ПРОЛОГ
Первое, что я узнала – темнота. Например, кто-то просто выключил свет. Я щурюсь в темноте небытия, напрягаясь, чтобы что-то увидеть, хотя бы что-нибудь, но мои глаза не могут сфокусироваться. Предварительно я убеждаюсь, что стою на полу, который, как ни странно раскосый и словно наклонен вниз. Я делаю шаг назад, и моя нога упирается во что-то твердое. Останавливаюсь. Стараюсь восстановить равновесие. Прислушиваюсь.
Раздаются голоса, слабые голоса, откуда-то сверху.
Я не знаю, что это за видение, где я, и что должна делать, не знаю от кого прячусь. Но я уверена в одном: я прячусь.
И происходит что-то ужасное.
Возможно, я плачу. Шмыгаю носом, но не пытаюсь вытереть его. Я не двигаюсь с места. Боюсь. Думаю, что я могла бы вызвать свое Сияние, но тогда они меня обязательно найдут. Вместо этого я стискиваю свои пальцы в кулаки, чтобы остановить дрожь, которая охватывает все мое тело. Темнота окутывает меня, и на мгновение я пересиливаю в себе желание вызвать Сияние, так сильно, что ногти впиваются в ладони, оставляя следы.
«Все в порядке, – говорю я себе. – Успокойся».
И я позволяю тьме полностью поглотить себя.
ГЛАВА 1. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА «ФЕРМУ»
Я резко прихожу в себя и обнаруживаю, что нахожусь посреди своей спальни. Груды старых журналов, которые я уронила, валялись у моих ног, когда меня застало видение. Мое дыхание все еще таилось в легких; мои мышцы напряглись, словно готовились к бегу. Свет, льющийся через окно, режет глаза. Я моргаю, глядя на Билли, подпирающую косяк двери моей спальни и понимающе улыбающуюся.
– В чем дело, малыш? – спрашивает она, когда я не отвечаю. – Видение?
Я тяжело вздохнула.
– Откуда ты знаешь?
– Я их тоже вижу. К тому же, я уже была среди людей, в жизни которых видения присутствуют большую часть моей жизни. Я узнаю их, стоит мне только взглянуть на их лицо. – Она приобнимает меня за плечи и садится рядом на край кровати. Мы ждем, пока мое дыхание успокоится. – Ты хочешь поговорить об этом? – спрашивает она.
– Пока не о чем говорить, – отвечаю я. – Может, это не только мое видение?
Билли качает головой.
– Если ты захочешь, то всегда можешь рассказать мне все, если это поможет тебе. Но видения, по-моему, твои и только твои.
Я вздохнула с облегчением от того, как она непринужденно об этом говорит.
– Как ты это делаешь? – Через минуту спрашиваю я. – Как ты можешь нормально жить, когда знаешь, что случится что-то плохое?
Она улыбается, но в ее улыбке кроется боль. Она кладет свою теплую смуглую руку поверх моей.
– Нужно научиться находить свое счастье, детка, – говорит она. – Выяснить, что является смыслом твоей жизни и держаться за это. Попытаться перестать беспокоиться о том, чего ты не в силах изменить.
– Легче сказать, чем сделать, – вздыхаю я.
– Это войдет в привычку. – Она похлопала меня рукой по плечу, после чего легонько его сжала. – Ты в порядке? Готова к великим свершениям?
Я выдавила слабую улыбку. – Да, мэм.
– Отлично, тогда приступай к работе, – игриво говорит она. Я снова начинаю заниматься тем, чем занималась до того, как меня настигло видение – упаковываю вещи. Билли же берет пистолет со скотчем и начинает заклеивать готовые коробки. – Ты знаешь, я помогала твоей маме упаковывать вещи в Стэнфорд еще в 1963 году. Тогда мы жили в одной комнате в Сан-Луис-Обиспо, в маленьком домике на пляже.
