НЕЗАДОЛГО ДО ПОЛУНОЧИ
Этот злополучный день начался паршиво и неуклонно становился все хуже, в конце концов, я был уже совершенно уверен, что кончится он по-настоящему плохо. Моя уверенность достигла своего апогея еще до того, как на моих глазах снесло череп тому типу, что стоял на противоположном конце зала, и до того, как я чуть было не попал под старую, пятисотлетнюю крепостную решетку. Правда, с этого момента уже начиналась та история, в которой я едва ли мог что-то изменить, но вот до этого…
За то, что было до этого, я конечно же несу ответственность, как ни крути. Любой другой на моем месте не мог бы ничего поделать, если бы он вот так просто, не ведая ничего худого, вошел бы в зал и в это самое время у него на глазах разлетелся вдребезги череп, словно это не череп вовсе, а тыква с хеллоуина, которую соседские ребятишки накануне начинили не свечками, как обычно, а петардой или даже бомбой. Или, может быть, я ошибаюсь?
В остальном конечно же я сам виноват. Я снова повел себя как полный идиот. Не поймите меня неправильно, я вообще-то не идиот, я такой же, как большинство окружающих меня людей, не хуже и не лучше. Но выпадают дни, когда я веду себя совершенно по-идиотски, и этот день был одним из таких.
Все началось с того, что не прозвонил будильник, то есть не будильник, а, будь он трижды неладен, телефон в гостиничном номере, который стоял на ночном столике. Это был один из тех новомодных агрегатов, которые делают абсолютно все, разве что только кофе не варят. Это чудо техники можно было запрограммировать как будильник, если, конечно, повезет.
Вероятно, это был не мой день. Я попытался припомнить, не оставил ли я вечером поручение администратору разбудить меня в семь, мой самолет вылетал в девять, у меня было бы достаточно времени, чтобы принять душ, спокойно позавтракать и вовремя сесть в такси, чтобы отправиться в аэропорт. Но и этого я не сделал, как оказалось.
Проснувшись, я немедленно ощутил, что моя голова раскалывается от боли, а во рту такой привкус, как будто полночи я гнался за кем-то. Хуже всего то, что разбудил меня вовсе не будильник, не телефон и даже не горничная, а вспышка натянутого смеха из телевизора. На экране шла второсортная комедия. Вчера вечером я так и не выключил телевизор, а в отеле, видимо, не было встроенных выключателей, которые срабатывают, если какое-то время не нажимается кнопка телевизионного пульта. Сквозь сон я сначала услышал натянутый смех и голоса, еще в полусне слегка приоткрыл один глаз – цифры на табло будильника заставили меня окончательно проснуться. Я вскочил, ощутив всплеск адреналина.
Двадцать минут девятого.
Я проспал!
Черт подери, это был, быть может, самый главный день за последние десять лет моей жизни – и я проспал!
Я вскочил так быстро, что немедленно ощутил биение пульса во всем теле, вплоть до кончиков пальцев, мгновенно выставил руку, чтобы схватиться за стенку, так помутилось в глазах, сделал один шаг и остановился, пережидая, когда перед глазами перестанут плясать черные точки. Пульс слегка успокоился. Еще плохо различая изображений, я поплелся в ванную, набрал в горсть холодной воды, брызнул ею в лицо и, спотыкаясь, вернулся в комнату. Сейчас уже не поручусь, что я не отхлестал себя по лицу, чтобы окончательно проснуться.
Проспал! Господи, и именно сегодня!
С трудом сдерживая приступ паники, я оглянулся «округ, ища костюм, битых пять минут тупо мигал, ничего не понимая, пока, наконец, не сообразил, что прошлым вечером я даже не дал себе труда раздеться. Проклятье, как же я так вчера напился! Морща лоб от напряжения, я попытался вспомнить, сколько выпил, припомнил две кружки пива, максимум три, выпитые в баре отеля. Этого явно было недостаточно, чтобы так отрубиться, при нормальных обстоятельствах я бы и не почувствовал никакого опьянении от такого количества алкоголя.
Это наверняка последствия перелета, будь он неладен. Еще бы, трехчасовой полет из Лос-Анджелеса в Чикаго, потом трехчасовое ожидание рейса и потом еще десять часов полета в экономклассе, в тесном кресле, подлокотники которого поджимали с обеих сторон, а колени упирались в кресло переднего ряда. А все потому, что я решил сэкономить и в последний момент обменял билет в салон первого класса на туристический, чтобы присвоить себе разницу. Не думал, что выйдет так паршиво.
Кажется, я уже говорил, что иногда веду себя как полный идиот?
Я взглянул на часы и ощутил новый прилив ужаса. Стрелки часов порядочно продвинулись по циферблату с тех пор, как я выпрыгнул из постели и поплелся в ванную. С жуткой поспешностью, делая массу ненужных движений, я собрал все свои пожитки, затолкал их в чемодан, который был моим единственным багажом в этом путешествии, и бросился прочь из номера. При этом я чуть не столкнулся с горничной, которая толкала перед собой тележку, полную постельного белья и бутылочек с моющими средствами. Девушка взглянула на меня вытаращенными глазами, словно увидела перед собой привидение.
Конечно, я выглядел так, будто бы только что выбрался из мусорного бака: не умыт, не брит, с всклокоченными волосами и в костюме, который выглядел так, будто я в нем спал. Но кому это, собственно, мешает? Вряд ли когда-нибудь мне придется вернуться в этот отель, а персонал отеля еще и не такое видел, быть может. Какое им до всего до этого дело?
Лифт опускался еле-еле, как будто кто-то придерживал тросы, на которых он подвешен. Внизу я кинулся вон из лифта, миновал медленно отворившуюся автоматическую дверь, пересек облицованный мрамором холл отеля и под неодобрительным взглядом наряженного в ливрею пингвина у выхода молча перекинул сумку через левое плечо – и в результате застрял в проеме вращающейся двери.
Высвобождаясь из плена, я уже не смотрел в его сторону, но мне казалось, я слышал, как на его невозмутимом лбу возникла вертикальная складка. Вероятно, в этот момент, видя очевидную поспешность, с которой гость покидает отель, он задумался, оплачен ли счет, но меня это не волновало. Это была забота этой загадочной конторы «Флеминг и сын». Уже почти бегом я подскочил к первому попавшемуся такси, закинул чемодан на заднее сиденье и так нервно и беспокойно усаживался на переднем сиденье, что чуть не прищемил себе голову дверью.
