Когда Габриель проснулся, у него ничего не болело, хотя, открывая глаза, он отчетливо сознавал, что болеть должно. Он повернул голову сперва в одну сторону, потом в другую, потом попробовал приподняться на локтях. Таким образом выяснилось, что он может двигаться. Он не чувствовал острой боли, руки и ноги, похоже, были целы. Лужи крови тоже не было. Всего минуту назад – если только случившееся ему не приснилось – он шел по одной из улиц в Шордиче. Он только что вышел из магазинчика, в котором купил бубликов-бейглов и пончик для Элли. Какое-то мгновение назад он услышал позади себя шум приближающегося автомобиля. Почувствовал сильный удар.
Он лежал на двуспальной кровати в комнате, напоминавшей номер в мотеле: здесь имелось все необходимое для приготовления кофе и чая, а также предмет, похожий на пресс для брюк. На нем была та же одежда, которую, насколько ему помнилось, он надел утром. В ней же он был, когда отправился в «GirlsandGames.com», на это, с позволения сказать, «собеседование для приема на работу».
Он понятия не имел, как здесь оказался.
Медленно встав на ноги, он пересек комнату и подошел к туалетному столику. Стоя перед ним, осторожно потрогал затылок, затем провел рукой по спине. Ни ран, ни шишек, ни швов. Он поглядел в зеркало. Ни порезов, ни повязок, оба глаза на месте – все как было. Прямо перед ним, за коробкой с ароматизированными бумажными платками, лежала какая-то визитная карточка.
Он взял ее и прочитал: «Добро пожаловать, Габриель. На какое-то время вы станете нашим гостем. Наденьте туфли».
– Какого черта, – пробормотал он. Затем сел на кровати и попытался привести мысли в порядок.
Он помнил, как после собеседования вышел на улицу и пошел в булочную. Он оглядел комнату, высматривая бублики с лососем и сливочным сыром. Их нигде не было. Рядом лежали еще две карточки. Он взял их и прочитал надпись на первой: «Мы понимаем, что все это способно сбить с толку. Постарайтесь расслабиться».
– Ну вас к черту. Где мои бублики?
Он посмотрел на вторую карточку.
«Вы слишком часто чертыхаетесь, – говорилось в ней. – Забудьте про бублики».
Габриель вынул свой мобильный телефон. Надпись на дисплее гласила: «Вы находитесь вне зоны действия сети». Стационарного телефона в комнате не было.
– Вечно у них так, – произнес он. – Телефона нет, зато наверняка имеется треклятая Библия.
На кровати лежала еще одна карточка, которой, насколько ему помнилось, он прежде не видел. Он поднял ее.
«Пожалуйста, постарайтесь проявить терпение. Через несколько минут кто-нибудь появится и все объяснит. Может быть, выпьете пока травяного чая?»
– Да пошли вы!.. Похоже, меня похитили какие-то гребаные хиппи, – проговорил он вслух и подумал: «Наверное, это все-таки мне снится». Он снова поднялся с кровати, подошел к стене и боднул ее головой. – Ай! – воскликнул он, морщась от боли. Потом потер ушибленное место.
На ковре прямо перед ним, рядом с прессом для брюк, лежала еще одна карточка. Он поднял ее.
«Больше так не делайте!» – гласила она.
Вечером накануне сегодняшнего дня Габриель поругался с Элли. Поругался не сильно, скорее, как обычно. Такое у них случалось почти каждый день. Элли неуверенно предположила, что им стоит посещать какие-нибудь психологические консультации, чтобы мирно решать споры. Она и сама не особенно верила в то, что говорит. Эту идею она выдвинула в основном для того, чтобы подчеркнуть: они ссорятся постоянно и это ее беспокоит. Возможно, она надеялась, что одного ее предложения будет достаточно, чтобы жить мирно, однако реакция Габриеля не слишком ее удивила. Пожалуй, в глубине души она была с ним согласна. И это беспокоило ее еще больше.
– Ну уж нет, – сказал ей тогда Габриель.
Ему хотелось вложить в эти слова всю досаду, скопившуюся за день, однако он сумел себя обуздать. А досады в нем было хоть отбавляй, он собирал ее, как толстогубые рыбины собирают корм со дна океана. Когда выдавался плохой день, настроение у Габриеля могло упасть даже при виде пустой комнаты, и в последнее время ему казалось, что плохие дни выдаются куда чаще, чем по справедливости полагается человеку.
– Почему нет?
– Потому что это чертовски омерзительно.
– Да, ты всегда даешь взвешенные ответы, в этом тебе не откажешь.
Элли не смотрела на него. Она сидела на диване, положив ноги на кофейный столик и подоткнув под себя длинную черную юбку. Она перебирала стопку писем с таким видом, словно искала что-то важное. Габриель стоял позади дивана, переминаясь с ноги на ногу. Он молчал, сердито выпятив губы. Ему хотелось, чтобы она обратила на него хоть немного внимания.
– Что ты делаешь?
– Ищу нужный индекс, – пробормотала она.
