ПРОЛОГ
ТРЕХЧАСТНАЯ ТИШИНА
Наступила ночь. Трактир «Путеводный камень» погрузился в тишину, и складывалась эта тишина из трех частей.
Самой заметной частью было пустое, гулкое до эха молчание, порожденное несколькими причинами. Будь сегодня ветер, он пошелестел бы в кронах деревьев, покачал на крюках скрипучую трактирную вывеску и унес бы тишину по дороге, словно палые осенние листья. Соберись в трактире толпа, да пусть хоть несколько человек, они заполнили бы молчание разговорами, смехом, звоном кружек и гомоном, привычными для питейного заведения в темный вечерний час. Играй здесь музыка… Нет, вот уж музыки точно не было. Так что в воздухе висела тишина.
В трактире у края стойки сидели, сгорбившись, двое мужчин. Они пили тихо и целеустремленно, избегая серьезных разговоров и обсуждения тревожных новостей. Этим они добавляли немного угрюмого молчания к общей тишине. Получался своего рода сплав, контрапункт.
Третью тишину ощутить было не так легко. Пожалуй, пришлось бы прождать около часа, чтобы почувствовать ее в деревянном полу под ногами и грубых бочонках позади стойки бара. Тишина таилась в черноте каменного очага, еще хранящего тепло угасшего огня. Она пряталась в медленном движении – взад-вперед – белой льняной салфетки в руках человека, натиравшего красное дерево стойки, и без того сияющее в свете лампы.
У человека за стойкой были рыжие волосы – совершенно рыжие, словно пламя. Его темные глаза смотрели куда-то вдаль, а в движениях сквозила та уверенная легкость, которая приходит лишь со многими знаниями.
Трактир «Путеводный камень» принадлежал ему, и третья тишина тоже. Вполне закономерно, тишина эта была самой большой из трех: она окутывала две первые, заключала их в себе – бездонная и безбрежная, словно конец осени, и тяжелая, как обкатанный рекой валун. То была терпеливая покорность срезанного цветка – молчание человека, ожидающего смерти.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
НЕ МЕСТО ДЛЯ ДЕМОНОВ?
Вечером поверженья в трактире «Путеводный камень» собралась обычная толпа. Всего-то пятеро – но больше трактиру давненько видеть не доводилось. Такие уж времена.
Старый Коб был, как всегда, кладезем волшебных историй и добрых советов. Остальные собравшиеся за стойкой пили и слушали. За дверью в задней комнате стоял молодой трактирщик и улыбался, прислушиваясь к давно знакомой истории.
– Пробудившись ото сна, Таборлин Великий обнаружил, что заточен в высокой башне. У него отняли меч, да и всего инструмента лишили: и ключ, и монетка, и свеча – все исчезло. Но хуже-то всего было даже не это… – Коб сделал эффектную паузу. – Лампы-то на стенах горели синим пламенем!
Грейм, Джейк и Шеп привычно кивнули: три друга выросли вместе, с равным удовольствием слушая истории Коба и пропуская мимо ушей его советы.
Коб перенес все внимание на новую, более благодарную часть маленькой аудитории – ученика кузнеца:
– Слыхал, мальчик, что это значит?
Все в городке называли ученика кузнеца «мальчик», хотя он уже вымахал на ладонь выше любого из жителей. Но такова традиция всех небольших городков: парень остается мальчиком, пока не пробьется борода или пока он не расквасит кому-нибудь нос.
Мальчик кивнул:
– Чандрианы.
– Верно, – одобрительно произнес Коб. – Всякий знает, синий огонь – один из их знаков. Теперь ему…
– Но как они его нашли? – перебил мальчик. – И почему не убили, раз уж могли?
– Тихо, ты, все ответы в конце, – сказал Джейк. – Просто слушай.
– Да ладно тебе, Джейк, – вмешался Грейм. – Мальчик просто спросил. Пей давай.
– Я уж выпил, – буркнул Джейк. – И еще хочу, да трактирщик застрял где-то – небось у себя на кухне крыс к ужину обдирает. – Он гулко стукнул кружкой по красному дереву стойки и гаркнул: – Эй! Мы тут от жажды помираем!
Из задней комнаты тут же появился трактирщик с пятью мисками тушеного мяса и двумя теплыми караваями. Ловко уместив все это на стойке, он принес Джейку, Шепу и Старому Кобу еще пива.
Историю пришлось на время отложить: все принялись за ужин. Старый Коб заглотил мясо с хищной быстротой вечного холостяка. Остальные еще только на миски дули, а он уже прикончил свою долю каравая и вернулся к рассказу.
– Теперь Таборлину надо было сбежать оттуда, но, оглядевшись, он увидел, что в камере нет дверей. И окон гоже нет. Вокруг только гладкий твердый камень.
