я уверен, это то самое место, потому что, очнувшись рядом с ее бездыханным телом, пахнущим бензином и засыпанным осколками стекла, я вышел из машины и, обходя ее, упал в эти кусты. Колючие и жесткие ветки исцарапали меня, и спустя несколько дней после аварии я все еще видел следы под рубашкой. Я плохо помню события того вечера; только искаженные после удара о стекло водительской двери черты окровавленного лица Вив да эти чертовы кусты врезались в память навечно.
Если бы я не уронил проклятую зажигалку и Вив, хохоча и называя меня растеряхой, не нагнулась бы, чтобы помочь ее найти, — а главное, если бы она не гнала так, торопясь завалиться в постель у меня дома, — и если бы на улице не было так мокро из-за дождя — мне бы, возможно, не пришлось стоять, глядя на место, где окончилась ее короткая жизнь.
Лучше б погиб я, а не она.
Проклятая зажигалка.
Зря я сюда пришел. Мне всегда становится хуже на этом месте. Стою у столба, гладя рукой его шероховатую поверхность, и вдруг сзади кто-то окликает меня.
— Кам?
Я оборачиваюсь, но никого не вижу. Сделав полный круг, так никого и не нахожу, но кто-то же произнес мое имя: ослышаться я не мог. Голос женский, но странный, с отчетливыми металлическими нотками, как будто его обладатель говорит сквозь вращающиеся лопасти вентилятора.
— Мистер Пайк?
На этот раз меня окликнул мужчина, низким глухим голосом. Развернувшись снова, я вижу учителя физкультуры и заместителя директора Фаулер Хай Скул, мистера Рида. Подойдя ближе, он оценивающе смотрит на меня. Это взгляд педагога; почувствовав его на себе, ученик должен понимать, что учитель видит его насквозь. Мистер Рид тренирует школьную команду, но я из нее ушел, и с тех пор его пронзительный взгляд на меня не действует.
— Пайк, ты находишься на территории школы.
Стою молча, ожидая высказывания по существу.
Выхватив сигарету изо рта, тренер подает ее мне. Черт.
— Знаю, тебе уже исполнилось восемнадцать, но на территории школы курить все равно запрещено.
Подняв руку, тренер указывает на другую сторону улицы, где находится украшенная разноцветными граффити автобусная остановка, на которую вынуждены ходить все школьные курильщики — не важно, ученики или педагоги.
— Если собираешься продолжать курить, делай это за пределами школы.
Смотрю на скамейку, скрывающуюся за видавшим виды небьющимся стеклом. Оно так исцарапано, что почти потеряло способность пропускать солнечный свет. Оглядываюсь на памятную доску Вив, на фотографии, кусты и фонарный столб. Через стекло всего этого я не увижу. Смотрю на незажженную сигарету в руке. Разве я мог подумать, что придется курить, стоя возле памятной доски, посвященной ей? Без нее? Выкидываю сигарету в урну.
— Я бросил, сэр.
— Вот так — три слова, и все. Ухожу прежде, чем мистер Рид — не хочу называть его тренером — успевает ответить. Представляю себе, как он раздосадован.
Мне положено быть на уроке тригонометрии. Медленно бреду обратно к школе и, дойдя до крыльца, открываю потрепанную металлическую дверь. Вхожу в коридор, ведущий к художественной мастерской.
— Камден… — зовет меня тренер.
Бросаю в мусорную корзину полупустую пачку сигарет и, не останавливаясь, иду дальше. Дверь, щелкнув замком, закрывается за моей спиной.
Толпа, как всегда, выплескивается из столовой в коридор. Последовательное сокращение бюджета в сочетании с не слишком удачными попытками пополнить школьную казну за счет продажи выпечки привело к тому, что в школах, при наличии огромных столовых, ученики предпочитают завтракать в темных обшарпанных коридорах, вместо того чтобы сидеть в ярко освещенном помещении за столом, вдыхая запах несвежей пиццы. Так поступают практически все, включая меня.
В коридоре на равном расстоянии друг от друга расположены ниши, в которых скрываются двери, ведущие в аудитории. Эти ниши пользуются особой популярностью, потому что в них уютно, но мне достаточно быстро удается отыскать свободное место. Там уже сидят две девушки. Я присаживаюсь рядом с ними, а они тайком наблюдают за мной. Сажусь на пол, скрестив ноги, и стараюсь не смотреть на соседок. Одна из них что-то тихо говорит подруге, и обе застегивают молнии на рюкзаках. Я испытываю облегчение — они явно собираются уходить.
Однако вместо этого одна из девушек подходит и становится на колени рядом со мной.
— Привет…
У девушки рыжие волосы и лицо, формой напоминающее сердце. Я ее не знаю. Может быть, из девятого, а может, и десятиклассница, не знающая, как себя вести. Я отворачиваюсь и делаю вид, что не заметил ее присутствия.
— Я хотела сказать… — продолжает она мягко, — что я тебе сочувствую. Мы не были знакомы, но мне ее очень жаль. Она была такая красивая.
Волосы, упавшие на лицо, закрывают глаза. Я продолжаю сидеть, не поднимая головы, и веду себя так, словно никого рядом нет.
Повисает неловкая пауза, длящаяся, наверное, секунд тридцать. Девушка продолжает стоять возле меня на коленях, ожидая ответа. Я смотрю в пол, изучая узор на плитке, и думаю о том, что людям не стоит напрягаться, изображая сочувствие. Наконец до рыжей доходит неуместность ее поведения. Не говоря более ни слова, она поднимается на ноги, берет рюкзак и присоединяется к подруге.
