Безголосая кошка
Стража не хотела их пропускать. Даже когда отец Винтер предъявил документы и объяснил, что их ожидают при дворе, часовые, презрительно ухмыляясь, отказались открыть ворота. Наконец они захлопнули калитку, и Винтер с отцом остались стоять на улице, пока сторож отошел куда-то «посмотреть».
Они ждали, ошеломленные и всеми забытые, целую четверть теней – два часа по северным часам. Тяжелая сторожевая калитка захлопнулась у них перед носом, и Винтер почувствовала, как у нее кровь закипает от гнева.
Их проводники на пути с Севера, которым заплатил Ширкен, давно ушли. Она не винила их за это. Им было поручено отвести ее с Лорканом из одного королевства в другое и доставить их домой в целости и сохранности – они выполнили свою работу. Проводники были вежливы и почтительны на всем протяжении длинного путешествия на Юг, и Винтер не сомневалась, что они люди хорошие и честные. Но преданности и дружбы от них ожидать было нельзя, разве что верности Ширкену и работе, которую он оплатил и которую им надлежало исполнить.
Несомненно, люди Ширкена наблюдали с вершины, как Винтер с отцом дошли до подножия холма и переправились по бревенчатому мосту через крепостной ров. И без сомнения, проводники дождались, пока оба их подопечных оказались в безопасности, под сенью арочных ворот, и лишь затем повернулись к темным соснам и направились домой. Их миссия была выполнена.
Конь Винтер, Оскар, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, стоя рядом с ней. От него пахло нагретой на солнце травой, оставленной позади, и темной прозрачной водой рва. Он фыркал и топал копытами, ему хотелось пить и есть, и Винтер его прекрасно понимала. Но она все равно потянула за поводья, чтобы его приструнить, и переступила с ноги на ногу. Винтер тоже уже устала и от езды в седле, и от путешествий. Но в свои пятнадцать лет она была знакома с придворными обычаями и сохраняла невозмутимый вид, словно ее вовсе не беспокоило бесконечное ожидание на жаре.
Хорошо отработанное бесстрастное выражение лица, возможно, и не выдавало ее эмоций, но на самом деле девочка была прямо-таки вне себя от нетерпения. Она только и мечтала о том, чтобы сбросить сапоги, побежать босиком по лугам, броситься в высокую траву и смотреть на небо.
Они так долго были на холодном сером Севере, что приятная жара и ясное солнышко родины опьянили ее, как белое вино. Ей хотелось насладиться ими. Хотелось вытащить отца куда-нибудь на солнце, чтобы летний зной снова согрел ему косточки. Он предусмотрительно остался сидеть верхом и теперь был так неподвижен, что Винтер покосилась на него, чтобы проверить, не спит ли он. Он не спал. Ей было видно, как блестят его глаза под полями шляпы. Он не смотрел ни налево, ни направо, его взгляд был направлен только внутрь. Он просто сидел, ожидая разрешения вернуться домой.
Однако его долговязая фигура устало ссутулилась, а болезненное дрожание рук, терпеливо сложенных на луке седла, было сильнее обычного.
Винтер с тревогой смотрела на трясущиеся пальцы отца. Так дрожат руки у стариков, а не у крепких ремесленников тридцати трех лет. «Брось переживать, – сказала она себе, снова подняв глаза и выпрямив спину. – Все, что ему нужно, – одна ночь крепкого сна да вкусный ужин, и он будет снова свеж, как летний дождь».
Она потерла кончики пальцев друг о друга, чувствуя успокаивающую твердость шрамов и мозолей. Честные, доблестные руки – вот какие руки у них обоих. Трудовые руки, которые помогут выдержать любые испытания. По привычке она оглянулась на сверток плотницкого инструмента, лежащего на крупе своей лошади, и на такую же поклажу позади отцовского седла. Все на месте, все под рукой.
Винтер вновь переступила с одной затекшей ноги на другую и впервые в жизни пожалела, что на ней не женская одежда, а мальчишеские короткие штаны и куртка. Насколько проще двигать ногами, когда они скрыты под юбкой! Винтер снова пожалела о неуместном энтузиазме, с которым она спрыгнула со своего коня. Она наивно полагала, что ворота сейчас распахнутся и их ждет сердечная встреча. Что за ребяческое тщеславие! А сейчас ей только и остается, что стоять, ведь гордость и обычаи не позволяют ей снова сесть на коня. Приходится болтаться здесь, как какому-нибудь посыльному, пока часовые не вернутся с разрешением на вход.