Но Таборлин Великий знал имена всех вещей, и потому все вещи его слушались. Он сказал стене: «Откройся!» – и стена открылась. Порвалась, словно бумага. Через дыру Таборлин увидел небо и вдохнул сладкий весенний воздух. Он ступил на край, посмотрел вниз и, не мешкая ни секунды, шагнул наружу…
Глаза мальчика расширились от ужаса и удивления:
– Не может быть!
Коб торжественно кивнул:
– Таборлин упал, но не разбился. Ведь он знал имя ветра, и ветер его слушался. Ветер подхватил его, обнял и опустил на землю легко, словно пушинку, а потом поставил на ноги, да так нежно, как и мать родная не поцелует. Оказавшись на земле, Таборлин ощупал бок, куда его ранили кинжалом, и увидел, что уж и царапины не осталось. Может, просто повезло ему… – Коб выразительно похлопал себя по носу, – а может, все дело в амулете, который он носил под рубашкой.
– А что за амулет-то? – восторженно пробубнил мальчик сквозь набитый рот.
Старый Коб откинулся на спинку стула, радуясь возможности расширить историю.
– За пару дней до того Таборлин встретил на дороге лудильщика. И хотя у него самого еды почти не было, Таборлин поделился со стариком ужином.
– Очень разумно, – шепнул мальчику Грейм. – Всякий знает, «лудильщик платит вдвое за добро».
– Да нет, – вмешался Джейк. – Правильно: «совет лудильщика добро вдвойне покроет».
И тут впервые за весь вечер заговорил трактирщик.
– На самом деле вы пропустили больше половины, – бросил он из-за стойки:
Долг лудильщик платит споро:
На торгу – по уговору,
Помощь вдвое перекроет,
А обиду – так и втрое.
Компания словно впервые заметила трактирщика. Они приходили в трактир «Путеводный камень» каждый вечер поверженья, но Коут до сих пор никогда не вмешивался в их разговоры. Да и с какой стати? Он и в городе-то живет всего год или около – как есть чужак. Ученик кузнеца с одиннадцати лет здесь, а про него до сих пор говорят «тот мальчик из Рэнниша», как будто Рэнниш – какая-то далекая страна, а не городишко в пятидесяти километрах отсюда.
– Ну, я так слышал… – смущенно пробормотал Коут, чтобы заполнить наступившую тишину.
Старый Коб снисходительно кивнул, прокашлялся и вернулся к истории:
– Амулет этот стоил целого ведра золотых роялов, но в благодарность за Таборлинову доброту лудильщик продал его всего лишь за железный пенни, медный пенни и серебряный пенни. Амулет был черный, как зимняя ночь, и холодный, как лед, но пока Таборлин носил его на шее, ему не могли повредить никакие злобные твари: ну, демоны там и все такое прочее.
– Дорого бы я дал за такой амулет, – мрачно заметил Шеп.
В этот вечер он больше пил, чем говорил. Всякий знал, что на ферме Шепа в прошлое возжиганье случилось что-то ужасное, но настоящие друзья понимают, когда стоит выпытывать подробности, а когда лучше помолчать. До ночи еще далеко, да и выпито маловато – язык потом сам развяжется.
– Ясное дело, – рассудительно протянул Старый Коб и сделал большой глоток.
– А я и не знал, что чандрианы – демоны, – сказал мальчик. – Я слышал…
– Не демоны они, – твердо возразил Джейк. – Это те первые шесть человек, которые отказались выбрать путь Тейлу, и он проклял их, чтобы они вечно скитались…
– Кто здесь рассказчик, Джейкоб Вокер? – резко осведомился Коб. – Коли ты, так давай говори, а я послушаю.
Джейк и Коб мрачно уставились друг на друга. Потом Джейк отвел взгляд, пробормотав что-то, отдаленно напоминающее извинения.
Коб снова повернулся к мальчику.
– Это великая тайна чандриан, – пояснил он. – Откудова они взялись? Куда уходят, когда заканчивают свои кровавые дела? Может, они люди, которые продали свои души? Или демоны? Духи? Никто не знает. – Коб смерил Джейка уничижительным взглядом. – Хотя всякий дурак говорит, что знает…
История потонула в перебранке о дураках, чандрианах и знаках, выдающих их присутствие внимательному взгляду, а заодно о том, защищал ли амулет Таборлина от бандитов, бешеных собак и падений с лошади. Обстановка накалялась, как вдруг распахнулась входная дверь.
– Вовремя ты, Картер! – воскликнул Джейк. – Объясни этому проклятому тупице, чем демон отличается от собаки. Всякий зна… – Джейк прервал тираду на полуслове и бросился к двери: – Тело Господне! Картер, что стряслось?
