Колин осторожно потянул ручку на себя. Как он и ожидал, дверь была плотно прикрыта и даже заперта на замок, но Колин входить вовсе не собирался. Он опустился на колени и заглянул в замочную скважину.
Мама, Гидеон и мистер Уоквелл совещались. Главным украшением парадной гостиной, где это происходило, был старинный витраж с изображением эдемского сада: Ева с яблоком, древо, змий, все как положено. Гидеон как-то заметил, что создатель этого витража явно считал змия главным персонажем и все внимание уделил именно ему. Наблюдение было довольно точным – огромная рептилия извивалась через все оконное полотно сверху донизу и, в отличие от древа и Евы, сверкала и переливалась всеми цветами радуги, словно витрина шикарного ювелирного магазина. Комнатой этой почти не пользовались; Колин помнил, как у него ужасно свербило в носу, когда он был там последний раз. Уж лучше бы он об этом не вспоминал – в носу опять зачесалось. Сейчас главное – не чихнуть, иначе здесь такое начнется… Он не мог позволить себе ни малейшей промашки. В длинном списке маминых качеств умения прощать точно не было.
Колин зажал нос рукой, задержал дыхание и усилием воли подавил чих. Его мать всегда наказывала во благо, дабы «научить его вести себя должным образом», о чем не уставала напоминать. Правда, сын ее так и не понял смысла этого выражения. А вот то, что нельзя попадаться на месте преступления, он усвоил железно.
Совершив пусть маленькую, но все же победу над желанием чихнуть, Колин отпустил нос и приложил ухо к замочной скважине.
– …на лето я пригласил на ферму гостей, – говорил Гидеон. – Это мои дальние родственники – то ли двоюродные, то ли троюродные племянница и племянник, не разбираюсь я в этом. Все-таки дети, и для Колина хорошо.
– Чужаки, – угрюмо сказал мистер Уоквелл. – А это плохо всегда, Гидеон.
– Значит, гости, – невозмутимо произнесла мать Колина, правда, голос ее звучал чуть жестче, чем обычно.
– Вовсе они не чужаки, – выпалил Гидеон с обычным для него нетерпением. – Они мои родственники, прошу с этим считаться.
– Но к чему нам посторонние, Гидеон, пусть даже родственники? И почему сейчас?
Мистер Уоквелл, главный управляющий фермой, говорил в своей излюбленной манере – внешне спокойно, но с интонацией, прыгающей то вверх, то вниз с такой же непредсказуемостью, с какой ветер рисует в пыли узоры.
– Я так решил, – сердито отрезал Гидеон. – Вы намерены со мной спорить?
– Нет, разумеется! – воскликнула мать.
Колин услышал, как она отодвинула кресло и направилась к двери. От звука ее приближающихся шагов он вздрогнул и уже собрался бежать, но на полдороге мама вдруг остановилась. Должно быть, решила помассировать Гидеону плечи – так она делала всякий раз, когда хозяин фермы был раздражен.
– Гидеон, мы не сомневаемся, что ваше решение взвешено и обдумано со всех сторон, – мягко заговорила она. – Просто не всем оно понятно, ведь мы беспокоимся о ферме не меньше, чем вы.
– У меня… нет другого выхода, – несчастным голосом отвечал Гидеон. – Деньги на исходе. Я получаю… письма от адвоката. С угрозами. Вы даже понятия не имеете, как все плохо.
– Так расскажите нам, – сказала мама Колина. – Гидеон, вы же знаете – мы для вас больше чем просто работники.
– Нет, не могу. И перестаньте совать нос не в свои дела!
Других объяснений Гидеон давать, похоже, не собирался. В этом был он весь – вздорный старик со своими дурацкими секретами.
«Но его секретам подчинена наша жизнь! – подумал Колин с обидой. – Как будто ферма принадлежит ему одному, а мы вроде как посторонние».
