ПРОЛОГ
В Южном Ледовитом океане,
на борту британского брига «Ковентри»,
65 градусов 28 минут южной широты,
120 градусов 13 минут западной долготы
28 декабря 1856 года
Синклер склонился над койкой Элеонор. Он укутал ее в пальто и укрыл всеми одеялами и простынями, какие только смог раздобыть, но зубы девушки по-прежнему стучали, а дыхание в ледяном воздухе превращалось в облачка пара. Глаза закатились, и лицо в мерцающем свете масляной лампы стало белым и неживым – точь-в-точь как лед, который окружал их судно многие недели.
Онемевшей от холода рукой он провел по лбу Элеонор, убирая с глаз прядь темно-каштановых волос. Кожа на ощупь была жесткой и какой-то мертвенной, однако под ней все еще теплилась жизнь – Синклер ощущал, как в венах слабо пульсирует кровь. Элеонор будет жить, но ей нужно лекарство, и как можно скорее. Придется покинуть каюту и спуститься в кладовую.
– Отдыхай, – тихо проговорил Синклер. – Не успеешь и глазом моргнуть, как я вернусь. – Элеонор вздохнула, бледные губы еле заметно шевельнулись. – Постарайся уснуть.
Он поплотнее натянул ей на голову шерстяной чепец, поцеловал в щеку и встал, выпрямившись, насколько позволял низкий потолок тесной каюты. Держа в руке лампу – стекло закоптилось до черноты, а на дне оставался лишь дюймовый слой китового жира, – Синклер шагнул к двери, но прежде чем осторожно открыть ее и выйти в темный коридор, немного постоял, прислушиваясь: откуда-то из глубины трюма доносились приглушенные голоса матросов. И не разбирая слов, он прекрасно знал, что они обсуждают. С тех пор как непрекращающиеся штормы и ветер сбили судно с курса и погнали в сторону Южного полюса, он все чаще замечал нарастающую тревогу в глазах матросов, слышал их недовольный ропот. Моряки вообще народ суеверный, а теперь, когда на судне появились два загадочных пассажира, наверняка именно их сочли источником нынешних бед. Элеонор не хотелось оставлять одну даже на несколько минут.
Хотя Синклер давно снял шпоры, половицы под ногами все равно скрипели, и он старался шагать, только когда льдины особенно громко ударяли по корпусу корабля или над головой от порывов ночного ветра начинали стонать паруса. Когда он проходил мимо камбуза, тусклый свет его лампы выхватил Бертона и Фарроу, склонившихся над бутылкой рома. В это мгновение судно сильно накренилось на правый борт, и Синклеру пришлось ухватиться за переборку, чтобы удержать равновесие.
– Куда это вы направились? – буркнул Бертон.
Кристаллики льда в его седой бороде поблескивали словно крошечные бриллианты, а одно из ушей украшало большое золотое кольцо.
– В трюм.
– Зачем?
– Не ваше дело.
– Как бы не стало нашим… – Бормотание Фарроу не скрыли громкие протяжные скрипы, с которыми корабль вернулся в вертикальное положение.
Синклер ступил на заиндевелый трап, ведущий в трюм. Жир в светильнике расплескивался во все стороны, растекаясь по стенкам колбы и отбрасывая причудливые тени на бочки с солониной, вяленой треской, галетами – все почти пустые – и бочонки с чилийским ромом. Искомый груз – большой сундук, для безопасности обвязанный цепями и запертый на крепкий висячий замок, – располагался как раз за бочонками. На первый взгляд выглядел он нетронутым.
Бледный свет лампы упал на крышку сундука, и Синклер заметил на ней несколько царапин и небольших зазубрин, словно кто-то ковырялся с замком, а потом и вовсе попытался его отломать. Впрочем, сюрпризом это для него не стало. Единственная причина, по которой его багаж до сих пор не подвергся обыску, заключалась в том, что, помимо ненависти, команда испытывала по отношению к нему еще и страх. С ветераном-кавалеристом, закаленным в боях Крымской кампании и мастерски владеющим пистолетом, пикой и саблей, приходилось считаться.