Картер сделал несколько шагов вперед. Его бледное лицо было залито кровью, к груди он прижимал неуклюжий сверток – словно старой попоной обмотали охапку лучин.
Все повскакивали с табуретов и бросились к Картеру.
– Со мной все хорошо, – проговорил тот, медленно входя в общий зал. Уголки его глаз подрагивали, словно у перепуганной лошади. – Хорошо все, хорошо.
Возчик уронил сверток на ближайший стол – он брякнул о дерево, словно набитый камнями. Одежду Картера рассекали длинные прямые разрезы; серая рубаха висела лоскутами – там, где не прилипла к телу, пропитанная темно-красным.
Грейм попытался усадить его на стул:
– Матерь божья! Да ты сядь, Картер, успокойся. Что случилось-то? Садись!
Картер упрямо потряс головой:
– Да говорю ж вам, все со мной хорошо. Мне не сильно досталось.
– Сколько их было? – спросил Грейм.
– Один, – ответил Картер. – Да вы не думайте…
– Раздери тебя демоны, Картер! – взорвался Старый Коб – он захлебывался злостью, позволительной только друзьям и родным, – Сколько я тебе талдычу? Нельзя щас одному ездить. Даже в Бейдн. Опасно это!
Джейк успокаивающе положил ладонь старику на плечо.
– Да сядь ты уж. – Грейм продолжал толкать Картера к стулу. – Снимай рубашку, раны промоем.
Картер снова потряс головой:
– Да все в порядке. Слегка порезали, но крови больше от Нелли. Он прыгнул прямо на нее. Убил, в трех километрах от города, за Старокаменным мостом.
Такие новости заставили всех на минуту замолчать. Ученик кузнеца сочувственно положил руку на плечо Картера:
– Проклятье. Она же добрая была, как ягненок. Не кусалась и не брыкалась, когда ты приводил ее подковать. Лучшая лошадь в городе. Проклятье. Ну что ж… – Он запнулся и беспомощно огляделся. – Что ж теперь скажешь.
Наступило неловкое молчание. Джейк и Коб переглядывались, остальные же, казалось, потеряли дар речи, не зная, чем утешить друга.
В тишине в круг протолкался трактирщик, ловко обогнул Шепа и принялся выставлять на стол то, что принес: миску с горячей водой, ножницы, немного чистого льняного полотна, какие-то стеклянные бутылочки, иглу и моток ниток из кишок.
Коб наконец вырвался от Джейка.
– Говорил я тебе! – повторил он, грозя пальцем. – Эти люди убьют за пару пенни, не то что за лошадь с телегой. Что теперь делать-то будешь? Сам телегу таскать? – Джейк снова попытался утихомирить его, но старик совсем разбушевался: – Я всего-навсего говорю правду в глаза. А уж что с Нелли вышло, так просто позор. Пусть он хоть теперь послушает, а то, глядишь, и вовсе без головы останется. Во второй раз так просто не отделаешься.
Губы Картера сжались в тонкую линию. Он бросился к столу и рванул край окровавленной попоны. То, что лежало внутри, видимо, зацепилось за ткань и только перевернулось. Картер дернул сильнее, раздался стук, будто на стол уронили мешок плоских речных камней.
Из попоны выпал паук – огромный, как тележное колесо, и черный, словно уголь.
Ученик кузнеца отскочил назад, опрокинув стол и едва удержавшись на ногах. Лицо Коба словно обвисло. Грейм, Шеп и Джейк вскрикнули и испуганно отпрянули, закрыв лица руками. Картер тоже сделал судорожный шаг назад. Тишина расползлась по комнате, как холодный пот по спине.
– Не может быть, чтобы они зашли так далеко на запад, – нахмурившись, пробормотал трактирщик.
Если бы не молчание, его вряд ли бы кто-нибудь расслышал. Но теперь все взгляды оторвались от чудища на столе и обратились к рыжеволосому трактирщику.
Первым подал голос Джейк:
– Ты знаешь, что это такое?
– Скрель, – рассеянно ответил трактирщик, не глядя на фермера. – Я-то думал, горы…
– Скрель? – взвился Джейк. – Почернелое Господне тело, Коут! Видал ты таких раньше?
– А? – Трактирщик словно вспомнил, где находится, и внимательно посмотрел на Джейка. – Да нет, что ты. Конечно же, нет. – Заметив, что стоит ближе всех к твари на столе, Коут сделал тщательно выверенный шаг назад. – Так, слышал кой-чего. Помните того торговца? Ну, который приезжал два оборота назад?
Все кивнули.