С грохотом распахнулась входная дверь дома. Колин отскочил от замочной скважины и метнулся к широкой лестнице, молясь о том, чтобы тень от ступеней скрыла его от вошедшего. Сердце его стучало так сильно, что он начал опасаться за ребра – а вдруг они сломаются от ударов? Только услышав тихую мелодию на немецком языке, он успокоился. Это была Сара, кухарка, она направлялась в кухню через прихожую. Спустя несколько секунд открылась и закрылась еще одна дверь, и потом все стихло.
Колин вернулся к замочной скважине. Говорил Гидеон:
– …они дети, и я очень рад этому. Детей будет легче контролировать.
– Или они окажутся в еще большей опасности, – возразил ему мистер Уоквелл.
– Ничего вы не понимаете, – гневно заявил Гидеон. – Меня преследуют, преследуют постоянно. Но я буду защищать эту ферму даже ценой собственной жизни. Да-да, ценой жизни!
Снова воцарилось молчание. Колин ждал, глядя, как в лучах света, пронизывающих прихожую, кружат в танце пылинки.
Его мать заговорила первой.
– Неужели вы боитесь, что кто-то отберет у вас ферму? Я понимаю, это нелегко, но, может… – Даже она, несмотря на свое бесстрашие, явно опасалась переступать черту. – Может, вам стоит подумать – только подумать, ничего более, – не жениться ли вам снова?
– Вы с ума сошли! – взревел Гидеон. – Не забывайтесь, мадам.
Скрежет отодвигаемых кресел застиг Колина врасплох, и он снова бросился в тень под лестницей.
Дверь гостиной распахнулась, и в коридор выбежал Гидеон, босиком, в развевающихся одеждах, красный от возмущения. За ним вышел мистер Уоквелл, он настолько же умело скрывал свои эмоции, насколько Гидеон их демонстрировал. Через несколько секунд после того, как Гидеон прошлепал в свою комнату, а мистер Уоквелл вышел из дома, чтобы вернуться на ферму, появилась мама. Она с величайшей осторожностью прикрыла за собой дверь, словно покидала палату тяжелобольного. Потом прошла мимо Колина, даже не посмотрев в темноту, под покровом которой прятался ее сын, и только перед дверью в кухню остановилась.
– Колин, – сказала она, не оборачиваясь, – тебе больше нечем заняться, кроме как шпионить за взрослыми?
Время шло, а он все сидел под лестницей, скорчившись, тяжело дыша, будто от удара под дых. Наконец он заставил себя встать и бросился ее догонять, презирая себя за трусость, но не в силах остановиться. Сейчас он ей все объяснит, ведь это вышло случайно. А за случайность разве наказывают?
Наказывают! И еще как! Ему ли не знать об этом. Как бы он ни упражнялся во лжи, какие бы складные истории ни выдумывал, его мать всегда знала, что случайно, а что намеренно. От нее ничего не скроешь.
Хорошо, он ей скажет, что просто хотел с ней встретиться. Почему нет? В последнее время они редко виделись. Иногда ему казалось, что она даже не помнила, есть ли у нее сын.
В кухне никого не было, даже Сара куда-то ушла. Колин подбежал к дальней двери и выскочил в огород. Яркий солнечный свет резанул глаза, от нестерпимой жары было нечем дышать. Лето еще не наступило, а калифорнийская погода уже преподносила свои сюрпризы, разразившись ужасным зноем. На противоположном краю аккуратных грядок он увидел маму. Несмотря на жгучее солнце, она двигалась плавно и грациозно. Ее выдержка поразила Колина, и внезапно он почувствовал, что ужасно соскучился по ней.
– Мама! – закричал он. – Подожди, пожалуйста, мама!
Конечно, она слышала его, их разделяло всего несколько метров. На глаза Колина навернулись слезы, в груди защемило от уже знакомой невыносимой пустоты. Оставив огород позади, она уходила через двор между постройками, словно мираж в пустыне. Куда она шла? В дубовый лес, который начинался сразу за фермой? Она часто ходила туда одна. Или в старую оранжерею? Или в швейную мастерскую Грейс? Почему она не задержится и не поговорит с ним?
– Мама!
