Первое, что пришло на ум Лиз при виде них: «Эти девчонки будто сошли с экрана телевизора».
Лиз сама изъявила желание стать тренером по крикету в лагере. Она много лет играла в крикет в школе и в колледже, была ассистенткой тренера и старостой общежития колледжа. И вот, пришло время завязать с колледжем и принять решение о том, какой будет её жизнь. Но прямо сейчас ей не хотелось участвовать в мамином бизнесе. Физерстоунхафсы были друзьями семьи. Друзья – не друзья, однако никто из семьи их, вообще-то, не жаловал.
Новость о том, что они подыскивали хорошую, ответственную девушку на должность тренера по крикету для тридцати детей в лагерь, расположенный недалеко от симпатичного, небольшого городка в Котсуолде, показалась знаком свыше. Или, по крайней мере, прекрасной возможностью отложить принятие любых решений на последнее, долгое лето.
Лиз были обещаны два местных помощника; поэтому, когда она приехала туда и увидела лес Разочарованного дола – пышный, зеленый и тянущийся на мили вокруг, манивший обещанием затерянных озер и лавандовых полей, она разрешила себе стать эгоисткой и взвалить как можно больше ответственности на плечи девочек, а сама отправилась в поход.
Это было до того, как Кларисса Физерстоунхафс сообщила ей, что девочки прибудут только вечером и ей придется весь день самой управляться с детьми.
Сидя на ступеньках одного из детских домиков тем вечером, Лиз, словно испуганный кролик, слушала, как бы кто из мелких кошмариков не издал и звука, и думала, что вот теперь она знает, на что похожа война. Когда подъехала машина, ей пришлось сдержаться, чтобы не броситься на капот и не закричать:
– Спасена! Я спасена! Мои избавители!
Но как только из машины вышла первая девушка, желание броситься им в объятия померкло.
Девушка оказалась бесспорно и пугающе красива: волосы, как мерцающая черная завеса, шарф, как алая дорожка, которая терялась в её черных, как смоль, локонах. На ней были  солнечные очки, и она прислонилась к машине так, будто сочла открывшуюся панораму утомительной.
Лиз знала, что на одной машине должны приехать две девочки, но она ожидала, что с ними будет кто-нибудь из семей. Вместо этого, спустя мгновение недоумения, она осознала, что первая девочка, красавица, была одна. Все прибывшие были семьей второй девочки: пожилая азиатка с глубокими морщинами и суровым выражением лица; азиат и красавица с бронзовыми волосами, которые, как подумала Лиз, и были родителями; и два маленьких мальчика: один из них черноволосый, волосы же другого были бронзовыми. При виде них Лиз напряглась; детьми она была сыта по горло.
Вторая девочка выбралась вместе с первой, но после начала исполнять с каждым из членов семьи сложный прощальный танец.
Когда обе девочки стояли рядом, они и в самом деле выглядели так, будто сошли с экрана телевизора. Вторая девочка походила на глуповатого подельника: низенькая и полноватая, более пестро одетая и менее горделивая, нежели её подруга. На ней была шляпа, похожая на маргаритку: желтая макушка и белые пластиковые лепестки вместо полей, и желтая юбка в ромашках.
Лиз поднялась и представилась, как Элизабет Уотсон, пожав руки взрослым. Она старалась выглядеть не слишком молодой или ошеломленной.
– Я – Джон Глэсс, – сказал азиат, который выглядел моложе своей дочери-подростка. – Это моя мама Мегуми и жена Клэр.
– Огромное спасибо за то, что привезли девочек, – сказала Лиз. – Жду не дождусь, пока заселю их и расскажу о лагере и детях.
Красотка приспустила свои солнечные очки вниз по идеальному носу и одарила Лиз исключительно равнодушным взглядом.
– Я – Анджела Монтгомери, – растягивая слова, сказала она, едва прикладывая усилия, чтобы разомкнуть губы с безупречно нанесенным на них блеском. – И мне это неинтересно.
Вторая же гонялась за мальчиком с бронзовыми волосами, как у его матери. Цвет был прекрасным: светло-каштановым, смешанным с красновато-каштановым и золотистым тонами, но на Клэр Глэсс он смотрелся лучше, чем на тощем, маленьком ребенке. Как только девочка изловила его, так сразу крепко расцеловала в лицо (судя по звуку, чмокнула раза четыре), пока его очки не съехали на бок.
– Пока, брат, – сказала она, а потом повернулась к Лиз с улыбкой, которая заставила ее оттаять после ледяного знакомства с Анджелой. – Меня зовут Кэми Глэсс.
– Рада знакомству с вами обеими, – сказала Лиз, и Кэми схватила ее за руку, крепко пожав.
– У меня столько идей для лагеря, – сказала она. – Серьезно. Столько идей.
Из-под шляпки-маргаритки выглядывало симпатичное личико, острый подбородок и темные глаза, которые были слегка странными, мечтательными, так что создавалось впечатление, будто они сосредоточены на чем-то другом. Но поверх всего этого выделялось выражение энтузиазма и решимости, что Лиз нашла почти таким же пугающим, как и холодную манеру поведения Анджелы.
– Она станет большим подспорьем, – сказала Клэр Глэсс.
– Плюс, приятно избавиться от одного из них, – добавил Джон Глэсс. – Я боялся, нам придется посадить их в колодец семьи Хоуп, чтобы получить немного мира и покоя.
Мегуми, пожилая женщина, очень крепко, как и Кэми, пожала руку Лиз.
– Я не сомневаюсь, что Кэми будет большим подспорьем, – сказала она. – Но вы должны все время держать с ней ухо востро.
– Obaasan[2]! – возмутилась Кэми.
– Все время, – настаивала бабушка. – Она старается как лучше, но одну её отпускать нельзя.
– Так, все, проваливайте. У меня дела, и мне надоели ваши лица, – объявила Кэми.
Она поймала второго брата с меньшими усилиями, чем потратила на предыдущего; он поднял улыбающееся лицо для поцелуя. Напоследок она приберегла прощание для бабушки, взяв ее за руки.
– Позаботься о себе, пока я не вернусь.
– Кэми, береги свой дух, – сказала Мегуми. – И не сожги лагерь дотла.
Девочки подобрали свои чемоданы, и Джон Глэсс на прощание сжал Анджеле плечо. Лиз была вынуждена восхититься его мужеством. Кэми схватила оба чемодана и направилась в домик, который делила вместе с Лиз и Анджелой. Лиз пошла с ней, и по пути Кэми остановилась.
– Моя Собо преувеличивает, – сказала она искренне. – Пожаров было совсем немного.