– Этот гад пытался всучить мне двести грамм соли за десять пенсов! – пожаловался Коб – в сотый, наверное, раз.
– Надо было мне купить тогда, – пробормотал Джейк, и Грейм согласно кивнул.
– Да за кого он меня принял? – Коб, казалось, успокаивался, повторяя привычные слова, – Два пенни, в крайнем случае. Но десять – это же сущий грабеж!
– Больше-то не приезжает никто, – мрачно заметил Шеп.
Все взгляды снова обратились к твари на столе.
– Так вот, он тогда сказал, что слышал про них – где-то аж возле Мелькомба, – затараторил Коут, внимательно оглядывая посетителей, уставившихся на паука, – Я-то подумал, он просто пытается вздуть цену…
– Что он еще говорил? – спросил Картер.
Трактирщик на мгновение задумался, потом пожал плечами:
– Всего он так и не рассказал. Да и в городе пробыл каких-то пару часов.
– Боюсь я пауков, – жалобно сказал ученик кузнеца с другой стороны стола – ближе чем на пять метров к остальным он подойти не решался. – Закройте его обратно.
– Не паук это, – возразил Джейк. – У него и глаз-то нет.
– И рта, – заметил Картер. – Как же оно ест?
– Что ест? – мрачно уточнил Шеп.
Трактирщик с любопытством разглядывал тварь на столе, потом наклонился к ней и протянул руку. Все отодвинулись – просто на всякий случай.
– Осторожно, – сказал Картер. – У него ноги острые, как ножи.
– Скорей уж, как бритвы, – заметил трактирщик и коснулся черного плоского тела. – Твердое, будто глиняное.
– Не трогайте его, – взмолился ученик кузнеца.
Коут осторожно, обеими руками взял тварь за длинную ногу и попытался ее, будто палку, сломать.
– Вовсе не глина, – подытожил он и, положив ногу на угол стола, навалился на нее всем телом. Резкий хруст – нога сломалась. – Похоже на камень. Как же ты ухитрился его поломать? – с любопытством спросил трактирщик Картера, указывая на тонкие трещины, протянувшиеся вдоль гладкого черного тела.
– Нелли на него упала, – ответил тот. – Оно с дерева прыгнуло и давай по ней ползать да ногами своими резать. Да так быстро, я и не понял, что такое творится-то. – Картер наконец упал в кресло под натиском Грейма – Нелли запуталась в сбруе, на него упала, ну и сломала ему пару ног. Тогда оно поползло ко мне, по мне стало бегать. – Картер обхватил себя руками и содрогнулся. – Я его кое-как скинул, ногой со всей силы долбанул, а оно снова прыг на меня… – Он умолк, его лицо посерело.
Трактирщик кивнул, словно рассказ Картера подтвердил какие-то его мысли, и продолжил разглядывать непонятную тварь.
– Крови нет. И органов никаких, – ткнул он пальцем в чудище. – Оно внутри просто серое. Как гриб.
– Тейлу великий! Оставьте же его в покое! – взмолился ученик кузнеца. – Пауки иногда дергаются, даже мертвые!
– Да вы только послушайте себя! – крикнул Коб. – Пауки не бывают здоровенные, будто свиньи. Вы все знаете, что это такое. – Он обвел взглядом лица и веско произнес: – Это демон.
– Да ну, – возразил Джейк скорее по привычке. – Непохоже… – Он сделал неопределенный жест рукой. – Да быть того не может…
Все уставились на неподвижную тварь на столе, думая об одном и том же. Конечно, на свете существуют демоны. Но они же вроде ангелов Тейлу, вроде героев и королей: они не отсюда – их место в сказках и легендах. Таборлин Великий уничтожал демонов огнем и молнией, Тейлу ломал их голыми руками и сбрасывал в бездну – вечно скулить и жаловаться. Но чтобы парень, которого ты знаешь с детства, затоптал демона на Бейдн-Брютской дороге? Просто смешно!
Коут запустил руку в свою рыжую шевелюру и решительно проговорил:
– Есть только один способ узнать правду. – Он пошарил в кармане и вытащил пухлый кошель. – Огонь или железо.
– И имя Господа, – припомнил Грейм. – Демоны боятся трех вещей: холодного железа, чистого пламени и священного имени Господа.
– Разумеется, – быстро согласился трактирщик и как-то по-особенному сжал губы. Из кошеля он высыпал на стол кучку монет: тяжелых серебряных талантов и тонких серебряных битов, медных йот, ломаных полпенни и железных драбов. – У кого-нибудь есть шим?
– Да ты прямо драбом, – посоветовал Джейк. – Там хорошее железо.
– Тут чистое железо нужно, – возразил трактирщик. – В драбе слишком много угля, это почти сталь.