Казалось, его сдавленный крик потревожил животных в лазарете, который находился сразу за углом. Пыльный воздух вмиг наполнился уханьем, воплями и ревом на разные лады, и у Колина страшно разболелась голова. Кто-то выписывал немыслимые трели, кто-то вторил ему воем и бормотанием, а третий участник этого странного ансамбля то ли булькал, то ли лаял, как собака под водой. Колин почувствовал, что задыхается, и зажал уши ладонями, чтобы хоть как-то защитить свой несчастный мозг.
– Хватит, – стонал он, – ну хватит же!
Но звуки не стихали, и длилось это довольно долго. Потревоженные птицы сорвались с ближних деревьев и упорхнули в небо.
Наконец шум стих. Возле дубовой рощи мама остановилась, но не оборачивалась. Только когда он бросился к ней, шатаясь от усталости, она повернула голову, и одного взгляда ее серых глаз хватило, чтобы пригвоздить его к месту. Потом она снова отвернулась и стала смотреть на дуб, чем-то привлекший ее внимание. Блеклые, сухие ветви дерева напоминали кривые росчерки молнии. От неожиданной жары почти вся листва увяла, и птичье гнездо в изгибе одной из верхних веток было едва заметно.
Пристально глядя на гнездо, мама начала выпевать мелодию без слов. Колин тут же поддался ее чарам, как бывало всегда, еще с младенчества. Ее голос был густым и сладким, как теплый мед. Ноги Колина подкосились от слабости. Иногда, когда он слышал пение своей прекрасной и ужасной матери, он думал, что подобными звуками самые первые женщины человечества убаюкивали детей и облегчали страдания больных. Ее голос был таким мощным, таким нежным, что, когда она вот так пела, он мог простить ей все.
Чудесная мелодия искрилась, будто звук был отлит из золота. Из гнезда выбралась птица в черно-белом оперении, с хорошенькой красной головкой и осторожно двинулась вниз по дубовой коре, покачивая хвостом из стороны в сторону. Вот она остановилась на секунду, нырнула в собственные перышки, как девушка, кутающаяся в теплую шубу, спорхнула на вытянутый мамин палец и присела, будто в реверансе, хвастаясь своими блестящими крыльями и перьями на гибкой шейке и потешно раскачиваясь на тонком пальце, словно щенок, который напрашивается на ласку.
– Можно мне подержать птичку? – попросил Колин, очарованный могуществом своей красавицы матери. – Пожалуйста…
Пение оборвалось. Пальцы матери мгновенно сомкнулись в ловушку. Треск сломанных косточек прогремел в наступившей тишине, как барабанный бой. Мать разжала пальцы, и раздавленный комок упал на землю, одно крыло еще едва заметно дрожало.
Колин зажал руками рот. Ведь он знал! Знал!
– Теперь тебе легче? – закричал он на нее. Он хотел убежать, но не мог. Он отвел от нее взгляд и посмотрел на умирающую птицу. – Неужели тебе от этого становится легче?
Он действительно хотел это знать, вот что было ужасно. Как будто могла быть причина такой жестокости, и если бы Колин ее узнал, он снова смог бы простить мать.
Пейшенс Нидл обратила свои ясные серые глаза на сына.
– Легче? – сказала она. – Полагаю, немного да.
Она развернулась и быстро зашагала обратно к дому.
– Идем со мной, Колин, хватит бездельничать. Нам еще предстоит выбрать достойное наказание одному пронырливому маленькому шпиону.
Глава 1
Приглашение отпрыскам королевской семьи
– Вы действительно хотите испортить мне жизнь? – сказала мама.
Тайлер играл в свою любимую компьютерную игру и в скандал благоразумно не ввязывался, а вот у его старшей сестры вечно недоставало мудрости вовремя промолчать. Она бросалась на любую ссору, как глупая рыбина на крючок с наживкой.
– Да ладно, мама, – сказала Люсинда. – Мы портим тебе жизнь – как бы не так! Только потому, что мы не хотим, чтобы ты уезжала на все лето и оставляла нас какой-то пропахшей рыбой тетке, чьи дети ковыряют в носу и едят козявки?