Рыжая кошка, мелко переступая, пробежала вдоль стены – переходя из тени на солнце, она сверкала, как языки пламени. Завидев ее, Винтер забыла о показном спокойствии, утонченности манер и позволила себе улыбнуться, кивнуть и проводить кошку глазами, повернув голову. Кошка остановилась, подняв лапку к белой манишке, и смерила Винтер взглядом, полным оскорбленного любопытства. Ее поза словно говорила: «Могу ли я верить своим глазам? Неужели ты посмела меня разглядывать?»
Заметив кошачье презрение, Винтер улыбнулась еще шире. Она задумалась, сколько поколений котов и кошек родилось за те пять лет, когда она была в отъезде. До того как начать свою учебу, Винтер была королевской кошатницей и знала всех своих питомцев по имени. «Чей же это прапрапраправнук, уже успевший вырасти из котенка в кошку?» – задумалась она.
Винтер наклонила голову и пробормотала: «Прими мое искреннее почтение в этот прекрасный день, о гроза мышей», вполне ожидая обычного ответа: «Для тебя этот день еще прекраснее, раз ты увидела меня». Но вместо этого ответа на приветствие зеленые глаза кошки вытаращились от испуга и смущения, и она вдруг шмыгнула прочь, как пламя на солнце, метнулась через мост и исчезла, спустившись по мелким камешкам противоположного берега.
Винтер проводила ее взглядом, озадаченно нахмурив брови. Подумать только – кошка, не имеющая понятия о хороших манерах, кошка, которую так просто обескуражить! Что-то здесь не то!
Винтер услышала скрип сторожевой калитки и оглянулась – тень под портиком прорезало острое лезвие солнечного света. Показалась голова сержанта охраны. Он оглядел путников без всякого почтения, будто удивленный, что они все еще здесь. Винтер как ни в чем не бывало вновь состроила невозмутимое лицо.
Не говоря им больше ни слова, сержант снова втянул голову и захлопнул калитку – щелкнул замок. У Винтер на секунду замерло сердце, но сразу же учащенно забилось, когда тяжелые цепи ворот потянулись назад и раздался жалобный скрип металла о камень. Где-то за стеной главный привратник вертел огромное колесо, наматывая цепь на ворот.
«Ну наконец-то! – подумала Винтер. – Нас сейчас впустят!»
Солнечный свет медленно-медленно уменьшал тени под мостом по мере того, как тяжелые ворота для всадников открывались, освобождая путь в сады и угодья короля.
Въехав в ворота, они увидели, что по широкой, покрытой гравием дорожке к ним торопливо шагает интендант Эрон в развевающейся на ветру служебной мантии. Наверное, ему пришлось оторваться от работы, раз был так официально одет, – и верно, Винтер увидела, что его пальцы испачканы чернилами. Морщинистое лицо интенданта засияло от радости. Он спешил к ее отцу, словно собирался взлететь с земли, как огромная дружелюбная птица, и заключить его вместе с конем в объятия своих широких крыльев, скрывая их от посторонних глаз.
– Лоркан! – воскликнул он, подбегая по тропе. – Лоркан!
От этой непринужденной сердечности у Винтер камень упал с сердца. Хоть что-то в королевстве было по-прежнему в порядке.
Отец склонился с высоты своего седла и устало улыбнулся старому другу. Они крепко пожали друг другу руки – длинные ловкие пальцы Эрона исчезли в большой, как лопата, мозолистой ладони отца. Их улыбающиеся взгляды надолго встретились и многое сказали без слов.
– Эрон, дружище, – сказал Лоркан голосом, хрипловатым и теплым, как объятия. В этом простом приветствии было куда больше чувства, чем можно вложить в любые другие слова.
Эрон остро прищурился и чуть опустил подбородок, крепче сжимая руку Лоркана.
– Я вижу, вас здесь заставили ждать, – сказал он, почти незаметно покосившись на привратников. Что-то в его лице побудило Винтер поднять глаза на часовых – сердце у нее в груди забилось неспокойно. Солдаты открыто глазели на встречу Эрона и отца. И впрямь, невозможно было не заметить, что они нарочно болтаются без дела, чтобы поглядеть на интенданта. Она попыталась скрыть свою неуверенность и оглянулась на отца с Эроном, обменявшихся многозначительным взглядом.