Синклер поднял повыше ворот армейского мундира, прикрывая шею, и вытащил из нагрудного кармана ключ от сундука. Затем, убедившись, что он один и за ним не следят, отпер замок, ослабил влажные от сырости цепи и поднял крышку. Внутри, под снаряжением для верховой езды, мундиром и несколькими книгами – томики Кольриджа, Чаттертона и лорда Джорджа Гордона Байрона – лежали две дюжины тщательно завернутых и аккуратно сложенных бутылок, на этикетках которых значилось: «МАДЕРА – КАСА ДЕЛЬ СОЛЬ, САН-КРИСТОБАЛЬ». Синклер хорошенько обтер одну бутылку бриджами для верховой езды, сунул ее под мышку и снова запер сундук на замок.
Подниматься назад по трапу с бутылкой и лампой оказалось весьма непросто, а когда сверху замаячила фигура Бертона, Синклер почувствовал себя еще более неуверенно.
– Нашли, что искали, лейтенант?
Он не удостоил его ответом.
– Давайте помогу, – продолжал Бертон, протягивая руку в грубой рукавице.
– Нет необходимости.
Но Бертон уже заприметил бутылку.
– Выпивка? Пожалуй, для согрева нам всем сейчас не помешало бы пропустить по глоточку.
– Думаю, вы уже достаточно подогреты.
Синклер сошел с трапа на палубу, протиснулся мимо Бертона и Фарроу – последний похлопывал себя по телу обеими руками, пытаясь разогнать кровь, – и, как только оказался вне поля их зрения, шмыгнул в камбуз. Чтобы растопить содержимое бутылки, он подержал ее возле печи, в которой все еще тлели угли, после чего поспешил в каюту.
Элеонор была не одна. В щель под дверью пробивалась полоска мерцающего света, и, войдя внутрь, Синклер застал над постелью больной судового врача Ладлоу. Пренеприятнейший тип – мешковатый, сутулый, с манерами, выдававшими в нем одновременно и подхалима, и заносчивого спесивца. Синклер настолько не доверял Ладлоу, что не позволил бы тому даже волосы себе подстричь (еще одна полезная обязанность судовых врачей), и уж тем более он не верил в искреннее желание помочь – доктор при всяком удобном случае норовил оказаться возле Элеонор, к которой проявлял живейший интерес с той самой минуты, как они ступили на борт. Ладлоу взял ее обмякшее запястье и сокрушенно покачал головой:
– Пульс очень слабый, лейтенант. Еле прощупывается. Я очень беспокоюсь за жизнь несчастной девушки.
– А я нет, – заявил Синклер, рассчитывая произвести эффект как на Элеонор, так и на никчемного врача.
Он высвободил ее руку из потной ладони Ладлоу и подсунул назад под одеяла. Элеонор не шелохнулась.
– Боюсь, даже мои пиявки замерзли.
Хоть какая-то хорошая новость: любая мало-мальская потеря крови причинит Элеонор сейчас только вред.
– Сочувствую, – ответил он и подумал, что процедура прикладывания пиявок к груди и ногам Элеонор, вероятно, доставила бы доктору немалое удовольствие. – Будьте добры, оставьте нас. Я и сам отлично справлюсь.
Доктор Ладлоу отвесил легкий полупоклон.
– Я пришел с сообщением от капитана. Он желает поговорить с вами на палубе.
– Поднимусь сразу, как только освобожусь.
– Простите, лейтенант, капитан настаивает, чтобы вы явились немедленно.
– Чем скорее вы уйдете, тем скорее состоится наша встреча.
Ладлоу, помедлив, покинул каюту. Едва он вышел, Синклер подпер дверь стулом, вытащил спрятанный под мундиром кортик и откупорил бутылку.
– Потерпи, – сказал он Элеонор, хотя и не был уверен, что та его слышит. – Сейчас станет легче.