– Вот всегда ты так, милая, – ответила ей мать. – Вечно ты все преувеличиваешь. Во-первых, не на все лето, речь идет всего лишь о четырехнедельном путешествии для незамужних и холостяков. Во-вторых, от миссис Пиро не все время пахнет рыбой. В тот единственный раз она просто что-то готовила, вот и все – что-то из португальской кухни. – Мать взмахнула рукой, досушивая ногти. – И я не понимаю, чем тебе не нравятся эти дети. Они прекрасно успевают в школе. Мартин ездит в детский лагерь с компьютерным уклоном, и вообще. Вам есть чему у них поучиться.
Люсинда закатила глаза.
– Мартина Пиро надо запереть в этом лагере на всю оставшуюся жизнь – только там разрешают писать свое имя на изнанке трусов.
Тайлер прибавил громкость динамиков, но уже понимал, что это не поможет. Когда мать с Люсиндой ссорились и он пытался заглушить их таким способом, они только начинали говорить еще громче. А ему и без этих фоновых воплей туго приходилось с гномами-вампирами и летучими мышами-мутантами.
– Боже милостивый, Тайлер, приглуши звук! – закричала мать. – Нет, выключи его совсем. Нам всем нужно поговорить. Прямо сейчас.
Тайлер застонал.
– Может, лучше нас просто выпороть?
Тут мама всерьез разозлилась.
– Как будто я хоть раз в жизни вас ударила. Не вздумайте сболтнуть что-нибудь подобное при миссис Пиро и ее семье – они могут подумать, что я мать-кукушка. – Она решительно направилась к двери. – Схожу за почтой. Когда я вернусь, вы должны сидеть на диване, готовые меня выслушать.
Тайлер вздохнул. Он даже подумал, не сбежать ли – просто выйти из дому и пойти в гости к Тоддам. Что его остановит? Мать действительно их не порола, а к ее ругани Тайлер уже давно привык. В конце концов, он был почти уверен, что уже слышал все лестные эпитеты в свой адрес.
Он взглянул на старшую сестру. Она сидела на краешке дивана, обхватив себя руками и наклонившись вперед, будто у нее болел живот. На лице ее отражалось отчаяние.
– Тебе ведь не больше моего хочется гостить у этих Пиро, Тайлер, – сказала она ему. – Почему ты никогда не возражаешь?
– Потому что от этого не бывает толку.
Мать вернулась с невозмутимым лицом, неся целую кипу каталогов и счетов. Усевшись в свое любимое кресло, она сложила почту на коленях.
– Давайте-ка начнем сначала. Только вместо того, чтобы спорить, предлагаю поговорить о той пользе, которую вы можете извлечь из этой ситуации.
– С каких это пор, – сказала Люсинда, – наша семейка научилась извлекать хоть какую-то пользу из ситуации?
Мамино лицо омрачилось, и она прикрыла глаза. Тайлер напрягся, ожидая вспышки гнева и ругая себя за то, что не сбежал. Но к его удивлению, мама просто открыла глаза и даже попыталась улыбнуться.
– Послушайте, я понимаю, вам тяжело с тех пор, как мы с отцом разошлись. Конечно, это трудно…
Тайлер выдохнул. Что толку об этом говорить? Разве разговорами вернешь отца или сделаешь маму счастливее? Разве от разговоров станет прежней его старшая сестра Люсинда, которая в первое время после ухода отца, когда мать могла только сидеть перед телевизором и плакать, варила ему на ужин макароны с сыром и они вдвоем съедали их поздно вечером?
– …и конечно, детям трудно понять, зачем их матерям свободное время, – сказала мать.
Даже с другого конца комнаты Тайлер почувствовал, как Люсинда борется с желанием снова сорваться на крик.
– Это пансионат для холостяков, – продолжала мать. – Ничего предосудительного. Совершенно безопасное место, где люди имеют прекрасную возможность знакомиться друг с другом.