– Он прав, – поддержал Коута ученик кузнеца. – Только не угля. У вас тут сталь делают на коксе. Кокс и известняк.
Трактирщик уважительно кивнул:
– Ну, тебе лучше знать, молодой мастер. Это ведь твое ремесло. – Его длинные пальцы откопали наконец в кучке монет шим. – Вот что надо.
– А что он сделает? – спросил Джейк.
– Железо убивает демонов, – неуверенно протянул Коб. – Но этот уже дохлый… С ним железо ничего не сделает.
– Сейчас и проверим. – Трактирщик быстро и испытующе обвел взглядом лица посетителей, успев посмотреть в глаза каждому, а затем решительно повернулся к столу. Все чуть-чуть отодвинулись.
Коут прижал железный шим к черной спине существа, и раздался короткий громкий треск, какой издает порой в жарком камине сосновое полено. Все вздрогнули, но, увидев, что черная тварь осталась неподвижной, переглянулись и неуверенно заулыбались, словно мальчишки, перепуганные байкой о привидении. Но улыбки тут же исчезли: комната наполнилась едким сладковатым запахом гниющих цветов и паленого волоса.
Шим резко звякнул о поверхность стола.
– Ну, полагаю, все понятно, – сказал трактирщик, вытирая руки о фартук. – Что теперь будем делать?
Несколько часов спустя трактирщик стоял в дверях «Путеводного камня» и смотрел в темноту, давая отдых усталым глазам. Квадраты света из трактирных окон желтели на дороге и дверях кузницы напротив. Не очень-то оживленная дорога, да и не такая уж большая. Порою кажется, она вообще никуда не ведет, не то что другие, приличные дороги. Трактирщик набрал полную грудь осеннего воздуха и беспокойно огляделся, словно ожидая чего-то.
Рыжий трактирщик называл себя Коутом: он тщательно подобрал имя, перед тем как поселиться здесь. Новое имя понадобилось ему по многим вполне понятным причинам, а также по нескольким весьма странным – одной из которых было то, что имена для этого человека значили очень много.
Трактирщик поднял взгляд к звездам, мерцающим на черном бархате безлунной ночи. Он знал их все до единой: все их истории и имена. Знал давно и привычно, как собственные руки.
Коут посмотрел под ноги, вздохнул, сам того не заметив, и вошел в дом. Он запер дверь и закрыл широкие окна ставнями, словно отделяя и отдаляя себя от звезд и их бесчисленных имен.
Потом он методично подмел пол, не пропустив ни одного угла, вымыл столы и стойку, терпеливо и тщательно. После часовой работы вода в его ведре оставалась почти чистой – и благородная дама не побрезговала бы умыться.
Наконец Коут втащил за стойку табурет, влез на него и начал протирать бесчисленные бутылки и бутылочки, уютно гнездившиеся между двумя огромными бочками. Эта работа шла куда медленнее, и скоро стало понятно, что вытирание пыли – только повод подержать бутылки в руках и погладить. Трактирщик даже замурлыкал какую-то песенку – сам того не замечая, иначе тут же перестал бы.
Привычные движения – поворот бутыли в ловких длинных пальцах – словно стерли несколько усталых складок с лица трактирщика, омолодили его. Теперь этому человеку никто не дал бы и тридцати. Да какое тридцать! Он вообще стал выглядеть слишком молодо для трактирщика – и слишком молодо для обладателя таких глубоких печальных морщин.
Коут поднялся по лестнице и открыл дверь. Его комната была обставлена просто и по-монашески строго: черный каменный камин в центре, пара кресел и небольшой стол. У стены узкая кровать, в ее изножье большой сундук темного дерева. И всё – ни украшений на стенах, ни коврика на полу.
В коридоре послышались шаги, и в комнату вошел юноша с миской тушеного мяса, от которого исходил пар и запах острого перца. Юноша был само очарование: темноволосый, с бойкой улыбкой и хитрыми глазами.
– Давненько ты не засиживался допоздна, – сказал он, ставя миску на стол. – Сегодня были хорошие истории, Реши?
Трактирщик чуть улыбнулся этому имени – почти прозвищу, еще одному из многих его имен – и уселся в низкое кресло перед огнем:
– Что ты узнал сегодня, Баст?
– Сегодня, учитель, я узнал, почему у великих любовников зрение лучше, чем у великих ученых.
– И почему же, Баст? – спросил Коут с едва заметной смешинкой в голосе.
Баст закрыл дверь и, развернув второе кресло к огню, сел напротив учителя. Двигался юноша с удивительным изяществом и грацией, будто пританцовывая.