Расторопный водитель поспешил завести мотор еще до того, как я захлопнул дверь за собой и начал приходить в себя. Видя мою спешку и рассчитывая в связи с этим на щедрые чаевые, он ловко вырулил на дорогу и стремительно помчал меня через весь город в аэропорт.
В аэропорт мы прибыли ровно в ту секунду, когда захлопнулись металлические ворота и тяжелый лайнер начал выруливать на взлетную полосу. Я опоздал на свой рейс.
Было утро.
Все оставшееся утро и большую часть дня я провел, стоя в проходе переполненного аэропорта, окруженный бесконечно снующими людьми. Сначала это была банда орущих хулиганов, которая плавно переходила в чуть более организованную (но не слишком) орду молоденьких военнослужащих, которые с армейским напором загружались в самолет, вероятно отправляясь на выходные в увольнительную. Если бы у меня была бронь, я бы имел право на новый билет. Я уже готов был обратиться к менеджеру с этим вопросом, когда вспомнил, что брони-то нет. Когда я менял билет, меня предупредили об этом, но я тогда хотел сэкономить деньги, кто же знал, что так все обернется!
Я уже говорил, что иногда веду себя…, да, кажется, я уже об этом упомянул.
Два последующих часа прошли в сплошной одиссее следующих одна задругой не слишком осмысленных поездок на метро и наземном транспорте, которые не то чтобы привели меня в итоге в исходный пункт моего путешествия, но и не слишком от него отдалили. В конце концов, я сделал над собой мысленное усилие и решился потратить остаток своих карманных денег, накопленных с таким трудом, взяв такси до Грайсфельдена.
Не могу забыть взгляда, который бросил на меня таксист, услышав пункт назначения. Будь я чуть повнимательнее, это должно было бы меня насторожить.
Поездка на такси заняла почти целый час. Судя по карте, Грайсфельден находился совсем недалеко, но это впечатление оказалось обманчивым. Дело в том, что дорога оказалась очень неудобной. Лишь в самом начале такси ехало по ровному и удобному автобану, затем дорога сузилась, перешла в петлявшую по сельской местности проселочную дорогу, а затем мне показалось, что мы едем по дороге, которая вовсе не заслуживала названия трассы. К тому же дорога все время петляла так, что невозможно было понять, в каком направлении мы движемся.
Не скажу, что мне совсем не понравилась эта поездка. Если честно, за окном мелькал поистине живописный ландшафт, и в конце такого изнурительного дня было невыразимо приятно нежиться в удобном кресле «мерседеса», разглядывать окрестности и слушать тихую музыку, льющуюся из автомагнитолы. Шофер не пытался завязать никакой беседы, что меня в принципе в данный момент совершенно устраивало, однако он то и дело бросал на меня странный взгляд, стараясь, чтобы этот его взгляд остался незамеченным.
Уже где-то в середине нашей поездки начато смеркаться и близко подступавшие к дороге деревья, мимо которых мы проезжали, стали превращаться в огромные массивные стены, которые, казалось, окружают дорогу непроницаемым туннелем, ведущим прямо в никуда.
По крайней мере, судя по реакции таксиста, цель нашей поездки была примерно таковой. А чего я ожидал? Молодая особа, с которой я пару раз беседовал по телефону, когда связывался с конторой «Флеминг и сын», и не скрывала от меня, что Грайсфельден – довольно мелкий населенный пункт, находящийся к тому же в отдаленной, оторванной от цивилизации местности. Забытое Богом местечко, как говорят, глухомань.
Таксист прервал свое упорное молчание лишь незадолго до конца нашего путешествия, да и то не для того, чтобы поговорить со мной, а чтобы, бросив гневный взгляд на автомагнитолу, пробурчать что-то мне непонятное и резким движением вырубить радио. Уже несколько минут слышимость из приемника становилась все хуже, затем из колонок раздалось шипение, индикаторы поиска радиостанции бешено замигали, так как магнитола предпринимала последние усилия, чтобы обнаружить какую-нибудь радиостанцию. Но тщетно.
– Сломалась? – спросил я, не потому, что это меня действительно интересовало, а просто из чистой вежливости, так как чувствовал, что он ждет от меня какой-то реакции.
– Нет, – ответил таксист и состроил гримасу. – Это все из-за местности. Здесь всегда так.
– Что, не принимается радиосигнал?
– Не только, – ответил таксист. – Ни радио, ни телесигнала, ни спутникового телевидения, ни GPS, ни мобильной связи – ничего здесь нет. – Он озабоченно пожал плечами и переключился на самую тихую скорость, прежде чем продолжить: – Здесь вообще ничего не функционирует. Какая-то аномальная зона.
Я бросил на него косой взгляд, подавил вздох и еще раз вспомнил то впечатление, которое уже один раз приходило мне в голову: захолустье, глухомань. Богом забытое местечко.
Тем временем автомобиль мучительно преодолевал довольно крутой подъем, водитель прибавил скорость, дорога круто вильнула, и фары нашего автомобиля уперлись в пустоту – перед нами был не менее крутой спуск, дорога уходила далеко вперед прямая, как школьная линейка. Открывшийся нам склон холма был также покрыт густым лесом, который в эту почти безлунную ночь казался плотной, компактной массой. Однако именно с этой точки была прекрасно видна вся лежащая внизу местность. В этой долине и был Грайсфельден.
Вот это дыра!
Это была первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я увидел место, в котором должен был провести следующие три месяца моей жизни и вновь восстать из пепла, как птица феникс, став мультимиллионером. Ну что за дыра!
В этот момент почти ничего нельзя было разглядеть, но меня охватило неприятное предчувствие, и это не было связано ни с темнотой, ни с моей усталостью, а с тем, что смотреть-то было определенно не на что.