Люсинда все-таки проиграла свою внутреннюю борьбу.
– Господи, мама! Что ж так безнадежно, на тебя просто жалко смотреть!
Тайлер увидел, как мамино лицо задрожало и стало таким несчастным, что у него засосало под ложечкой. В такие минуты он чувствовал, что ненавидит свою сестру. Люсинда тоже заметила, как изменилось выражение маминого лица, и устыдилась, правда, слишком поздно – слова были сказаны.
Мама начала лихорадочно перебирать почту, но было видно, что мысли ее далеко. Она как-то внезапно постарела и казалась измученной. Тайлера затошнило. Может, она и не была лучшей матерью на свете, но старалась изо всех сил – просто иногда сбивалась с пути.
– Счета, – вздохнула мать. – Вот и вся наша почта.
– Почему мы не можем поехать к отцу? – внезапно спросил Тайлер.
– Потому что ваш отец сейчас в отъезде со своей новой семьей – по крайней мере, он так говорит. – Она нахмурилась. – Лично я думаю, что эта женщина помыкает им, как хочет.
– Ни ему мы не нужны, ни тебе, – горестно промолвила Люсинда. – Мы как сироты при живых родителях.
Тайлер с восхищением смотрел, как мама очередной раз совладала с собой – наверное, она снова штудировала журналы по воспитательным методикам.
– Мне вы точно нужны, – сказала она. – И я понимаю, почему вы сердитесь. Нам непросто с тех пор, как ваш отец ушел от нас. Но я не могу быть вам и отцом, и матерью одновременно. А если я буду все время сидеть дома в халате и ссориться с собственными детьми, как же я найду кого-нибудь?
– Но зачем тебе нужно кого-то искать? – спросила Люсинда. – Зачем?
– Потому что нужно выживать. И потому что мне одиноко, это вы можете понять? – Мать посмотрела на них одним из своих откровенных взглядов, который должен был означать: «Держусь из последних сил, но вот-вот заплачу». – Неужели вы не можете помочь мне хотя бы в этом?
– Как? Исчезнуть? – резко спросила Люсинда, снова бросаясь в бой. – Уехать в замок Потных Ног и все лето смотреть, как Мартин и Энтони играют в «Звездные войны» и пускают молочные пузыри из ноздрей?
– Бог ты мой! – Мать закатила глаза. – А вы-то сами кто? Отпрыски королевской семьи? Вам непременно нужно делать только то, чего пожелают ваши величества? – Она умолкла, с недоумением глядя на распечатанное письмо, лежащее у нее на коленях. – Гидеон? Я не помню никакого дяди Гидеона.
Люсинда подхватила с пола кота и усадила его на колени, хотя ему это явно не пришлось по душе. Когда Люсинда была в расстроенных чувствах, она так неистово гладила кота, что Тайлер опасался, не протрет ли она ему шерсть до дыр.
– Разве больше мы ни к кому не можем поехать? – спросила она. – Почему я не могу погостить у Кейтлин? Ее семья согласна.
– Потому что у них слишком мало места для тебя и Тайлера, а одного его я к соседям не отпущу, – рассеянно ответила мать, читая письмо. Она взяла в руки конверт, рассмотрела его, потом снова вчиталась в строчки.
Тайлер насупился.
– Лучше я буду смотреть, как Мартин Пиро ест козявки, чем все лето слушать ваши с Кейтлин разговоры.
Его сестра и все ее подруги могли с утра до ночи обсуждать парней с телевидения, музыкантов и актеров, будто были знакомы с ними лично, а еще перемывать косточки мальчишкам из школы, будто те были парнями с телевидения: «О, я думаю, Бартон пока не готов к серьезным отношениям, он до сих пор переживает разрыв с Марли». Тайлера это бесило. Он мечтал, чтобы появилась компьютерная игра, в которой он смог бы гоняться за глупыми липовыми знаменитостями и расстреливать их на месте. Вот это было бы по-настоящему круто.