«Я буду скучать по Билли», – думаю я, в то время как она продолжает работать. Большую часть времени, когда я смотрю на нее, я не могу не видеть в ней маму. И это вовсе не из-за внешности, ведь они совсем не похожи, за исключением того, что обе высокие и красивые. Дело в том, что, как у лучшей подруги моей мамы примерно последние лет сто, у Билли миллион воспоминаний, как, например, это о Стэнфорде. Веселые и грустные истории, например, о том, как маме сделали плохую стрижку, или как она подожгла кухню, пытаясь приготовить бананы «фламбе»2, или как они были медсестрами во время Первой мировой войны, и мама спасла жизнь человека при помощи заколки и резинки. Быть с Билли это почти то же самое, что быть рядом с мамой. Те несколько минут, когда она рассказывает истории, мама как будто снова жива.
– Эй, ты в порядке? – спрашивает Билли
– Почти готово. – Я кашляю, чтобы скрыть хрипоту в голосе, складываю последний свитер, кладу его в коробку и оглядываюсь. Хоть я упаковала не все, а оставила на стенах плакаты и кое-что еще из моих вещей, моя комната выглядит опустевшей, словно я уже переехала из этого места.
– Не могу поверить, что послезавтра я буду жить не здесь.
– Ты можешь вернуться домой в любое время, – говорит Билли. – Помни об этом. Это твой дом. Только позвони и скажи мне, что ты уже в пути, и я прибегу, чтобы застелить кровать свежими простынями.
Она похлопала меня по руке и пошла вниз, чтобы поставить коробки в свой грузовик. Завтра она тоже отправится в Калифорнию, в то время как брат Анжелы уже начнет учебу в предпоследнем классе средней школы Джексон Хоул. Ему нравится играть в футбол, пить рано утром отвратительные протеиновые коктейли и бросать массу разнопарных вонючих носков в корзину для белья. Мне следует прямо сейчас пойти к нему, постучать в дверь и услышать, как он скажет «Уходи!», но в любом случае я войду, и тогда он посмотрит на меня из-за своего компьютера, и возможно, убавит свою ритмичную музыку на один-два тона, ухмыльнется и спросит «Ты еще здесь?», и может быть, я придумаю в ответ что-нибудь остроумное. Но, в конечном счёте, мы оба знаем, что он будет скучать по мне, а я буду скучать по нему.
Я уже скучаю по нему.
Внизу хлопает входная дверь.
– Ты ждешь кого-нибудь? – спрашивает Билли.
И я слышу, как на подъездной дорожке останавливается машина.
– Нет, – кричу я. – Кто это?
– Это к тебе, – говорит она.
Я спускаюсь по лестнице.
– О, хорошо, что ты еще здесь, – говорит Венди, когда я открываю дверь. – Я боялась, что не застану тебя дома.
Инстинктивно я осматриваюсь в поисках Такера, мое сердце бьется, как сумасшедшее.
– Его здесь нет, – тихо шепчет Венди. – Он...
Ох. Он не хочет видеть меня.
Я пытаюсь улыбаться, хотя в груди что-то сжалось от боли. «Ну и правильно, – думаю я. – Зачем ему хотеть меня видеть? Мы расстались. И он продолжает жить».
Я заставляю себя сосредоточиться на Венди. Она прижимает к груди картонную коробку, словно боится, что та может от нее улететь, и переминается с ноги на ногу.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– У меня осталось кое-что из твоих вещей, – отвечает она. – Завтра я еду в университет и я... я подумала, что ты, возможно, захочешь забрать их.
– Спасибо. Я тоже завтра уезжаю, – говорю я.
Однажды, когда ее брат и я впервые встретились, Венди сказала мне, что если я причиню боль Такеру, она похоронит меня в конном навозе. С тех пор, как мы расстались, какая-то часть меня ожидала, что она появится здесь с лопатой и врежет мне по голове. Какая-то часть меня думает, что, может быть, я заслуживаю этого. Но вот она здесь, вся такая хрупкая, а в глазах надежда, словно она скучала по мне этим летом. Словно она все еще хочет быть моей подругой.
– Спасибо, – повторяю я.
Я улыбаюсь и протягиваю руку к коробке. Она застенчиво улыбается в ответ и отдает ее мне. Внутри несколько DVD-дисков, журналов, моя потрепанная копия «Академии Вампиров» и несколько других книг, пара туфель, которую я одолжила ей для выпускного вечера.