Одной рукой он приподнял ее голову над импровизированной подушкой – холщовым мешком, набитым тряпками, – а другой приложил к губам бутылочное горлышко.
– Пей. – Синклер чуть наклонил бутылку, и жидкость, попав на губы девушки, окрасила их в красный цвет, словно к ним снова начала возвращаться жизнь. – Пей.
Тыльной стороной ладони Синклер почувствовал слабое дуновение ее дыхания. Он наклонил бутылку сильнее – розовая струйка потекла по подбородку и уткнулась в брошку слоновой кости на воротнике платья. Изо рта девушки показался кончик языка и скользнул по губам, словно пытался собрать все капли, не достигшие цели. Синклер невольно улыбнулся:
– Да, вот так. Давай еще. Пей.
Спустя пару минут ее веки поднялись. Элеонор смущенно посмотрела на Синклера. Он продолжал поддерживать бутылку, а она все пила и пила, и с каждым глотком взор ее делался более осмысленным, а дыхание – ровным. Наконец, решив, что с нее достаточно – не приведи Бог стошнит, – Синклер положил голову Элеонор на подушку, заткнул бутылку пробкой и спрятал ее под грудой постельного белья, служившей матрасом.
– Со мной хочет встретиться капитан. Надеюсь, это ненадолго.
– Нет, – еле слышно отозвалась она. – Останься.
Синклер стиснул руку девушки. Она уже потеплела… или ему показалось?
– Поговори со мной, – попросила Элеонор.
– Мы еще поговорим. Обязательно поговорим… О резных кокосовых пальмах, высоких, как собор Святого Павла…
На ее губах появилось слабое подобие улыбки.
– …и песках, белых, словно в Дувре.
Эту присказку – строчку, вырванную из популярной песенки, – они частенько нашептывали друг другу в ситуациях гораздо менее драматичных, чем нынешняя.
Синклер отставил от двери стул, потушил огонь в лампе – сейчас на счету была каждая капля китового жира – и вышел из каюты. Свет, который пробивался в коридор с верхней палубы, был очень тусклым, но его оказалось вполне достаточно, чтобы уверенно проделать путь к трапу.
Как ни холодно было внизу, вверху было куда холоднее – порывы ветра, словно кузнечные мехи, высасывали из легких воздух и врывались в них ледяными потоками. Капитан Эддисон стоял у штурвала, закутанный в несколько слоев одежды, верхний из которых являл собой старый разорванный парус. Капер уже три раза успел напомнить, во сколько обойдется их с Элеонор пребывание на бриге. Понимая безвыходное положение пассажиров, Эддисон не церемонился и пытался извлечь из ситуации максимальную выгоду.
– А! Лейтенант Копли! – воскликнул он. – Надеюсь, вы ненадолго составите мне компанию.
Синклер не сомневался, что Эддисон лукавит и на уме у него что-то более серьезное. Он осмотрелся, вглядываясь в дышащую серую гладь воды, на поверхности которой покачивались массивные ледяные глыбы, затем поднял глаза на ночное небо, отливающее, как и положено в южных широтах, немеркнущим свинцовым оттенком. По обеим сторонам палубы несли вахту два матроса, высматривая особенно опасные льдины; еще один, вцепившись в поручень, наблюдал за океаном с марсовой площадки высоко над головой. Судно шло медленно и очень осторожно; покрытые инеем уцелевшие паруса громоподобно хлопали под натисками изменчивого ветра.
– Как чувствует себя ваша жена?
Синклер подошел ближе, скользя сапогами по обледенелому деревянному настилу палубы.
– Наш замечательный доктор, – продолжал Эддисон, – сообщил мне, что ей по-прежнему нездоровится.
Капитан был в треуголке, которой помогала удерживаться на голове потертая кроваво-красная лента, пропущенная под подбородком.
Если и существовал предмет, относительно которого их мнения с Эддисоном всецело совпадали, то касался он того очевидного факта, что на корабельного врача совершенно нельзя положиться. В сущности, на борту все были довольно темными личностями, но так уж вышло, что быстро и без лишних формальностей Синклеру удалось получить места только на «Ковентри».