Грайсфельден лежал на дне почти абсолютно круглой котловины, края которой поросли густым дремучим лесом, простиравшимся во все стороны. Сам населенный пункт был в поперечнике не более двух с половиной – трех километров, имел почти правильную круглую форму, на левом его фланге выделялось нечто вроде холма, на вершине которого высилось темное, странное, построенное как-то угловато строение. То ли это был необычайно большой дом, то ли маленькая крепость, то ли смотровая башня – я мог только гадать, так как здание не было освещено. Кстати, это относилось и ко всему остальному городку. Даже если там и были уличные фонари, они почему-то не были зажжены, и даже окна большинства зданий были совершенно темны. Тоненький серпик луны не мог давать много света, а небо весь день было преимущественно затянуто облаками, так что на землю не падал даже свет звезд.
Однако, несмотря на почти полную темноту, мне удалось заметить, что большинство зданий невысокие, устарелой постройки, но, возможно; мне это только показалось. Была почти кромешная тьма, и, возможно, моя фантазия просто восполняла то, чего не могло приметить мое зрение. После всего, что я слышал и пережил, Грайсфельден просто обязан был быть средневековым городом, с маленькими каркасными домами, крытыми кровельной щепой, громоздкими башнями и пятиметровой крепостной стеной из замшелых камней.
Первое здание, мимо которого мы проехали, совершенно не сочеталось с этим впечатлением. Это была бензоколонка.
Хотя не светились ни рекламные огни, ни окна ангара для бензозаправщиков, одного беглого взгляда хватило на то, чтобы понять, что это массивная бензозаправочная колонка старого образца, не оснащенная устройством для кредитных карт и уж тем более современной электроникой, отсасывающей лишний газ из подающих шлангов. Сзади стояло здание, которое действительно было каркасной постройкой, высотой примерно в три этажа. Кроме того, на его крыше стояла спутниковая тарелка, диаметром не менее полутора метров. Не слишком ли это, учитывая замечание шофера, что здесь вообще не было телесигнала и мобильной связи?
Мое впечатление о Грайсфельдене становилось все хуже и хуже. Наш автомобиль двигался все медленнее по мере приближения к центру, мы свернули с широкой дороги на какую-то боковую улочку, идущую мимо жилых домов, но по дороге нам попадалось, однако, очень мало жителей городка, хотя было еще совсем не поздно. Те обитатели городка, которые все-таки оказались на улице, показались мне слишком напряженными и куда-то спешащими, словно убегающими.
Может быть, здесь просто побаивались чужаков?
Ах, черт, да не все ли мне равно? В конце концов, я здесь совсем ненадолго. По мне, пусть бы этот Грайсфельден находился бы в еще большей глуши и был населен потомками или клонами Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери», я все равно не отказался бы от моего шанса отбыть здесь свои двенадцать недель ради того, чтобы вернуться домой человеком, добившимся успеха.
В этой мелькнувшей в моей голове мысли было что-то глубоко комическое. Несколько лет назад я покинул Германию и отправился в Америку именно для того, чтобы осуществить свою американскую мечту. Довольно банальная история. Начать посудомойщиком, чтобы затем добиться успеха, сделать карьеру и, наконец, стать миллионером. Первая часть моей карьеры (я имею в виду карьеру посудомойщика) мне вполне удалась, однако где-то на пути к успеху я потерпел сокрушительную неудачу. Если теперь я уже как американец, приехав в Германию, возвращусь обратно миллионером, будет занятно.
– Мы почти приехали, – буркнул таксист.
Я не сразу понял, что он имеет в виду, поэтому, как только до меня дошел смысл его слов, я порывисто сунул руку в карман куртки, чтобы достать бумажник и отсчитать причитавшуюся ему сумму. Это было нетрудно, так как это были почти все мои деньги. Тем временем такси свернуло в еще более узкую улицу, почти совсем замедлило ход, скользнуло светом фар по фасаду скромного кирпичного здания и остановилось. Я расплатился, вылез из такси и, пока шофер доставал из багажника мой чемодан, который он бесцеремонно плюхнул прямо возле моих ног, начал осматривать здание.
Нельзя сказать, что мне удалось многое рассмотреть. Простое, двухэтажное строение из темно-красного кирпича с известковыми потеками, тусклый желтый свет, падающий из маленьких скромных окон, под крышей чердачные оконца. На табличке над входной дверью красовалось название этой гостиницы: «У Таубе».
– Это действительно гостиница? – спросил я у таксиста.
– Сто процентов, – ответил он. – Она здесь единственная. Всего хорошего. – Он улыбнулся какой-то неискренней улыбкой, больше похожей на виноватую гримасу, поспешно уселся за руль и уехал. Я проводил такси угрюмым взглядом, взял чемодан и поднялся по трем дощатым ступеням к входной двери.
Внутренний вид этой голубиной гостиницы вполне соответствовал ее внешнему виду, мягко говоря, деревенскому. Это была одна из тех простых деревенских гостиниц, которые сейчас увидишь разве что только в старых художественных фильмах, но только не такая красочная и уютная, как в кино. В зале стояло около полдюжины низких, грубо сколоченных столов, окруженных такими же стульями. Занят был только один столик. Помещение было перегорожено широкой, довольно ветхой раздвижной дверью из множества звеньев, которая, вероятно, иногда раздвигалась, и тогда холл превращался в местное подобие танцевального зала. Буфетная стойка была неопределенного цвета и так поцарапана, что вряд ли можно было себе представить, как на этой поверхности можно поставить стакан с водой, чтобы он не покачнулся. Стеллаж за стойкой был такой же грубый и бестолковый, как и вся остальная обстановка помещения, однако имелся еще традиционный посудный шкаф с круглыми окошками из толстого желтого стекла, за которыми просматривались упаковки сигарет, плитки шоколада и упаковки с игральными картами. Исключение из этого ретро-интерьера пятидесятых составляла аккуратная ультрасовременная стереозвуковая установка, расположенная на дополнительно пристроенном стеклянном основании под витриной, а по бокам от нее стояли высокие стойки, забитые CD-дисками и аудиокассетами. А вот и хозяин гостиницы.