– Понимаешь, Реши, все мудрые книги лежат в темных комнатах. А прелестные девы гуляют под ярким солнцем, и поэтому их изучение гораздо меньше вредит глазам.
Коут кивнул:
– Поэтому умнейшие из студентов выносят книги на улицу, где могут совершенствоваться, не боясь за свое драгоценное зрение.
– Конечно, Реши, я тоже так подумал. Я же один из умнейших.
– Разумеется.
– Но когда я нашел уютное местечко на солнышке и собрался углубиться в чтение, появилась прекрасная дева и помешала моим занятиям.
Коут вздохнул:
– Я прав, предполагая, что за сегодня ты не прочитал ни строчки из «Целум Тинтур»?
Басту удалось изобразить на лице что-то вроде смущения.
Глядя в огонь, Коут попытался сохранить суровую гримасу учителя, но мало преуспел в этом и расхохотался:
– Ох, Баст, надеюсь, она была прелестна, как теплый ветерок под сенью дерев. Я плохой учитель, раз так говорю, но я рад. Сейчас я не готов к длинному уроку. – Оба помолчали. – На Картера сегодня вечером напал скрелинг.
Улыбка сползла с лица Баста, словно треснувшая маска.
– Скрель? – Бледный от потрясения, он приподнялся в кресле, будто собрался бежать, потом, смутившись, заставил себя опуститься обратно. – Откуда ты знаешь? Кто нашел тело?
– Он все еще жив, Баст. И принес труп – скрелинг был один.
– Скрелинг не бывает один, сам знаешь, – мрачно возразил Баст.
– Знаю, – сказал Коут. – Но факт остается фактом – там был только один.
– И Картер убил его? Может, это был не скрелинг? А…
Коут осадил ученика тяжелым взглядом:
– Баст, это был один из скреля. Я сам его видел. Картеру просто повезло. Но он сильно пострадал: сорок восемь швов, я почти все нитки на него извел. – Коут взял со стола миску. – Если кто-нибудь спросит, говори, что мой дедушка служил охранником в караване и научил меня промывать и зашивать раны. Сегодня они были слишком потрясены, чтобы задавать вопросы, но завтра могут и поинтересоваться. А мне это ни к чему. – Он подул на миску так, что пар окутал его лицо.
– Что ты сделал с трупом?
– Я, – подчеркнул Коут, – с ним ничего не делал. Я просто трактирщик и понятия не имею, что следует делать с такими вещами.
– Реши, но ты же не мог позволить, чтобы они разбирались с этим сами!
Коут вздохнул:
– Они отнесли труп к священнику. Сделал он все правильно – хотя совершенно не представлял, с чем имеет дело.
Баст открыл рот, но Коут не дал ему вставить ни слова:
– Да, я удостоверился, что яма достаточно глубокая. Да, я проверил, чтобы в костре было рябиновое полено. Да, труп горел долго и жарко и сгорел дотла, прежде чем его закопали. И да, я проследил: никто не отломил себе кусочек и не отсыпал пепла на память. – Брови трактирщика сурово сошлись к переносице. – Я не идиот, знаешь ли.
Баст явно успокоился и откинулся в кресле:
– Знаю, знаю, Реши. Просто без подсказки половина из этих фермеров не догадается даже помочиться по ветру. – Он помолчал секунду и сказал: – Все равно я не могу представить, почему скрелинг был только один.
– Может быть, все остальные погибли при переходе через горы, – предположил Коут. – Все, кроме этого.
– Возможно, – неохотно признал Баст.
– А может, дело в той буре, что случилась пару дней назад. Настоящий фургоновал, как мы когда-то говорили в труппе. Ужасный ветер и дождь – может быть, один отбился от скреля…
– Первый вариант нравится мне больше, Реши, – встревожился Баст. – Тройной-четверной скрель пройдет через этот городок, как… как…
– Горячий нож сквозь масло?
– Как много горячих ножей сквозь пару десятков фермеров, – сухо ответил Баст. – Эти люди совсем не умеют защищаться. Могу поспорить, что во всем городишке не найдется и шести мечей. Да и что мечи против скреля?
Наступило задумчивое молчание, потом Баст снова заерзал:
– Другие новости есть?
Коут покачал головой:
– До новостей они сегодня не добрались. Они еще только истории рассказывали, когда ввалился Картер и все перевернулось вверх дном. Но, думаю, из-за такого события они завтра придут снова – мне будет чем заняться.
Коут рассеянно помешал ложкой в миске.
– Пожалуй, надо было купить скреля у Картера, – сказал он задумчиво. – А он бы на эти деньги купил новую лошадь. Люди приходили бы отовсюду взглянуть на чудище – и дела пошли бы в гору…
Баст, словно онемев, перепуганно воззрился на учителя.