– Ей лучше. Она отдыхает.
Капитан Эддисон задумчиво кивнул и устремил взор на беззвездное обложное небо.
– Ветра по-прежнему против нас, – сказал он. – Если в ближайшие дни не изменим курс, судно занесет на самый Южный полюс. В жизни не видывал таких ветров.
Синклер без труда услышал намек на то, что омерзительная погода стала следствием появления на бриге двух загадочных пассажиров. Среди моряков и так бытует поверье о том, что женщина на борту приносит неудачу, а уж тот факт, что Элеонор нездорова – она и впрямь выглядела бледной как привидение, – лишь усугублял положение. Поначалу Синклер пытался влиться в жизнь судна, проявить себя в качестве добропорядочного и примерного гостя, однако это оказалось абсолютно невыполнимой задачей, учитывая необходимость постоянного ухода за Элеонор и свое собственное недомогание, которое он скрывал. Даже сейчас два матроса на палубе – вроде бы их звали Джонс и Джеффрис – с нескрываемой злобой поглядывали на него из-под шерстяных шапок и тряпок, обматывающих головы.
– Напомните мне, лейтенант, – обратился к нему капитан Эддисон, – по какому делу вы находились в Лиссабоне?
Синклер сел на корабль в Португалии.
– Решал дипломатические вопросы, – ответил Синклер. – Настолько щекотливого характера, что даже сейчас не могу приоткрыть вам подробности.
Резкий порыв ветра обмотал изодранный парус вокруг ноги капитана, но тот не обратил внимания и продолжал твердо удерживать штурвал обеими руками. В странном серебристом свечении ночного неба он казался Синклеру человеком, словно сошедшим с дагерротипа, лишенного всех красок и передающего картину лишь с помощью оттенков серого цвета.
– Ваша жена заболела именно там?
Синклер отлично помнил, что несколько лет назад в городе свирепствовала чума.
– Смею вас заверить, что моя жена не заразна. У нее внутреннее расстройство, лечением которого мы займемся, как только прибудем в Крайстчерч.
Синклер заметил, как один из матросов – Джонс – бросил на Джеффриса красноречивый взгляд, который, очевидно, означал: «Если прибудем в Крайстчерч…» Сходные мысли терзали и Синклера. Неужели они в спешке сели на корабль лишь ради того, чтобы сгинуть в ледяных водах океана на краю света?
Следующие слова Эддисона заглушил внезапный порыв ветра, от которого раздулись паруса и заскрипели мачты, но одновременно с этим ветер принес с собой и поистине завораживающее зрелище – над кораблем кружила огромная птица. Альбатрос. Синклер никогда еще их не видел, и только сведения, почерпнутые из замечательной поэмы Кольриджа, подсказали ему, что сейчас перед ним именно альбатрос. Птица парила высоко над головами, выделяясь белоснежным оперением нижней части тела, очень длинными крыльями с черным окончанием перьев – по прикидкам Синклера, размах крыльев составлял не меньше десяти – двенадцати футов – и мощным ярко-розовым клювом. Даже в такую ветреную погоду птице удавалось сохранять удивительную безмятежность и грациозность полета.
– Гония, – произнес Джонс, используя морское выражение, и Джеффрис понимающе кивнул: альбатрос – птица, появление которой считается добрым знаком, а неудачу она приносит лишь тем, кто пытается причинить ей вред.
Судно вздыбилось, врезавшись в накатывающую волну, по корпусу загремели обломки льдин, и, чтобы устоять на ногах, Синклеру пришлось ухватиться обеими руками за канат. Альбатрос снизился, описал над носом брига круг, затем снова взмыл вверх, к подрагивающей нок-рее, и устроился на ней, как на насесте, вцепившись когтями в скользкое дерево и быстро сложив крылья. Синклер наблюдал за птицей с искренним восторгом. Как такому замечательному существу удается выживать, преодолевая многие тысячи миль между унылым, безжизненным небом и безбрежным океаном, в котором нет ничего, кроме бушующих волн и глыб льда?