Собственно, я сам сделал вывод о том, что этот субъект является хозяином. Об этом говорил тот факт, что он стоял за буфетной стойкой и полировал стаканы сухим полотенцем, бросая на меня изучающие взгляды поверх стекол круглых, а-ля Джон Леннон, очков. Неповторимый ансамбль с очками составляли добела застиранные джинсы, которые сидели так плотно, что чуть не светились насквозь, и не слишком свежая белая рубашка с рюшами на воротнике и манжетах. Высокий лысеющий лоб обрамляли длинные темно-каштановые волосы, завязанные на затылке конским хвостом. Был бы он лет на тридцать младше и на несколько килограммов легче, я бы не удостоил его второго взгляда. Но я сделал усилие, чтобы подавить ухмылку. Похоже, что здесь, в Грайсфельдене, время просто остановилось.
Но, если честно, уж лучше престарелый хиппи, чем город, полный клонов Квазимодо.
– Хай, – вырвалось из меня с некоторым опозданием. Престарелый хиппи перестал полировать свой стакан и несколько мгновений смотрел на меня отсутствующим взглядом. Через пару секунд я опомнился и поприветствовал его более адекватно: – Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответил хозяин.
Он уставился на меня с нескрываемым любопытством. Я не сразу понял, хорошо или плохо здесь относятся к новым людям, однако было ясно, что видят здесь их не часто, пожалуй даже редко.
– Разрешите представиться, Горресберг, – промолвил я, возможно, слегка беспомощно. – Франк Горресберг. Мне здесь назначено. Встреча с…
– Так вы ищете этого поверенного? – прервал меня престарелый хиппи.
– Да, – ответил я. Не потому, что мне нечего было больше сказать, но я не стал ничего объяснять, лишь пожал слегка плечами. Почему, собственно, я должен что-то объяснять совершенно чужому человеку, которого это абсолютно не касается? – Да, можно так выразиться.
– Я так и думал, – ответил хозяин. – Давненько я не видел здесь приезжих, однако сегодня вечером, думаю, я наверстаю упущенное, – он усмехнулся, но в то же мгновение спохватился, придал своему лицу серьезность, словно понял, что я не намерен отвечать ему улыбкой на такое глупейшее замечание. Здесь он сделал кивок головой в сторону единственного занятого столика.
– Ваши коллеги уже собрались, – сказал он. – Желаете что-нибудь выпить?
– Не сейчас. – Я подхватил мой чемодан, повернулся в указанную им сторону и тут с неприятным чувством обнаружил, что меня, совершенно не стесняясь, во все глаза разглядывает полдюжины чужих людей.
Коллеги? Что значит «коллеги»?
Вообще-то, их было четверо. Вместе со мной – пятеро. Мгновенно и инстинктивно я почувствовал, что это была за ситуация. Классический фальшстарт. Я тут, как какой-то дурак, мялся и мямлил что-то, в то время как эта компания спокойно сидела и разглядывала меня. Нет никакого сомнения, что они составили обо мне самое нелестное мнение.
За неопрятным столом, который был испещрен следами стаканов, прожженными дырочками и остатками еды, сидели две девушки и двое парней. Девушки представляли собой полную противоположность друг другу. Одна – маленькая и слегка полноватая, но красивая, со светлыми, коротко стрижеными волосами и веселыми глазами, другая – стройная, спортивного типа, с длинными, до плеч, гладкими рыжими волосами и гораздо красивее, чем полненькая, почти красавица. Пожалуй, она была бы совершенной красавицей, если бы не явный холод, который излучало ее лицо, и скрытая надменность во взгляде. Этот взгляд вынуждает тебя невольно держаться на дистанции. Обе они были настолько разные, как будто нарочно подобранные, чтобы оттенять друг друга.
Однако, присмотревшись к остальным, я вынужден был заметить, что это относится не только к девушкам. На первый взгляд, между всеми нами не было абсолютно ничего общего, так что невозможно было поверить, что я мог бы быть в родственных отношениях с этой компанией.
– Ты, должно быть, Франк.
Голос светловолосого юноши, сидевшего напротив меня, не только вырвал меня из череды моих мыслей, но и показал мне, что я минимум десять секунд неприкрыто пялился на обеих дам, причем не с самым изысканным выражением лица, судя по насмешливым искоркам в глазах полненькой толстушки. Надеюсь, я хотя бы не пустил слюни.
Почувствовав себя слегка виноватым, я внимательно посмотрел на парня, который обратился ко мне. В первый момент он показался мне прямо юношей, хотя при ближайшем рассмотрении я установил, что он вряд ли был моложе меня больше, чем на год, и вряд ли моложе четвертого в нашей компании, который находился рядом с ним. Однако все его существо излучало какую-то юношескую прелесть. Вьющиеся светлые волосы, спадающие на плечи, свободная джинсовая рубашка и подходящие к ней брюки, заправленные в стоптанные ковбойские сапоги. Я мог рассмотреть все детали его одеяния, несмотря на то что он находился на другой стороне стола, так как он сидел на стуле, далеко отстоящем от стола, и в такой позе – широко расставив ноги, с надменным видом – будто только и ждал, чтобы кто-то вошел, споткнулся об его расставленные сапоги, чтобы выставить посетителя идиотом. Ну и дела! Что за представление? И этот тип – мой дальний родственник? В это я просто отказывался верить.
– Да, действительно, я Франк Горресберг, – слегка смущенно ответил я, автоматически пожимая руку светловолосого, которую тот протянул мне над столом. Каким образом он проделал этот трюк, не упав со стула, осталось для меня загадкой. – Но откуда…?
– Эд, – представился мой светловолосый визави. – Если угодно, Эдуард. Но мне больше нравится Эд, если честно, как, впрочем, и всем, кто меня знает.
Он коротко и сильно пожал мою руку, подался назад и указал на светловолосого гиганта, который сидел рядом с ним и внимательно и почти сочувственно (по крайней мере, мне так показалось) рассматривал меня. Я удостоил его коротким взглядом. Я еще никогда не имел дела с такими накачанными парнями, логично предположить, что я склонен скорее осуждать людей такого типа.
– Это Стефан, – продолжал блондин. – Я – Эд, а так как в нашей группе только трое мужчин, то ты должен быть Франком. – Он удовлетворенно ухмыльнулся своему умозаключению (не знаю, чего он ожидал – что я буду слушать его с разинутым ртом и хлопнусь на колени, чтобы почтить его как достойного последователя Шерлока Холмса?), указал легким движением на обеих дам и произнес: – Юдифь и Элен. Не хватает только Марии, но женщинам свойственно опаздывать… Хотя, не помню, ее точно зовут Мария?