– Как прошла поездка в Италию? – спрашивает она, когда я поставила коробку рядом с дверью. – Я получила твою открытку.
– Великолепно.
– Бьюсь об заклад, что так, – говорит она с завистливым вздохом. – Я всегда хотела посетить Европу. Увидеть Лондон, Париж, Вену... – Она улыбается. – Эй, а как насчет того, чтобы показать мне свои фотографии? Я хотела бы посмотреть. Если у тебя есть время.
– Конечно.
Я бегу наверх, беру ноутбук, затем мы садимся на диван в гостиной и смотрим мои фотографии, сделанные этим летом. Она прижимается своим плечом к моему, пока мы смотрим на фотографии Колизея, Триумфальных Арок, катакомб, Тосканы с ее виноградниками и холмами, Флоренции, и меня в глупой позе «я держу ее» возле Пизанской Башни.
А затем мелькает фото Анжелы и Пена наверху Собора Святого Петра.
– Подожди, вернись, – говорит Венди, когда я пролистываю ее.
Я неохотно нажимаю на кнопку возврата.
– Кто это? – замирает она.
Я понимаю, о чем она. Пен выглядит очень сексуально. Есть нечто магнетическое в его карих глазах, мужественном совершенстве его лица и все такое, но черт. Только не Венди.
– Просто парень, которого мы встретили в Риме, – говорю я Венди. Это довольно близко к истине, если не вдаваться в мельчайшие подробности об Анжеле и ее тайне, а-ля «поклянись, что никому не скажешь, Клара, об этом парне», который, по ее словам, всего лишь курортный роман. С тех пор, как мы вернулись в Вайоминг, она говорила: «Какой Пен?», – словно она никогда его не встречала.
– Я упоминала, что хочу поехать в Италию? – спрашивает Венди, подняв брови. – Вау!
– Да, там много горячих парней, – признаю я. – Конечно, потом они становятся мужиками среднего возраста с пивным брюхом в костюмах от Армани, с зачесанными назад волосами, которые смотрят на тебя типа «как дела?» – Я демонстрирую ей свою лучшую извращенную итальянскую усмешку, задираю подбородок вверх и посылаю ей воздушный поцелуй.
Она смеется.
– Фу.
Я закрываю ноутбук, довольная, что мы перестали говорить о Пене.
– Вот, как было в Италии. – Я похлопала себя по животу. – Я набрала пять фунтов, благодаря пасте.
– Ну, в любом случае, раньше ты была слишком тощей, – говорит Венди.
– Ну, спасибо.
– Ненавижу портить веселье, но я должна идти, – говорит она. – Мне еще нужно сделать кучу дел до завтра.
Мы стоим, и я поворачиваюсь к ней, мгновенно растерявшись при мысли о прощании.
– У тебя все будет просто потрясающе в штате Вашингтон, у тебя будут любые развлечения, и ты станешь самым лучшим ветеринаром на свете, но мне так будет тебя не хватать, – говорю я.
Ее глаза тоже полны слез.
– Мы будем видеться на каникулах, правда? И ты всегда можешь написать мне, ты же знаешь. Не пропадай.
– Не буду. Обещаю.
Она обнимает меня.
– Пока, Клара, – шепчет она. – Береги себя.
Когда она уходит, я беру коробку, несу ее в свою комнату и закрываю дверь, после чего вытряхиваю ее содержимое на кровать. Там, среди вещей, которые я одолжила Венди, я нахожу некоторые вещи Такера: рыболовную приманку, которую я купила ему в рыболовном магазине в Джексоне – его счастливую приманку «Морковку», как он ее называл – засушенный полевой цветок из венков, которые он когда-то плел мне на голову, смешанный диск, который я записала ему в прошлом году, с песнями о ковбоях, полетах и любви, который он слушал много раз, хотя, должно быть, думал, что это банально. Он вернул мне все это. Я ненавижу то, как сильно это ранит меня, и что я все еще цепляюсь за то, что было между нами, поэтому я аккуратно складываю все вещи обратно в коробку, заклеиваю ее скотчем, ставлю ее в дальний угол шкафа и говорю: «Прощай».