– Капитан! Сэр! Капитан Эддисон!
Синклер повернулся на голос и увидел Бертона, поднимающегося по трапу на палубу. Позади Бертона показался Фарроу, придерживая что-то, спрятанное под черной курткой из меха морского котика.
Широко расставляя ноги, чтобы сохранять равновесие, Бертон зашагал прямо к штурвалу, не удостоив Синклера даже мимолетным взглядом.
– Я должен вам кое-что сообщить, сэр! – прокричал он. – Дело исключительной важности!
Бертон и Фарроу, очевидно, намеренно заслонили Синклеру обзор спинами, и ему пришлось вытянуть шею. Он заметил какой-то блеск – стекло? – после чего услышал, как матросы приглушенными голосами начали о чем-то спорить. Эддисон выставил руку, успокаивая их, и перевел взгляд на принесенный трофей. Таинственный предмет попал в поле зрения Синклера, и он с ужасом понял, что мужчины держат винную бутылку с надписью «МАДЕРА».
Поначалу капитан выглядел озадаченным, затем нахмурился, как если бы его отвлекали пустяком от важных дел.
Фарроу зубами стянул рукавицу, выковырял обнаженными пальцами пробку из горлышка и сунул откупоренную винную бутылку капитану под нос.
– Понюхайте, капитан! А еще лучше – попробуйте на вкус! – воскликнул он, швырнув рукавицу на палубу.
Эддисон нехотя склонился над бутылкой и тут же резко дернул голову назад, словно в нос ему ударил отвратительный смрад.
На палубу вышел доктор Ладлоу; после того как он кивком подтвердил слова матросов, капитан с выражением ужаса на лице уставился на Синклера.
– Это правда? – спросил он, принимая темную бутылку из рук Фарроу.
– Правда заключается в том, – ответил Синклер, – что вы держите лекарство, которое принимает моя жена. Без сомнения, выкраденное из нашей каюты.
– Лекарство?! – выпалил Бертон.
– Черта с два! – поддержал его Фарроу.
– Говорил я вам, что это они навлекли на нас несчастья! – крикнул Бертон Джонсу и Джеффрису.
– Я обнаружил ее в постельном белье! – выкрикнул Фарроу, очевидно, подчеркивая, что львиная доля заслуги принадлежит ему. – Тут нет никаких сомнений!
– И спросите его, что случилось с Бромли! – злобно продолжал Бертон, яростно раскачивая из стороны в сторону одеревеневшей бородой. – Спросите его, как такой крепкий моряк, который два раза обогнул мыс Горн, умудрился свалиться за борт, стоя на вахте!
Внезапно послышался целый хор голосов, и из трюма вывалила еще дюжина членов экипажа, причем четверо из них тащили сундук, к которому только что спускался Синклер. Со звоном бутылок сундук грохнулся вверх дном на обледеневшую палубу. Лейтенант хотел было выхватить саблю, но не успел и шелохнуться, как его схватили за руки, накинули на запястья веревочные петли и туго затянули. Затем, не обращая внимания на все протесты и увещевания, Синклеру заломили руки и прижали его спиной к грот-мачте.
И тут он увидел, что Бертон и Фарроу спускаются в трюм.
– Нет! Не трогайте ее!
Увы, он был не в силах ей помочь. Тем временем, приказав одному из матросов занять место у штурвала, подошел капитан Эддисон и взглянул Синклеру прямо в глаза.
– Я никогда не верил в приметы, лейтенант. – Говорил он очень тихо, словно делился конфиденциальной информацией. – Но это, – продолжал он, поигрывая бутылкой, – стало последней каплей.
Матросы, удерживающие Синклера, лишь усилили хватку.
– Экипаж сразу назначил вас виновным в смерти Бромли, и теперь я понимаю почему. – Покачивая в руке черную бутылку, капитан добавил шепотом: – Если я этого не сделаю, на корабле поднимется бунт.