Не знаю, к кому относился этот вопрос, ждал ли он реакции на свое замечание относительно женской пунктуальности, во всяком случае, он ничего не дождался и, чтобы как-то замять неловкость, взглянул на свои наручные часы. Встреча была назначена на восемь вечера, а до этого времени оставалось еще добрых десять минут. Меня это удивило, так как я добирался сюда в такой спешке, что был уверен, что уже гораздо позднее.
– У нее есть еще несколько минут, – сказал я, чем заслужил одобрительный взгляд толстушки (если я правильно понял неточный жест Эда, ее звали Юдифь, это имя больше подходило рыжеволосой).
Эд уважительно присвистнул, бросив взгляд на толстое матовое серебро моих швейцарских часов.
– Вот это вещь! – с восторгом сказал он.
Я встретил его замечание равнодушно, слегка пожал плечами и одернул рукав куртки. Эд был прав. Эти часы были самой моей большой драгоценностью, которой я когда-либо обладал, а что до Эда, он может делать по этому поводу любые выводы, какие ему угодно. Пару лет назад я выиграл это сокровище в покер у какого-то бедняги, который играл еще хуже меня и которому везло еще меньше, чем мне. Я бы давно продал эти часы, но я пока не встречал никого, кто был бы в состоянии заплатить хотя бы за ремешок этих часов.
– Ну если все вы из нашей пятерки или там шестерки, то где же Флеминг? – спросил я.
– Да, действительно! – с видом триумфатора вопросил Стефан, словно проснувшись. Смешно! Поистине, он сделал все, что мог, чтобы я не разочаровался в своем мнении по поводу этого стокилограммового мешка с мускулами, голова которого была покрыта ежиком коротких светлых волос, которые обрамляли не слишком высокий лоб.
Эд закатил глаза (предусмотрительно стараясь, чтобы этого не заметил Стефан) и быстро ответил:
– Наш щедрый благодетель скоро будет, – кивком головы он указал на раздвижную дверь. – Он там ожидает уже примерно час. Он уже заказал два кофе, большую кружку пива и кусок сырного пирога.
– Яблочного, – возразила Юдифь. – Я точно видела, что это был яблочный пирог.
Конечно, это колоссальная разница!
– Тогда почему мы не можем туда войти? – спросил я.
– Потому что Цербер нас не пускает, – ответил Эд, показывая многозначительно на хозяина. – Он сказал, что мы только тогда должны войти к нему, когда все соберемся.
– Интересно, а как он нас удержит, если все же мы захотим войти? – спросил я, все больше удивляясь. – Он что, силу применит?
В это же мгновение я пожалел о своих словах. Ни Эд, ни кто-либо другой не ответил ничего на мой вопрос, но я отлично видел их реакцию по выражению лиц. Какая-то противоестественная часть моей личности, склонная к саморазрушению, заботилась о том, чтобы с самого начала произвести на окружающих максимально дурное впечатление. И на сей раз она, эта часть, сделала свою работу довольно удачно.
Хотя бы один раз за этот день судьба была благосклонна ко мне, потому что именно в это мгновение открылась входная дверь и в залу вошла молодая женщина в однотонном твидовом костюме и в тяжелых, черных походных ботинках. У нее были абсолютно белые волосы, постриженные, но уложенные столь неаккуратно, будто эта женщина вовсе никогда не ходила в парикмахерскую, костюм на ней был не только старомодный, но еще и легкий не по сезону, к тому же совершенно неопределенного цвета. К таким женщинам больше всего подходит определение «серая мышка».
– Добрый вечер, – сказала она громким, дрожащим голосом, который говорил о том, что она вот-вот умрет от волнения. – Меня зовут Гертнер, Мария Гертнер. Я по приглашению адвокатской конторы «Флеминг и сын».
Цербер слегка повернул голову к столу, однако продолжал полировать свой стакан дальше, готов поручиться, что это был все тот же стакан, который он начищал и в момент моего появления здесь.
– Эти господа тоже приглашены по тому же вопросу, – пробурчал он. Похоже, он не слишком церемонился с теми гостями, которые почти ничего не заказывают.
Мария поблагодарила его слабым нервным кивком головы и подошла к нам поближе. Тяжело ступая своими огромными походными ботинками и сгибаясь под тяжестью своего большого чемодана, она подошла к нашему столику. Я невольно вспомнил, что в последней полученной мной (а значит, и всеми) инструкции было написано: «при себе иметь только самые необходимые личные вещи». Вероятно, у этой Марии особенно большие личные потребности.
Пока я подыскивал подходящие слова для приветствия, Эд вскочил, обогнул стол и протянул Марии правую руку, другой рукой он подхватил тяжелый чемодан, однако затем только, чтобы тут же поставить его на пол.
– Значит, ты Мария. Мы ждали тебя. – Он по очереди представил меня, себя и всех остальных (впрочем, точно такими же словами, какими до этого знакомил всех нас, это прозвучало, с одной стороны, фамильярно, а с другой – заученно, и еще больше ухудшило мое мнение о нем). Властным жестом он пресек ее желание что-то сказать, хотя мне показалось, что она порывалась это сделать.
– Знаю, знаю, ты дрожишь от нетерпения поближе познакомиться со всеми нами, дорогая, но придется немного подождать. Мы все ожидаем аудиенции у короля и не можем заставлять его ждать. Не так ли?
Это было уже слишком. Мария совершенно растерялась и удивленно оглядывалась вокруг. Я быстро обернулся и подошел к раздвижной двери. Манеры Эда начали действовать мне на нервы, хотя я знал его всего несколько минут. И с этим типом мне придется провести здесь столько времени? Веселенькое дело!
Так как я был ближе всех к раздвижной двери, я подошел к ней раньше всех, раздвинул створки и приготовился войти во второй зал.