– «Клара».
Я слышу в голове голос, зовущий меня по имени прежде, чем слышу его в реальности. Я стою во дворе Стэнфордского университета, посреди более чем полторы тысячи первокурсников и их родителей, но я слышу его громко и ясно. Я пробираюсь сквозь толпу, ищу его волнистые темные волосы, ярко-зеленые глаза. И вдруг вокруг меня образуется брешь, и я вижу его, на расстоянии около двадцати футов, стоящего спиной ко мне. Как обычно. И, как обычно, это, как звон колоколов внутри меня, в своем роде, узнавание.
Я прижимаю ладони ко рту и кричу.
– Кристиан!
Он поворачивается. Мы пробираемся навстречу друг другу через толпу. В мгновение ока я рядом с ним, ухмыляюсь ему, почти смеюсь, потому это такое приятное чувство снова быть вместе после столь долгого времени.
– Эй, – говорит он. Ему приходится говорить громко, чтобы быть услышанным среди шума людей вокруг нас. – Так удивительно встретить тебя здесь.
– Да, кажется, так и есть.
До этой минуты мне никогда не приходило в голову, как сильно я за ним соскучилась. Я была так занята, скучая по другим людям – маме, Джеффри, Такеру, папе – захваченная этими чувствами, я упустила его. Но сейчас ... это похоже на то, как часть тебя перестает болеть, и вдруг ты снова чувствуешь себя здоровой и невредимой, и только тогда ты понимаешь, что тебе было больно. Я скучала по его голосу в своей голове и в реальности. Я скучала по его лицу. Его улыбке.
– Я тоже по тебе скучал, – говорит он смущенно, наклоняясь к моему уху, чтобы я могла услышать его сквозь шум.
Его теплое дыхание на моей шее заставляет меня задрожать. Я неуклюже делаю шаг назад, внезапно смутившись.
– Как прошло время в глуши? – все, что мне приходит в голову спросить.
Летом его дядя всегда берет его в горы, посвящая все время непрерывным тренировкам, вдали от интернета, телевидения и других развлечений, заставляя его тренироваться летать, вызывать сияние и развивать другие умения ангелов. Кристиан называет это «летней практикой», ведя себя так, словно его отделяет всего лишь шаг от военного учебного лагеря.
– Такая же скукотища, – сообщает он. – В этом году Уолтер был даже настойчивее, если ты можешь в это поверить. В большинстве случаев он заставлял меня вставать на рассвете. Гонял меня, как собаку.
– Почему? – Начинаю спрашивать я, но затем передумываю. – «Для чего он готовит тебя»?
Его глаза становятся серьезными.
– «Я тебе потом расскажу, ладно?»
– Как прошла поездка в Италию? – спрашивает он вслух, потому что людям покажется странным, если мы будем стоять здесь лицом друг к другу, не произнося ни слова, в то время как весь разговор происходит у нас в голове.
– Интересно, – говорю я. Должно быть это станет самым сдержанным высказыванием года.
В этот момент возле меня появляется Анжела.
– Привет, Крис, – говорит она, кивая в знак приветствия. – Как дела?
Он показывает на толпу возбужденных первокурсников, слоняющихся вокруг нас.
– Думаю, что реальность показывает, что я буду здесь жить.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – говорит она. – Мне пришлось ущипнуть себя, когда мы ехали по Палм Драйв. В каком ты общежитии?
– «Седро».
– Клара и я, мы обе, в «Робл». Думаю, это напротив твоего кампуса.
– Да, – говорит он. – Я проверял.
Глядя на него, я понимаю – он рад, что оказался в общежитии напротив нашего кампуса. Потому что он думает, что мне может не понравиться, если он всегда будет где-то рядом, схватывая случайные мысли в моей голове. Он не хочет беспокоить меня.
Я мысленно его обнимаю, и это удивляет его.
– «За что?» – спрашивает он.
– Нам нужны велосипеды, – говорит Анжела. – Этот кампус такой большой. Здесь у всех есть велосипед.