– Мы сейчас разговариваем или как?
– Нет, пока нет, не разговариваем.
– Ну, так, пожалуйста, дай мне знать, когда будешь готова. – И он надул губы еще сильнее. А то вдруг она бы оставила его недовольную мину без внимания.
– Габ, я ведь только предложила. Только и всего.
– Да уж, спасибо. Но, знаешь, по зрелом размышлении, взвесив все за и против, я лучше сделаю себе обрезание ржавым консервным ножом.
– Это был план «Б».
Габриель был высокого роста и атлетически сложен, и он не привык, чтобы на него не обращали внимания. Когда же такое случалось, в особенности дома, это ему не нравилось. Он знал, что бесполезно напускать на себя сердитый вид, если стоять у нее за спиной, и поэтому решил наконец обойти диван. Они дошли до той точки, когда партнеры никак не могут решить, пора ли уже переходить на крик или нет. Именно в таком состоянии они провели значительную часть прошлой недели, равно как и позапрошлой. Они что ни день доходили до этой точки в апреле и через день – в мае. В июне они поехали в отпуск, а в отпуске их отношения всегда немного налаживались, но в июле дела опять пошли плохо.
– Короче, пошли все консультанты-психоаналитики к чертям собачьим! – отрезал Габриель.
– Думаю, нам пришлось бы приплачивать сверх обычной таксы.
– К черту психоаналитиков. Давай лучше запишемся к ароматерапевту. Пару раз нюхнешь лаванды или какого-нибудь иланг-иланга, и все пойдет на лад. А еще лучше сходить на выступление мима. Действует безотказно.
Элли проигнорировала его предложение.
– Думаю, это оптимальное решение, – не унимался Габриель. – Каждый раз, когда у нас назревает скандал, мы могли бы обращаться к какому-нибудь последователю Марселя Марсо, дабы узнать, что он нам скажет. То есть он, конечно, ничего не скажет, зато попритворяется часок, будто сидит в невидимом ящике, и с тем мы отправимся домой, но я на все сто уверен, что дела у нас сразу пойдут лучше.
Она по-прежнему не смотрела на него. Мимы ей были ненавистны больше, чем что-либо другое. Однажды она призналась Габриелю, что всякий раз, когда видит в Ковент-Гардене выступление безмолвного студента школы актерского мастерства с набеленным лицом, ей хочется двинуть его кулаком. Она была уверена, что он вспомнил об этом, когда упомянул Марселя Марсо. Он и приплел пантомиму исключительно для того, чтобы досадить ей. Вот мерзавец!
– Почему бы тебе самому не попробовать себя в пантомиме, Габ? Заткнись, наконец, черт бы тебя побрал!
Он повиновался. Через некоторое время он приготовил для нее чашку горячего шоколада. Она поблагодарила. Он поцеловал ее в макушку. Они молча посмотрели по телевизору вечерние новости и отправились в постель.
Тот день, когда Габриель попал под машину, начался совершенно обычным образом. Утром он принес сонной и напичканной гормонами Элли чашку чая, просмотрел телетекст на предмет новостей спорта, чтобы узнать, не произошло ли чего-нибудь интересного за те шесть часов, которые он провел в неспокойном, прерывистом сне, потом посадил на брюки жирное пятно, уронив бутерброд с арахисовым маслом. Задав таким образом соответствующий ритм новому дню, он отправился к станции метро и попал под ливень. Габриель всегда заявлял, что жить вблизи конечной станции метро, такой как, например, «Уолтемстоу» или «Аппер-Онгар», очень выгодно, потому что всегда можно найти сидячее место. К числу неудобств, однако, относится то, что, кроме как на треклятом метро, вам точно никуда не добраться. И уже никуда не деться, пока едва ли не весь Лондон вторгается в ваше личное пространство, наступая вам на ноги и ставя свои портфели вам на мошонку. А потом вам приходится протискиваться сквозь неподвижную, недружелюбную толпу этих зомби для того, чтобы всего-навсего выбраться из поезда и дотащиться по загнивающим внутренностям лондонской подземки до той адской прямой кишки, каковой является Северная линия.
Еще две остановки – и Габриель уже был в Кэмдене, и начавшийся день сперва показался ему вполне обычным.
Первый признак того, что это не так, появился, когда он попытался войти в Сеть и выяснилось, что сервер не работает. Второй – и ему следовало обратить на это внимание в ту же минуту – заключался в том, что в офисе он оказался практически в одиночестве, если не считать двух юных секретарш, шушукавшихся в дальнем углу.
– Что-то с сервером, – сказал Габриель будничным тоном.
Девушки посмотрели на него сочувственно.
– Где все?
Под «всеми» подразумевался редактор, айтишник и Верзила Дейв, еще один райтер.[1]
– Они там, – сказала одна из секретарш, указывая в сторону кабинета редактора. – Тебе велели передать, чтобы ты тоже зашел, когда придешь.