Помещение на другой стороне выглядело точно так, как я его себе представлял, ну, может быть, еще немного хуже. Должно быть, в университетах есть специальный факультет, на котором будущих дизайнеров интерьеров обучают достигать верха безвкусицы и бедности мысли специально для того, чтобы оформлять гостиничные холлы и залы. Зал, который открылся передо мной, мог быть оформлен лучшим выпускником такого горе-факультета. Помещение было очень большим, минимум двадцать на двадцать метров, если не больше, в скучном шахматном порядке по нему были расставлены пивные столы и дешевые стулья. В воздухе пахло старым деревом, выдохшимся пивом и сигаретным дымом с легким оттенком блевотины, а холодный свет неоновых ламп под самым потолком довершали отталкивающее впечатление, оказываемое этим помещением. Все без исключения окна были закрыты тяжелыми дощатыми ставнями, краска с которых давно облетела, а у противоположной от двери стены располагалось небольшое деревянное возвышение, вроде сцены, на котором, вероятно, во время редких праздников могла играть небольшая группа музыкантов со второсортным певцом под гитару и неизменной губной гармошкой, которые развлекали редких гостей.
В данный момент на этой сцене стоял деревянный стол, за которым сидел стройный, невероятно молодой мужчина, который маленькими глотками пил кофе и смотрел на меня без тени удивления, несмотря на то что я вошел без стука или другого предупреждения. Должно быть, это и есть Флеминг. Да, это должен быть Флеминг, хотя бы потому, что, кроме него, в помещении никого не было. Весьма скоро я понял причину такого спокойствия этого типа. Разгадка была в том, что прямо перед ним на столе стоял открытый ноутбук. Он был слегка повернут в сторону, и одного взгляда на монитор было достаточно для того, чтобы понять, что он был подключен к видеокамере, которая была установлена в передней зале. Этот тип за нами наблюдал!
Я сделал еще шаг вперед, за спиной я слышал, как остальная компания вошла в зал, и глубоко вздохнул, чтобы произнести несколько слов, чтобы прояснить ситуацию. Флеминг быстро поставил кофейную чашечку на стол и встал. По-видимому, выражение моего лица ясно показывало мое настроение. Флеминг бросил нервный и явно виноватый взгляд на компьютер и даже не осмелился захлопнуть монитор, а я бросил еще один взгляд на его лицо. Странно, но я ожидал увидеть что-то совсем другое. Судя по письмам, которые я получал, и по нескольким телефонным разговорам, я мог ожидать увидеть господина в темном костюме, с седыми волосами и изящно одетого, по крайней мере белая рубашка и галстук.
Флеминг был полной противоположностью.
Не думаю, чтобы он был хотя бы на лень старше меня, а может быть, даже на несколько лет моложе, одет он был в черный вязаный свитер с воротником стойкой, белые джинсы и кроссовки «Найк», а волосы у него были, пожалуй, погуще моих. Он был плохо выбрит.
Ничего примечательного не могу сказать о его лице. Он перевел взгляд со своего компьютера на нашу компанию, придал своему лицу извиняющееся выражение, и в следующую секунду его лицо, а потом вся голова взорвалась и разлетелась на мелкие кусочки.
В первый момент я даже не испугался. Конечно, внутри себя я испугался, как и любой на моем месте, но шок был настолько силен, что в первые секунды я просто вообще ничего не почувствовал, кроме полнейшей растерянности, для других чувств, наверное, просто не осталось места. В конце концов, не каждый лень переживаешь такое: человек, который ничего дурного не сделал, кроме того, что встал тебе навстречу и выключил компьютер, вдруг взрывается у тебя на глазах.
Буквально взрывается.
Я и до сих пор не могу взять в толк, на самом ли деле я это видел, или это моя фантазия сыграла в этот момент такую плохую, шутку, но я совершенно отчетливо видел, как его лицо сначала раздулось как воздушный шар, который по ошибке подключили к компрессору высокого давления. Глаза вылезли из орбит, щеки раздулись, как на иллюстрации из детской книжки пятидесятых годов (ветер, который дует на облака), а губы словно растянулись в злорадной гримасе, не хватало еще, чтобы взорвавшийся рот произнес комичное «бэнг». За долю секунды глаза словно глянули в разных направлениях, и, по крайней мере, в одном из них мелькнуло выражение полного и абсолютного удивления – не ужас, определенно, не ужас, он просто не успел испугаться, а волосы на голове встали дыбом, как у персонажа комиксов, который сунул палец в штепсельную розетку.
Тут сзади меня резко вскрикнула одна из женщин, и это вывело меня из оцепенения. Моя истерическая фантазия спряталась в принадлежавший ей уголок моего подсознания, и я вернулся к реальности, которая была не лучше кошмарной галлюцинации.
Все произошло невероятно быстро, менее чем за секунду, но секунда может длиться невероятно долго, особенно если твой мозг действует не на обычной земной скорости, а прокручивает случившееся как в замедленной съемке. Тогда в одну секунду вмещается огромное количество впечатлений, мыслей, ощущений. Именно это и случилось со мной в эту секунду. Лицо Флеминга, которое я не успел даже подробно рассмотреть, взорвалось и разлетелось во всех направлениях, в том числе и в мою сторону. Затем взорвалась и вся голова, хотя я не совсем уверен, что это был именно взрыв. Не было никакой вспышки, никакого пламени, дыма или чего-то в этом роде, его череп просто разделился на части, да так быстро, что уже через секунду на его шее оставались лишь красные клочки из остатков кожи, тканей и костей. Мне даже показалось, что один глаз, пролетая мимо меня, бросил на меня взгляд, полный упрека, осколки костей, словно шрапнель, вонзились в столешницу, а на стене за столом отпечатался примерный контур тела из пятен крови и кусочков плоти. Все помещение казалось погруженным в кровь, даже освещение на какой-то момент показалось красным, это было настолько мучительное впечатление, что я крепко зажмурил глаза, чтобы прекратить это кошмарное наваждение.
Напрасно.