Коут успокаивающе махнул ложкой и криво улыбнулся:
– Да шучу я, Баст. Хотя могло и хорошо получиться.
– Нет, Реши, хорошо получиться не могло! – горячо возразил Баст и передразнил: – «Люди приходили бы отовсюду взглянуть на чудище…» Ну ты скажешь!
– Но дела пошли бы в гору, – мечтательно повторил Коут. – И побольше бы дел. – Он снова потыкал ложкой в мясо. – Хоть каких.
Он умолк и уставился в миску отсутствующим взглядом. Потом мрачно сказал:
– Я ужасный учитель, Баст. Ты, должно быть, помираешь здесь с тоски.
Баст пожал плечами.
– Ну, в городе есть пара-тройка скучающих молодух, да и девицы имеются, – заметил он с мальчишеской ухмылкой. – У меня свои развлечения.
– Вот и славно, Баст.
Снова воцарилось молчание. Коут занялся едой: зачерпнул мяса, положил в рот, прожевал, проглотил.
– Знаешь, они решили, что это был демон.
Баст опять пожал плечами:
– Мог ведь быть и демон, Реши. Пусть лучше так думают.
– Да. В общем, я-то их убедил. Но ты понимаешь, что это значит? Кузнец хорошо заработает в ближайшую пару дней.
Их взгляды встретились. Баст старательно изобразил на лице полное равнодушие:
– Вот как?
Коут кивнул:
– Я не буду винить тебя, Баст, если ты захочешь уйти. В конце концов, ты сможешь найти место и получше.
Баста словно громом поразило:
– Но я не могу уйти, Реши! – Он беззвучно открывал и закрывал рот, словно потерял дар речи. – Кто же станет меня учить?
– И в самом деле, кто? – Усмешка на мгновение высветила его истинный возраст.
Под глубокими морщинами и безмятежной маской туповатого трактирщика прятался совсем молодой человек – ничуть не старше своего темноволосого товарища. Он указал ложкой на дверь:
– Тогда иди читай. Или не давай спать какой-нибудь фермерской дочке. Наверняка у тебя найдутся занятия поинтереснее, чем смотреть, как я ужинаю.
– На самом деле…
– Изыди, демон! – провозгласил Коут с набитым ртом и повторил то же самое на темийском, пестрящем непредсказуемыми ударениями: – Техус антауза еха!
Баст прыснул от неожиданности и продемонстрировал непристойный жест.
Коут прожевал и попробовал другой язык:
– Арои те денна-лейан!
– Да прекрати, уже не смешно! – взмолился Баст.
– Заклинаю землей и камнем, изыди! – Коут опустил пальцы в свою чашку и небрежно побрызгал на Баста. – Чары, рассейтесь!
– Сидром заклинаешь? – обиженно хихикнул Баст, смахивая с рубашки каплю. – Не осталось бы пятен…
Коут положил в рот очередную ложку мяса:
– Иди промой. Если ничто не поможет, то рекомендую все же приучиться к тайнам бесчисленных формул растворителей, которые хранит «Целум Тинтур». Главе где-то в тринадцатой.
– Ладно. – Баст встал и все с той же странной грацией прошествовал к выходу. – Позови, если понадоблюсь. – Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Трактирщик ел медленно, подбирая соус куском хлеба и то и дело поглядывая в окно, хотя свет лампы в комнате и темнота снаружи превращали стекло в зеркало.
Потом его взгляд возвращался к обстановке комнаты, перебегая с одного предмета на другой: камин в центре, сложенный из того же черного камня, что и очаг внизу, – маленькая инженерная находка, которой трактирщик весьма гордился. Кровать: узкая, почти походная койка, да и матрас на ней – одно название. Но наметанный глаз мог заметить еще кое-что, от чего взгляд отвлекался как бы сам собой. Так избегают встретиться глазами с прежней пассией на званом обеде или с давним врагом в битком набитой вечерней пивной.
Коут попытался поуютнее устроиться в кресле, поерзал, вздохнув, повернулся, и взгляд его нечаянно упал на сундук в изножье кровати.
Сундук был сделан из роу – редкого тяжелого дерева, угольно-черного и гладкого, словно стекло. Это дерево высоко ценили парфюмеры и алхимики – кусочек размером с ноготь большого пальца продавался на вес золота. Целый сундук из роу превосходил всякие представления о сумасбродстве и расточительности.
Сундук запирался на три замка: железный, медный и невидимый. В ночи дерево издавало едва уловимый цитрусовый запах с оттенком раскаленного железа.