– «Потому что я рада, что ты здесь», – отвечаю я Кристиану.
– «Я рад находиться здесь».
– «А я рада, что ты рад».
Мы улыбаемся.
– Эй, вы двое, хватит обмениваться мыслями, – заявляет Анжела, а потом громко, как только может, она думает, – «Потому что это ужасно раздражает!»
Кристиан удивленно смеется. – «С каких это пор она телепат?»
– «С тех пор, как я научила ее. Надо было чем-то заняться в одиннадцати часовом перелете».
– «Неужели ты действительно думаешь, что это была хорошая идея? Она довольно таки громкая...»
Он шутит, но я вижу, что ему не нравится идея, что Анжела стала частью наших тайных разговоров. Это принадлежит нам двоим. Только нам.
Я говорю ему успокоиться, потому что она не может слышать мысли. Она лишь может посылать их.
– «А, так она может говорить, но не может услышать. Как удобно».
– «Раз-дра-жа-ет», – повторяет Анжела, скрестив руки на груди, и глядя на него.
Мы оба засмеялись.
– Извини, Анж, – я обнимаю ее рукой. – Нам с Кристианом надо еще столько обсудить.
На ее лице мелькает беспокойство, но исчезает так быстро, что я задаюсь вопросом, а не померещилось ли это мне.
– Ну, я думаю, что это невежливо, – говорит она.
– Ладно, ладно. Больше никакой телепатии. Я понял.
– По крайней мере, пока я тоже не научусь это делать. Что произойдет очень скоро. Я тренируюсь, – говорит она.
– Несомненно, – говорит он.
Я ловлю смех в его глазах, но сама воздерживаюсь от ответной улыбки.
– Ты уже познакомился с соседом по комнате? – спрашиваю я его.
Он кивает.
– Чарли. Хочет стать программистом. Женат на «Xbox». А ты?
– Ее зовут Ван Чэнь. Она – будущий медик и очень серьезно к этому относится, – сообщаю я. – Она показала мне свое расписание на сегодня, и это заставило меня почувствовать себя абсолютной лентяйкой.
– А ты и есть абсолютная лентяйка, – замечает Анжела.
– Верно.
– А кто твоя соседка по комнате? – спрашивает Кристиан Анжелу. – «Беззащитная бедняжка», мысленно добавляет он, и я хихикаю.
– У меня две соседки. Ох, и повезло мне, – отвечает Анжела. – Обе настоящие блондинки.
– Эй! – возражаю я против ее замечания насчет блондинок.
– И они какие-то непонятные. Одна – специалист по связям с общественностью, что бы это не значило, а другая еще не решила.
– Нет ничего плохого в том, что человек еще не определился. – Я смотрю на Кристиана, немного смущенная из-за своей нерешительности.
– Я еще не принял решение, – говорит он. Мы с Анжелой потрясенно смотрим на него. – Что, я не могу поразмышлять?
– Я предполагала, что ты будешь специалистом по бизнесу, – говорит Анжела.
– Почему?
– Потому что в костюме и галстуке ты выглядишь, как настоящая звезда, – с наигранным добродушием говорит она. – Ты – красавчик. Тебе следует извлечь из этого выгоду.
Он игнорирует эту лесть.
– Бизнес это для Уолтера. Не для меня.
– А что для тебя? – спрашивает Анжела.
– Как я уже сказал, я еще не решил. – Он пристально смотрит на меня, свет отражается в золотых крапинках его зеленых глаз, и я чувствую, как мои щеки начинают гореть.
– Кстати, а где Уолтер? – спрашиваю я, чтобы сменить тему.
– С Билли. – Он поворачивается и показывает на места для родителей во дворе, где, конечно же, Уолтер и Билли выглядят так, словно увлечены беседой.
– Они милая пара, – говорю я, наблюдая, как Билли смеется, положив ладонь на плечо Уолтера. – Конечно, я удивилась, когда этим летом Билли позвонила мне и сказала, что она и Уолтер женятся. Я этого не ожидала.
– Подожди, Билли и Уолтер женятся?! – восклицает Анжела. – Когда?