— Ну, что? — спрашивает ее та. — Теперь ты мне веришь?
Они уходят, и я облегченно выдыхаю.
Завтракать я не собираюсь. Обычно мы с Вив ходили в кафе за пределами школы или просто шли курить. У меня с собой книга, которую я должен прочесть к ближайшему уроку литературы. Достаю ее из рюкзака. О чем она, я не знаю, но если ты чем-нибудь занят, шансы, что с тобой кто-нибудь заговорит, существенно уменьшаются. В коридоре глухие стены, а окна столовой выходят на школьный стадион, поэтому большая перемена — единственное за день время, когда я не вижу тот самый угол. Открываю книгу и стараюсь вжаться в стену, чтобы просидеть остаток перемены никем не замеченным. Голоса завтракающих учеников сливаются, превращаясь в неразборчивый гул.
Очевидно, я задремал, потому что глухой удар от падения рюкзака застает меня врасплох. Майк. А я и забыл, что он говорил что-то о том, что собирается найти меня на большой перемене. Возвращаюсь к книге, старательно делая вид, будто занят чтением, но потом замечаю, что держу ее вверх ногами. Майк тоже это видит, но, не говоря ни слова, садится рядом и вынимает из рюкзака планшет.
Монотонный гул толпы разрывает чей-то оскорбительно громкий гомон, заставляя меня оторвать взгляд от бесполезной книги. Логан Вест и Шариф Рахман топают по коридору во главе целой группы моих бывших товарищей по команде.
— Здорово, Лиу! — громко кричит Шариф, завидев Майка.
— Рахман, — отвечает Майк. — Как дела?
— Привет, Пайк! — вопит Логан, окончательно выводя меня из себя. Если бы Вив сидела в нише рядом со мной, я бы его даже не заметил.
Они отваливают, а я продолжаю сидеть не шелохнувшись. Майк что-то рисует на приколотом к планшету листке бумаги, полностью отключившись от происходящего. Достав энергетический шоколадный батончик, он разрывает обертку и начинает жевать. Поверить не могу в то, что он по-прежнему ест эти штуки. Раньше, когда я еще был в команде, ни одной игры не мог без них провести, но на вкус они как покрытые шоколадом древесные опилки. В глубине ниши темно, и Майк, откинувшись назад, исчезает в тени, продолжая одновременно рисовать и жевать. А я сижу неподвижно, как каменное изваяние, и не знаю, что сказать.
— Слушай, Кам… — неожиданно обращается ко мне Майк. — Я могу тебе чем-нибудь помочь?
— Нет, все в порядке, — отвечаю я, садясь прямо.
Опустив карандаш, Майк искоса смотрит на меня. Такие взгляды он, помнится, бросал на меня, когда я плохо играл. Я напрягаюсь, и он это замечает.
— Да я просто… заметил, что ты все время на этот угол ходишь. Это нездоровая фигня, брат.
Вот чем отличается Майк от остальных ребят, проходящих мимо нас по коридору: он единственный человек, с кем я продолжаю дружить, — и он остался моим другом.
И в данный момент я его за это ненавижу.
— Да нет, все нормально. Все будет хорошо, — повторяю я.
Майк качает головой.
— Ты никогда не думал, что тебе лучше забыть об этой доске? — спрашивает он, стараясь говорить как можно тише. — Я имею в виду записки, фотографии и все такое?
Я поднимаю голову и впервые за всю перемену смотрю на него. Заглянув мне в глаза, Майк тут же дает задний ход.
— Да нет, — говорит он, — это я так. Просто хотел сказать, что это тебе не на пользу.
Крепко сжимаю челюсти. Мы оба пожалеем, если я сейчас открою рот. Встаю и, захватив рюкзак, ухожу. Звенит звонок, и коридор заполняется людьми. Приходится проталкиваться между ними, чтобы пробраться к шкафчикам, стоящим в другом конце, так как для пятого урока мне нужна книга по истории.
Добравшись наконец до дверцы, я дважды набираю неверный код. Чтобы вспомнить нужную комбинацию, произношу цифры вслух. 17… 08… 31.
Третья попытка оказывается успешной, и я, отодвинув щеколду, открываю дверцу шкафчика. «История Второй мировой войны» первая в стопке книг, хранящихся у задней стенки ящика. Тянусь за ней, но чья-то мощная рука захлопывает дверцу прямо у меня перед носом. Толстые мясистые пальцы распластаны по металлической поверхности перед моими глазами. Их обладатель жарко дышит мне в шею, распространяя запах жареной картошки. Я поворачиваюсь и вижу перед собой раздувающиеся ноздри Логана. Он похож на быка, а я стою между ним и красными шкафчиками. Рукой он преграждает мне путь. Логан, поджав губы, недобро смотрит на меня немигающим взглядом. Короткие светлые волосы на его голове намазаны гелем и уложены в виде острых шипов. Я отворачиваюсь. Два года назад я был таким же, как он. Два месяца назад мне, как и ему, было бы все равно. Он, смеясь, протягивает вперед вторую руку и шлепает Шарифа по подставленной ладони у меня над головой. Наблюдаю за их уходом. Где-то на середине коридора Логан подскакивает и касается потолка кончиками пальцев. Они движутся по опустевшей школе, как хозяева.
Так и не открыв шкафчик, я ухожу, не обращая внимания на звонок на урок, туда же, откуда пришел. Выходя на улицу, я даже не удосуживаюсь взглянуть на секретарей, сидящих в главном офисе. Мне ужасно хочется оказаться как можно дальше от этой идиотской школы, черт бы ее побрал.