Видение никуда не делось. Перед глазами стояла та же картина, даже более красочная и подробная. Моя фантазия, потрясенная увиденным, взялась работать заодно со зрением, вмиг дорисовав те подробности, которых я не заметил за короткие мгновения этого кошмара. Мало того, в этот момент что-то мягкое и теплое шлепнулось мне на лицо и стекло по щеке вниз. Крошечные осколки кости разлетелись, подобно заряду из духового ружья, и один из них вонзился мне в левую тыльную сторону кисти. Боль была не сильная, не сильнее укуса пчелы, но само сознание, что это чужая плоть, еще недавно бывшая живой, было настолько мучительно, что я уже не мог дальше этого вынести. Флеминг все еще стоял на дощатом помосте в десяти метрах от меня, спина была еще прямой, как это ни абсурдно, а руки его были слегка выставлены вперед и покачивались, словно у пугала, двигающегося на ветру. Голова отсутствовала. Из перебитых шейных сосудов брызгала кровь, как из перебитого водяного шланга, а некоторые нервные волокна, хотя и не получали больше команд, продолжали поддерживать руки, которые почему-то еще не опустились вдоль тела, а наоборот, подрагивали и делали попытку подняться. И тут…
…тело без головы сделало шаг ко мне и подняло руку, словно указывая на меня.
Это было уже слишком. Может быть, я потерял сознание, однако не знаю, возможно ли это – упасть в обморок и при этом оставаться стоять одновременно. Хотя, пожалуй, это столь же невозможно, как и то, что тело, лишенное головы, шагнуло навстречу и сделало отчетливый угрожающий жест в мою сторону. Наверное, все же мое сознание отключилось на какой-то короткий момент, потеряв контакт с моими мыслями, иначе объяснить все это просто невозможно. К счастью, в этот момент меня окутала кромешная тьма. Ужасные картины пропали, и у меня было чувство, будто я проваливаюсь в бездонную темную пропасть, и в этом падении не было ничего ужасного, наоборот, это даже было в какой-то степени приятно, потому что мне было совершенно все равно, что меня там ожидает. Хуже, чем в действительности, уже ничего быть не могло.
Но и это мгновение покоя довольно быстро закончилось. Крик, в котором соединялись, по крайней мере, несколько голосов, вернул меня к реальности, я услышал приближающиеся ко мне шаги, и кто-то отвесил мне довольно сильный удар, из-за которого я отлетел в сторону, пошатнулся и упал около какого-то стола. Из-за этого удара у меня перехватило дыхание, я шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы и, наконец, открыл глаза. К столу, за которым все еще стояла обезглавленная фигура Флеминга, подбежали Эд и Стефан. Мне повезло: вследствие удара я так перевернулся, что уже не мог смотреть в направлении Флеминга, да и спешивших к нему Эда и Стефана едва видел боковым зрением.
Вероятно, в сторону меня отбросил Стефан. Он мог бы обойтись и без этого, пробежать мимо меня, не трогая, но он принадлежал к той породе людей, которые лучше оттолкнут другого, чем хотя бы чуть-чуть свернут со своего пути. Почему-то эта ничтожная подробность не ускользнула от моего внимания, и я добавил еще несколько минусов к моей оценке этого узколобого Арни. Сзади меня в зал протиснулись Элен и толстушка, а Мария стояла в проеме полуоткрытой двери и испуганно заглядывала внутрь. Скорее всего, она не видела, что произошло, просто она была одной из тех, кто дрожит от страха перед входом в любую незнакомую комнату.
Сам не знаю, почему я пропустил Элен мимо и резко выставил вперед руку, чтобы схватить Юдифь, которая шла вплотную к ней. Мягко, но настойчиво я попытался, взяв ее за плечи, отвернуть лицом к двери, чтобы избавить от созерцания этого ужасающего зрелища.
– Что такое? – недовольно промолвила она, инстинктивным движением пытаясь вырваться. Она была неожиданно сильна, что меня удивило, но я автоматически стиснул свои объятия.
– Не смотри туда, – быстро сказал я. – Не надо! – Горло сжимало спазмом, я с трудом выдавил из себя эти несколько слов. Истерика потихоньку проходила, но вместо этого внутри меня нарастала ужасающая дурнота. Я почувствовал, что меня вот-вот вырвет. Боже мой, его голова взорвалась у меня на глазах. Это ужасно!
Юдифь оставила попытку вырваться, однако попыталась повернуть голову и посмотрела в направлении, в котором убежали Эд и Стефан. Когда она повернула голову обратно ко мне, она выглядела еще более смущенной, чем раньше. Вероятно, два добрых самаритянина закрыли своими спинами обезглавленный труп Флеминга, и Юдифь его не разглядела. Про себя я гадал, кто из них двоих не выдержит первым, представляя, как одного вырвет прямо на его более стойкого соседа.
– Да что происходит? – спросила сбитая с толку Юдифь. На ее лбу между бровями прорезалась недовольная складка. Ее голос окреп. – Что за ерунда?
– Тебе действительно незачем на это смотреть, – устало сказал я. – Это зрелище не для тебя, поверь мне.
Мне становилось все хуже. Я почувствовал, что больше мой желудок не выдержит и вот-вот выплеснет все свое содержимое наружу. Я почувствовал во рту вкус желчи.
Моя слабость подтолкнула Юдифь к действиям, и она снова решила посмотреть в сторону Эда и Стефана, и когда она после этого взглянула на меня, ее взгляд уже не выражал никакого смущения, в нем была ярость. Одним сильным рывком она освободилась и обернулась.
– Сумасшедший! – пробормотала она и убежала.
Я отпустил ее. Мои колени дрожали так, что, попытайся я сделать хоть один шаг, я бы потерял равновесие. Ну что ж, если она так этого хочет, пусть получит свое. В конце концов, я ей не нянька.
Я кинул короткий взгляд на Эда, Стефана и Элен – они стояли рядом, склонившись над трупом Флеминга, который, наконец, упал, так что мне видны были только их согнутые спины. Я повернулся в противоположную сторону и увидел, что Мария уже вошла в залу, сделала несколько шагов вперед, и в двери появился хозяин гостиницы, который все еще держал в руках полотенце и стакан. Он недоверчиво и c подозрением смотрел на происходящее. Похоже, его больше заботила репутация его заведения, нежели что-то еще. Перепуганная, истерическая часть моей личности злорадно усмехнулась, представив себе, какое у него будет лицо, когда он увидит, что сделалось с его драгоценными обоями.
– Что случилось? – пробормотала Мария каким-то серым, бесцветным голосом.