– Уже поженились, – поясняет Кристиан. – В июле. На лугу. Это было довольно неожиданно.
– Я даже не знала, что они нравятся друг другу, – сказала я, прежде чем Анжела выдаст шутку, которую я знала, она придумывает, насчет того, что теперь мы с Кристианом что-то вроде непонятных брата и сестры, раз уж наши законные опекуны поженились.
– О, они нравятся друг другу, – говорит Кристиан. – Они пытаются вести себя сдержанно, думаю, ради меня. Но Уолтер не может перестать думать о ней. Громко. И в различных обнаженных положениях, если вы понимаете, о чем я.
– Фу! Не надо рассказывать. Мне придется стереть из памяти то немногое, что я увидела в ее голове на этой неделе. В вашем доме лежит на полу медвежья шкура?
– Думаю, ты только что отбила у меня охоту появляться в гостиной, – говорит он со стоном, но на самом деле он так не думает. Ему нравится вся эта ситуация с Билли и Уолтером. Он считает, что это хорошо для Уолтера. Отвлекает его от дел.
– «Каких дел?» – спрашиваю я.
– «Позже», – говорит он. – «Я расскажу тебе об этом. Но позже».
Анжела раздраженно вздыхает.
– Боже мой, ребята. Неужели вы снова это делаете.
После речей о профориентации, нам говорят о том, как мы должны собой гордиться, какие большие надежды они питают насчет нашего будущего, какие удивительные возможности у нас будут на «Ферме» – так они называют Стэнфорд – и что мы все должны возвратиться в наши общежития и познакомиться друг с другом.
В этот момент они говорят родителям вернуться домой.
Мама Анжелы, Анна, которая вела себя очень тихо, сидя на заднем сиденье моей машины, читая Библию на протяжении всей поездки в тысячу миль, вдруг разражается слезами. Расстроенная, покрасневшая Анжела провожает рыдающую мать на стоянку, но, по-моему, это так мило. Мне бы хотелось, чтобы моя мама была здесь и поплакала из-за меня.
Билли еще раз ободряюще обнимает меня.
– Покажи им, малышка, – просто говорит она, а затем тоже уходит.
Я выбираю удобный диван в холле и делаю вид, что изучаю узоры на ковре, в то время, как остальные студенты слезно прощаются. Какое-то время спустя, входит парень с короткими, обесцвеченными волосами и садится напротив меня, положив на журнальный столик здоровенную стопку папок. Он улыбается и протягивает мне руку, для рукопожатия.
– Я – Пирс.
– Клара Гарднер.
Он кивает.
– Думаю, я видел твое имя в паре списков. Ты в крыле «Б», верно?
– Третий этаж.
– Я – СМ в «Робл», – говорит он.
Я тупо смотрю на него.
– «С-М» – объясняет он, – означает студент-медик. Вроде врача в общежитии. Я тот, к кому обращаются, когда нужен лейкопластырь.
– О-о, точно.
Он так смотрит на мое лицо, что это невольно заставляет меня задаться вопросом, осталась ли на нем еда.
– Что? У меня, что на лбу написано «невежественная первокурсница»? – спрашиваю я.
Он улыбается, качая головой.
– Ты просто не выглядишь напуганной.
– Прости?
– Первокурсникам, обычно довольно страшно находиться в первую неделю на территории кампуса. Они бродят вокруг, словно маленькие бездомные щенки. Однако, ты не похожа на них. Ты выглядишь так, будто у тебя все под контролем.
– О-о. Спасибо, – говорю я. – Но, скажу тебе честно, это лишь видимость. Глубоко внутри я с ума схожу от волнения.
На самом деле, это не так. Я думаю о падших ангелах, похоронах и лесных пожарах и понимаю, что в Стэнфорде я чувствую себя вполне безопасно. Здесь все такое знакомое: калифорнийские запахи выхлопных газов и аромат ухоженных роз в воздухе, шум вдали, эвкалиптовые деревья, пальмы и те же старые сорта растений, которые росли у меня за окнами.