Коут не сразу отвел взгляд, он не стал притворяться, будто сундука здесь нет и никогда не было. В один краткий миг на лице трактирщика проступили все морщины, стертые простыми вечерними радостями. Уютное спокойствие бутылей и книг мгновенно исчезло, оставив в глазах только боль и пустоту. Лицо на миг исказила гримаса острой тоски, смешанной с сожалением.
Но все тут же исчезло под маской усталого трактирщика, называющего себя Коутом. Человек снова незаметно для себя вздохнул и поднялся с кресла.
Он не сразу собрался с духом, чтобы пройти мимо сундука к кровати. И не сразу смог заснуть.
Как и предполагал Коут, компания следующим вечером вернулась в «Путеводный камень», чтобы поужинать и выпить. Вялые попытки рассказать историю быстро заглохли: ни у кого не было настроения.
Так что еще засветло разговор свернул на более важные вещи – слухи, доходившие до городка, по большей части малоутешительные. Кающийся король никак не мог расправиться с мятежниками в Резавеке. Это немного беспокоило, но лишь немного. Резавек был далеко, и даже Коб, повидавший больше всех остальных, затруднился бы отыскать его на карте.
Войну здесь обсуждали на своем языке, понятном и близком каждому. Коб предсказывал третий налог после уборки урожая. Никто с ним не спорил, хотя на памяти людской не было случая, чтобы обдирали три раза за один год.
Джейк полагал, что урожай будет достаточно хорош, чтобы третий налог не заставил голодать большинство семей. Кроме разве что Бентли, у которых и так трудные времена. И Оррисонов: у них продолжают исчезать овцы. И Чокнутого Мартина, конечно, – он в этом году все засеял ячменем, когда фермеры с мозгами посадили бобы. В войне есть и хорошие стороны – солдатам надо есть, едят они бобы, так что цены будут высоки.
Выпив еще по паре кружек, компания обратилась к более близким и насущным проблемам. На дорогах полно дезертиров и других подозрительных типов; даже короткие поездки небезопасны. Сами дороги в ужасном состоянии, но тут уж ничего не поделаешь: зима всегда холодна, а дороги – плохи. Жаловаться, конечно, можно, но лучше помалкивать да жить себе потихоньку.
Но теперь все изменилось. За последние два месяца дороги так испортились, что люди перестали даже ворчать. Последний караван состоял из двух фургонов и четырех охранников. Торговец просил десять пенни за двести граммов соли и пятнадцать – за голову сахара. У него не было ни перца, ни корицы, ни шоколада, только один маленький мешочек кофе, за который он хотел два серебряных таланта. Поначалу все смеялись над такими ценами, но, когда торговец стал настаивать, обругали его и выставили вон.
Это было два оборота назад: двадцать два дня. С тех пор не проехало ни одного дельного торговца, хотя сезон был в разгаре. Так что, несмотря на третий налог, маячивший вечной угрозой, люди стали заглядывать в кошельки и жалеть, что не купили чего-нибудь про запас – просто на случай, если снег выпадет рано.
Никто из компании и словом не обмолвился о вчерашней ночи и о твари, которую они сожгли и закопали. Город, ясное дело, полнился слухами и сплетнями; звучало и слово «демон», но его произносили с едва скрываемой улыбкой. Раны Картера, конечно, подтверждали, что истории и легенды хотя бы наполовину правдивы – но ведь не больше чем наполовину…
Тварь видели только шестеро друзей, они же ее и сожгли. При этом один из компании был ранен, а остальные пьяны. Священник, говорят, тоже видел дохлую тварь, но ему не привыкать. Работа у него такая: видеть демонов.
Трактирщик тоже видел чудище, но он-то нездешний. И не может знать того, что знает каждый ребенок в городке: рассказывать истории у камелька можно сколько угодно, только происходят они всегда где-нибудь «в далекой-предалекой стране». А здесь, в городке, не место для демонов.
Кроме того, дела и так шли из рук вон плохо. Коб и остальные понимали – обсуждать эту историю больше не стоит. Иначе они выставят себя на посмешище, как Чокнутый Мартин, который однажды пытался вырыть колодец прямо посреди дома.
И все же каждый из шестерых купил у кузнеца что-нибудь из железа холодной ковки, годное для хорошего удара, но своими мыслями и опасениями делиться они друг с другом не стали. Этим вечером они, как обычно, жаловались на дороги: те и были-то ужасны, а становятся еще хуже; говорили о торговцах и дезертирах, о сборщиках налогов и о том, что на зиму не хватит соли. Вспоминали, как десять лет назад никому и в голову бы не пришло запирать двери, не говоря о том, чтобы задвигать их на ночь чем-нибудь тяжелым.
Потом беседа пошла на убыль, и, хотя никто из них так и не отважился заговорить о своих тревогах, вечер снова закончился на унылой ноте. А как иначе – такие уж времена.