– Это ужасно, – ответил я. – Выйдите, пожалуйста, наружу.
Не дожидаясь следующих вопросов (хотя, по всей видимости, она не намеревалась ничего спрашивать, так как я видел уголком глаза, как она повернулась и, оттесняя Цербера, поспешила к выходу из зала, словно обрадовавшись, что ей наконец-то сказали, что нужно делать), я собрал все свое мужество и обернулся.
В это мгновение Эд выпрямился и повернулся ко мне, мы встретились взглядами. Он выглядел абсолютно бледным, но не особенно испуганным, видимо, он был в глубоком шоке, как и я. Ему нужно было, вероятно, еще несколько секунд, чтобы вообще понять, что он увидел.
В его голосе прозвучали не растерянность или испуг, а скорее злость:
– Черт вас всех побери, да не стойте же, как болваны! Вызовите «скорую помощь»!
– «Скорую помощь»? – мой голос, который я слышал словно со стороны, прозвучал, как визг престарелой истерички. – Какую еще «скорую помощь»? В лучшем случае нам понадобится хорошая уборщица.
Глаза Эда снова блеснули гневом, он понял, что ко мне обращаться бесполезно, но все же не оставил своих бессмысленных попыток. Он сделал шаг в сторону хозяина гостиницы и с повелительным жестом произнес:
– Вы меня слышали? Нам нужен врач, и поскорее!
– Что случилось? – прошептал хозяин. Наконец-то он выглядел слегка озабоченным. Может быть, он, наконец, обнаружил, что обломки костей поранили столешницы его драгоценных столов?
– Да позвоните же скорее!
Нельзя сказать, чтобы Эд кричал, но он придал своему голосу такое звучание, которое уже граничило с ультразвуком. Это подействовало. Хозяин состроил оскорбленное лицо, однако покорно повернулся и вышел. Эд бросил на меня презрительный взгляд и сразу отвернулся, чтобы снова склониться над трупом. Спины Стефана и Элен заслоняли от меня тело покойного, но я видел, что они что-то пытаются сделать. Может быть, они пытаются приставить к трупу оторвавшуюся голову? Юдифь стояла немного в стороне и смотрела на все происходящее со смешанными чувствами ужаса и живейшего интереса. Неужели я здесь единственный нормальный человек, у которого не железные нервы?
Я почувствовал, что уже почти раскаиваюсь в том, что приехал сюда в погоне за какими-то призрачными миллионами, однако мои ноги против моей воли понесли меня к помосту. Юдифь испуганно посмотрела в моем направлении, но, спохватившись, снова с интересом уставилась вниз. Я почувствовал, что революция в моем животе как-то успокаивается. Мне все еще было плохо, однако на этот раз я знал, какое зрелище меня ожидает, и попытался внутренне подготовиться к этому. Лучше я увижу все, как есть, чем буду давать волю своей необузданной фантазии, которая рисует самые немыслимые ужасы.
По мере приближения к помосту я невольно все замедлял и замедлял шаги. Колени стали ватными и ничего не чувствовали, к тому же мои руки начали трястись. Не доходя шага до помоста, я остановился, собираясь с духом, чтобы, наконец, взглянуть через спины собравшихся на картину, видеть которую мне бы хотелось сейчас меньше всего на свете.
Эд выпрямился. Он все еще казался рассерженным, и я готов был встретить в его взгляде презрение.
– Ты что-нибудь понимаешь? – растерянно пробормотал он.
– Ты о чем? – наверное, мой голос прозвучал истерически. А что я мог понять в этом абсурде?
– Я о первой помощи, черт возьми, – ответил Эд. Эдуард. Теперь я окончательно решил называть его так. – Ты умеешь оказывать первую медицинскую помощь?
– Первую помощь? – Я приблизился еще на полшага и уже мог видеть плечи Флеминга и часть шеи. Сердце бешено забилось в груди, и я вновь почувствовал вкус желчи во рту и подступающую тошноту. Я сделал судорожный глоток, чтобы остановить подступившую дурноту, иначе меня немедленно бы вырвало, в самом буквальном смысле. – Не думаю, что нам нужна первая помощь…
Эд отошел в сторону, не дослушав меня, и я проглотил остаток своей речи, когда увидел, наконец, то, чему невозможно было поверить.
Флеминг лежал на спине в странной, противоестественной позе. Падая, он неловко вывернул левую руку, и она, по всей видимости, была сломана. Однако это была не единственная его проблема на данный момент. В его широко открытых, остановившихся глазах не было никакого следа жизни, а губы были сложены так, словно он только что пытался что-то сказать, но ему не хватило для этого воздуха. Его лицо не было бледно, скорее оно было какого-то нездорового серо-голубого цвета, а из носа вытекала тоненькая струйка крови, которая сбегала в складку рта, на подбородок и готова была уже стечь на шею.
В остальном его лицо выглядело неповрежденным. Оно никуда не улетело, не взорвалось, а его голова не разлетелась на тысячу осколков, а находилась именно там, где и должна была быть.
– Не слишком приятное зрелище, – голос Эда прозвучал Неожиданно сочувственно, а когда я поднял голову и, ничего не понимая, взглянул на него, то увидел, что и в его взгляде больше нет того презрения, и он выглядит почти сочувствующим, что было мне еще более противно.
Однако мне некогда было думать об этом, и я сосредоточился на Флеминге. Поверенный был мертв, это было видно с первого взгляда и не вызывало сомнений, однако он явно не взорвался и не превратился в зомби, и это тоже было очевидно.
– Боюсь, он прав, – со вздохом сказала Элен. – Первая помощь нам не понадобится. Этот человек мертв.
– С чего ты это взяла? – раздраженно буркнул Эд. – С таким же успехом он мог бы…
– Потому что я врач, – решительно прервала его Элен. – Вот с чего.
Эд растерянно заморгал. Даже Стефан удивленно взглянул на Элен, изучая ее красивое молодое лицо с каким-то новым выражением. Юдифь в ответ на это заявление лишь слегка пожала плечами. Я один продолжал взирать на покойника. Каким образом получилось, что голова его на месте? Я никак не мог постичь этого. Ведь я все видел своими глазами!