Вдруг отец выпрямился в седле, так что его высокий рост и ширина мощных плеч стали заметны. Винтер увидела, как неподвижно стало его лицо. Веки опустились, полузакрыв ярко-зеленые, как у кошки, глаза, а полные, красиво вылепленные губы поджались и скривились.
Это выражение Винтер называла про себя маской или же плащом. Ей было больно видеть его сейчас, как великолепно оно ни выглядело, и она устало подумала: «Ох, отец, неужели и здесь? Неужели даже здесь нам придется играть в эту ужасную игру?» Но девочка не могла не ощутить знакомую гордость, видя его преображение. В улыбке Винтер можно было увидеть удовольствие с оттенком жестокости, когда она наблюдала, как отец повернулся в седле и грозно окинул взглядом болтающихся без дела часовых.
Несколько секунд Лоркан молчал, и это краткое время часовые выдерживали его взгляд, еще не замечая превращения из простого ремесленника в нечто более опасное. Он сидел в седле царственно, неподвижно и медленно поворачивал голову к каждому солдату, намеренно внимательно разглядывая их лица по одному, будто добавлял их в некий список, хранящийся в темном чулане его памяти.
Его длинная коса, как и подобает члену гильдии, свисала вдоль спины тяжелым маятником: он растил ее семнадцать лет, с того дня, как его объявили мастером своего дела. Темно-рыжие пряди лишь недавно тронула седина, и теперь он напоминал прокурора, судью, присяжного и палача. Винтер увидела, как рождается сомнение на лицах солдат, как стальной холодок ползет у них по спине. Лоркан все молчал, и часовые на глазах у Винтер кристаллизовались в военное подразделение, не успела она и глазом моргнуть. Секунду назад они казались толпой подозрительного вида бездельников, а теперь перед отцом навытяжку стоял отряд солдат, сверля его почтительным взглядом.
– Принеси мне приступку, – сказал отец, нарочно обращаясь к одному человеку и не оставляя никаких сомнений в том, что это приказ. Солдат, сержант охраны, пустился выполнять приказ с похвальной прытью и скрылся за углом конюшни чуть ли не трусцой.
«О господи, – подумала Винтер. – Он даже не знает пока, кто мой отец, а вон как припустил. Плотник, которого он, наверное, считает сыном пастуха из низин, рыбачьим отродьем одним словом, пустым местом, велел ему сбегать за приступкой – и только посмотрите на него! Побежал как миленький. – Она благоговейно подняла глаза на отца. – А все этот его тяжелый взгляд», – подумала девушка.
Сержант вернулся так же проворно, неся перед собой деревянный брусок бережно, как долгожданного младенца. Он аккуратно положил его перед конем отца и отступил на почтительное расстояние, когда Лоркан приподнялся в стременах и спрыгнул с лошади. Ступить на землю ему было больно, но он смог это скрыть даже от наметанного взгляда Винтер.
– Отведи наших коней в главные конюшни и оставь их на попечение старшего конюха. Скажи ему, что они принадлежат протектору, лорду Лоркану Мурхоку, и его подмастерью. Передай, что я сегодня еще зайду проверить, как они устроились.
Если эти приказания, отданные негромким, хрипловатым голосом, и ранили самолюбие сержанта, он ничем не выказал этого и глазом не моргнул, когда узнал могущественный титул смиренного плотника. Он только молодцевато отдал честь и взял у отца Винтер поводья без какой-либо недоброжелательности.
Винтер встретилась взглядом с отцом. Сейчас он должен уйти с Эроном. Грядет что-то важное.
– Ступай с ними, – сказал он, легким кивком головы указывая на лошадей. – Позаботься о сохранности инструментов. Можешь перекусить и отдохнуть. – Он на секунду положил руку ей на плечо. Винтер так хотелось попросить его прилечь, отдохнуть, пообедать. Но маски были сейчас на них обоих. Так что, не показывая дочерней тревоги, она почтительно наклонила голову, как и следует ученику перед мастером, и только смотрела вслед, когда Эрон уводил его по широкой садовой дорожке – без сомнения, в резиденцию короля, в самое сердце хитросплетений государственных дел.