Но есть вещи, которые меня пугают: темная, без окон комната из моего видения, и то, что произойдет там, будет ужасным. Перспектива того, что всю мою оставшуюся жизнь – а это примерно еще лет сто – меня будут преследовать одно за другим смутные и страшные видения, не радует. Вот это действительно страшно. Об этом я очень старалась не думать.
Пирс пишет пятизначный номер на салфетке и передает ее мне.
– Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. Я мигом примчусь.
Думаю, он флиртует со мной. Я забираю салфетку.
– Хорошо.
В этот момент Анжела начинает суетиться, расположив свои руки вдоль бедер, обтянутых леггинсами, выплескивая свои эмоции. Она останавливается, когда видит Пирса. Анжела не выглядит испуганной. Похоже, она пришла, чтобы победить.
– Анжела Зербино, – говорит она, как само собой разумеющееся, когда Пирс открыл рот, чтобы поздороваться с ней. Она устремляет взгляд на папки, лежащие на столе. – У тебя в этой куче есть что-нибудь с моим именем?
– Да, конечно, – растерявшись говорит он и начинает копаться в папках до тех пор, пока не доходит до «З» и не находит пакет для Анжелы. Затем он достает пакет и для меня, после чего встает и проверяет свои часы.
– Что ж, приятно было познакомиться с вами, девчонки. Осваивайтесь.
– Что это? – указывает Анжела на мою салфетку, когда он уходит.
– Это от Пирса. – Я смотрю на его удаляющуюся спину. – Если мне что-нибудь понадобится, он мигом примчится.
Она смотрит на него через плечо, задумчиво улыбаясь.
– О-о, в самом деле? А он милый.
– Я догадываюсь.
– Верно, я и забыла. Для тебя по-прежнему самые прекрасные глаза – глаза Такера. Или это теперь глаза Кристиана? Я не успеваю следить.
– Эй, – говорю я. – Ты была ужасно груба сегодня.
Ее лицо смягчается.
– Извини. Я волнуюсь. Поэтому грубость проявляется у меня даже в хорошие времена.
– Проявляется? Да это происходит вообще всегда.
Она падает в кресло рядом с моим.
– Ты, кажется, расслабилась.
Я поднимаю руки над головой, зевая.
– Я решила остановиться, проведя грань. Собираюсь начать все с начала. Вот, посмотри. – Я роюсь в своей сумке, доставая мятый листок бумаги, и даю ей его прочитать. – Вот мой предварительный учебный график.
Ее глаза быстро сканируют листок.
– Вижу, ты приняла мой совет и поступила в гуманитарный класс вместе со мной. Поэты изменяют мир. Тебе понравится, обещаю, – говорит она. – Понимать поэзию легко, и если ты сможешь сделать это, то сможешь вообще все. Занятия в этом классе будут подобны легкой увлекательной прогулке.
Я сильно сомневаюсь в этом.
– Хм-м, – Анжела хмурится, когда читает дальше. – История искусства? – Она кривит брови на меня. – Наука, технология и современное общество? Современная киноиндустрия? Современный Танец? Это типа все начинается с «C».
– Я люблю искусство, – говорю я, защищаясь. – Это ты выбираешь предметы, исходя из того в чем ты хороша, например, берешь уроки истории, потому что прекрасно в ней разбираешься. Но я...
– Еще не определилась, – заканчивает она.
– Вот именно. Я не знала, что выбрать, поэтому доктор Дей посоветовал мне записаться в кучу разных классов, а затем убрать те, которые мне не понравятся. Но посмотри на это. – Я указываю на последний класс в списке.
– Легкая атлетика, – читает она над моим пальцем. – Группа Счастья.
– Именно, группа Счастья.
– Ты вступила в группу Счастья, – говорит она, словно это самый бесполезный предмет во вселенной.
– Моя мама сказала, что я буду счастлива в Стэнфорде, – объясняю я. – Так вот, именно это я и намерена сделать. Я собираюсь найти здесь свое счастье.
– Тем лучше для тебя. Взять все на себя. Это я про долбанные часовые занятия.
– Знаю, – говорю я, – и хочу стать счастливой. – Я готова перестать говорить «До свидания» и начать говорить «Привет».