– Может, вам еще и не придется делать ни того ни другого. – Мама загадочно поглядывала на них, будто услышала приятные, хотя и не слишком правдоподобные новости. Так было в тот раз, когда учительница Тайлера говорила ей, как она рада такому прекрасному ученику, как здорово он усваивает математику, как хорошо разбирается в компьютерах. Тайлер раздувался от гордости, но мамино искреннее удивление заставило его задуматься, не считает ли она его дурачком. – Оказывается, у вас есть двоюродный дед Гидеон. Гидеон Голдринг. Думаю, он мне родня по отцу. Кажется, я смутно припоминаю его и тетю Грейс. Но разве он не умер? – Тут она поняла, что это прозвучало довольно глупо. – То есть… я думала, он умер. Столько лет прошло… Тут говорится, что у него ферма, большой участок земли в центре штата, и он приглашает вас к себе погостить. Стандарт-Вэлли, так называется это место. Я даже толком не знаю, где это…
Она замолчала.
– Что за Вэлли? – спросила сестра. – Что за Гидеон такой? Откуда он взялся? Какой-то сумасшедший старик, типа родственничек, и ты сразу отправляешь нас к нему на все лето?
– Он не сумасшедший.
– Но ты же не знаешь, что…
– Прекрати, Люсинда, дай мне дочитать до конца. Терпением ты явно пошла в своего отца. – Мама всмотрелась в строки письма. – Он пишет, что давно собирался написать мне, потому что из родственников остались практически одни мы. И просит прощения, что не написал мне раньше. Он пишет, что узнал про двух моих очаровательных детей. Ха! – Мать издала свой самый саркастический смешок. – Так тут и написано. Интересно, и кто мог ввести его в такое чудовищное заблуждение? И он хочет узнать, смогут ли они – вы, значит, – приехать к нему на ферму погостить. – Она оторвалась от письма. – Ну? Это решает все проблемы.
Люсинда взглянула на нее с ужасом.
– На ферму?! Да мы будем там пахать как рабы, мама! Ты даже не знаешь этого типа, ты сама так сказала. Может, он нам никакой не дядя. Может, он просто заманивает детей, чтобы уработать их до смерти, заставляет их доить коров, свиней и все такое.
– Я совершенно уверена, что он родня вашему деду. И к тому же свиней не доят. – Мать снова вернулась к изучению письма. – По крайней мере, мне так представляется.
– Услать нас на какое-то… богом забытое ранчо, – едва слышно проворчала Люсинда и решительно тряхнула головой, так что волосы упали на лицо.
Тайлер не любил спорить, но его эта идея радовала ничуть не больше, чем сестру.
– Не на ранчо. На ферму. – В его памяти вдруг всплыла картинка из учебника по истории Америки: хижина-развалюха посреди огромного пыльного поля, а вокруг пустынно, как на поверхности Луны. – Не-а, не пойдет. – Кажется, на фермах не бывает Интернета. Его любимых видеоигр там тоже наверняка не было. – Я точно не поеду ни на какую ферму на все лето, там со скуки помрешь.
И он решительно скрестил руки на груди.
– Не будьте такими консерваторами, – сказала мать, как будто речь шла о том, чтобы съесть что-то мерзкое вроде жареного кальмара, а не о том, чтобы отвратительно провести целое лето, которое им уже никто никогда не вернет. – Кто знает, а если вам там понравится? Вы сможете… покататься в повозке на копне сена. Или даже чему-то научитесь.
– Ага, – сказала Люсинда. – Например, как куры могут заклевать до смерти. Или как нарушаются законы о детском труде.
Тайлер подался вперед, выхватил из маминой руки конверт и стал разглядывать странный неровный почерк. На обратной стороне конверта красовалась напечатанная старинным шрифтом монограмма из двух переплетенных букв – кажется, О и Ф – и обратный адрес, который объяснял эти буквы и подтверждал худшие из его подозрений.
– Мам, посмотри сюда! – сказал он, протягивая ей конверт. – Вы только взгляните на название этого места! Обыкновенная ферма!
[/j]