– Если вы не сделаете… что?
Эддисон не ответил и повернулся к палубному люку, откуда как раз показались Бертон и Фарроу; на палубу они вылезли, держа в руках одеяло с Элеонор, в котором она, как в гамаке, болталась из стороны в сторону. Глаза девушки были открыты, одна рука протянута к Синклеру, чепец слетел, и ее некогда пышные блестящие каштановые волосы свободно развевались по ветру растрепанными прядями.
Фарроу выжидающе поигрывал ржавой цепью, однако ни одобрительного кивка, ни попыток остановить расправу от капитана Эддисона не последовало. Тот просто развернулся и зашагал назад к штурвалу, на ходу вышвырнув черную бутылку за борт; при этом он не обронил ни единого слова проклятия.
– Синклер! – крикнула Элеонор. Ее испуганный голос был едва различим среди гвалта, царящего на палубе. – Что происходит?!
Синклер прекрасно понимал, что происходит. В отчаянной попытке высвободиться он изо всех сил рванул веревки и постарался отскочить от мачты, но сапоги для верховой езды беспомощно заскользили по обледенелой палубе, да и Джеффрис вдруг наотмашь ударил его кулаком в живот. Задыхаясь, Синклер согнулся пополам, и перед глазами замелькали башмаки матросов, веревки и цепи – его потащили к Элеонор, которая к этому моменту уже стояла на ногах, поддерживаемая Бертоном. Синклера грубо подтолкнули к девушке, а затем обоих приставили спина к спине. Ему очень хотелось на короткий миг обнять Элеонор, но удалось лишь шепнуть ей:
– Не бойся. Мы будем вместе.
– Где вместе? О чем ты говоришь?
Мыслить ясно ей мешал неописуемый ужас.
Между тем Фарроу квохтал над ними, как наседка: удерживая цепь рукавицами, матрос бегал вокруг пленников кругами и обматывал колени, туловища, плечи… Наконец добрался до шей. В тех местах, где ледяной металл соприкасался с обнаженной кожей, он прилипал, как пластырь, причиняя жгучую боль. Хотя пленники не могли видеть друг друга, Синклер отчетливо слышал прерывистое дыхание Элеонор, ощущал нарастающую в ее душе панику.
– Синклер!.. – выдохнула она. – За что?!
Джонс и Джеффрис, уйдя с вахтенных постов, подволокли пленников, связанных между собой, как две поленницы для камина, к краю палубы с намерением перевалить через планшир. Синклер инстинктивно уперся сапогами в деревянный брус, но кто-то с силой пнул его по ногам, и он, потеряв опору, в мгновение ока оказался обращен лицом к бурлящей внизу воде. Странно, но в этот момент он даже обрадовался тому, что взгляд Элеонор направлен к небу и белому альбатросу, который, как лейтенант надеялся, все еще сидит на нок-рее.
– Может быть, надо произнести какие-то слова? – с легкой дрожью в голосе спросил доктор Ладлоу. – Есть во всем этом что-то… варварское.
– Я скажу слова! – рявкнул Бертон и, низко склонившись, с ненавистью заглянул Синклеру в лицо. – Да сохранит Господь ваши души!
Синклер почувствовал, как их обоих подхватили многочисленные руки и оторвали от палубы.
– А после отправит нечестивцев к чертям!
Кто-то захохотал, и уже в следующую секунду Синклер и взвизгнувшая от ужаса Элеонор полетели за борт. Падали они довольно долго – во всяком случае, дольше, чем ожидал Синклер, – прежде чем, проломив тонкую корку льда, не ушли под воду. Вопль девушки вмиг оборвался, наступила тишина, и под тяжестью цепи пленники, вращаясь по спирали, стали быстро погружаться в темную стылую воду. Синклер на несколько секунд затаил дыхание, однако вскоре, несмотря на то что смог бы не дышать под водой еще некоторое время, разом выпустил из легких весь воздух, отдавая себя в лапы смерти и того неведомого, что ожидало обоих на дне моря.