«Хорошо, но почему ты сразу не сказала?» – подумал Габриель, у которого теперь уже появилось какое-то нехорошее предчувствие. Как только он открыл дверь, все посмотрели в его сторону и Верзила Дейв сказал:
– Привет, дружище, нет ли у тебя на примете приличной работенки?
– Что?
– Нам перекрыли кислород, – пояснил редактор. – Вчера поздно вечером мне позвонили. Нашего веб-сайта больше не существует. Теперь мы все безработные.
– А чтоб их!..
– Вот именно, – согласился Дейв.
– Я собираюсь оставить их без программного обеспечения. Сотру все к чертовой матери, – заявил айтишник. – Уж я позабочусь, чтобы наши компьютеры можно было бы продать только в качестве фенов для сушки волос.
– Да, отличный способ сполна получить пособие по сокращению, – заметил редактор.
– А много нам полагается? – спросил Габриель.
– По месячному окладу за каждый проработанный здесь год плюс еще один месячный заработок.
«Я здесь проишачил пять лет, – мысленно прикинул Габриель, – то есть всего получается шестимесячное жалованье».
– Не густо, – прокомментировал он вслух.
Ответом ему была тишина.
– Спортивные веб-сайты в данный момент не слишком-то популярны, – пожаловался Верзила Дейв.
– Да уж.
– Может, в паб? – предложил редактор. – По первой плачу за всех, а потом каждый за себя.
– А паб открыт? – засомневался Габриель.
– Я знаю один, который точно открыт, – ответил Верзила Дейв.
В пабе – одном из тех больших и просторных заведений, где на стенах висят телеэкраны, а в меню ланча присутствуют луковые кольца, – Габриель сел рядом с Дейвом:
– Что собираешься делать?
– Не имею ни малейшего понятия, просто срань какая-то, – ответил Дейв. – Все, что я знаю, – сокращения коснулись не только нас. Tellsport.com уволил всех своих райтеров. Они теперь принимают ставки онлайн, и на главной странице там голая баба. World-sports.com закрылся две недели назад. Остались только сайты с тотализаторами или те, которые на самом деле принадлежат телевизионным компаниям. А ты-то сам что будешь делать?
– Понятия не имею, – буркнул Габриель. – Для начала могу, например, напиться.
– Нормальный план, – одобрил Верзила Дейв.
Наступало время обеденного перерыва, и работники других компаний, расположенных в том же здании, прослышав об их увольнении, пришли выразить сочувствие и заказать пострадавшим выпивку. В их числе был приятель Габриеля по имени Сэм, который по совместительству являлся мужем лучшей подруги Элли. Настоящая дружба проверяется в беде, и Сэм заказал шотландского виски на всю компанию.
– Как думаешь, тебе удастся найти работу? – спросил Сэм.
– По мне, ситуация беспросветная, на веб-сайтах никакой работы нет. Штаты всех газет и журналов укомплектованы, – ответил Габриель. – Самое большее, на что я могу надеяться, это стать фрилансером.[2] Но и здесь все не так-то просто. Есть множество внештатных журналистов, согласных писать о футболе за гроши, если при этом им будут давать бесплатные билеты и указывать над статьей их фамилию. Я староват, чтобы конкурировать с молокососами. Мне нужны деньги.
– А что говорит Элли?
– Я ей еще не сказал.
– Понятно, – кивнул Сэм. – А почему?
– Потому что я хочу предложить ей решение проблемы, а не саму проблему. Ей сейчас и без того хватает забот, довольно с нее экстракорпорального оплодотворения и говнюка-бойфренда. Ей кажется, будто она одна тащит на себе весь воз. Так что если ты ей не проговоришься, буду признателен.
Сэм кивнул.
– Знаешь, Габ, нам надо придумать, как заработать деньжат, – заявил уже сильно наклюкавшийся Верзила Дейв. – Нам обоим. Тебе для малыша, которого ты еще не настрогал, а мне для ребят, которых я никогда не вижу.
– Ну разве что ограбить банк…
– Банков больше никто не грабит.
– Есть какие-нибудь идеи?
– Всегда можно податься в GamesandGirls.com.
– Пошел в задницу.
– Но это работа.
– Как и торговля наркотиками.
– Нет, ну все-таки не до такой степени.
– А что кроется за названием этого сайта? – спросил Сэм.
– Это порносайт, – пояснил Габриель.
– Ну, вообще-то, они позиционируют себя как вебсайт для мужчин с разнообразными интересами, – продолжил Дейв. – Спортивные таблоиды, фотографии классных девочек, можно поболтать в чате с женщинами и узнать все последние сплетни о трансферах футболистов. Все это, пока вы гоняете шкурку.
– Они что, объявили о наборе персонала?
– Не то чтобы, – ответил Дейв. – Они делают весь свой сайт с помощью внештатных работников. Платят сто двадцать в день, и никаких социальных пакетов.
– Как им удается удерживать людей, платя им такой мизер? – спросил Сэм.
Дейв и Габриель выразительно на него посмотрели.
– Хочешь податься на темную сторону? – обратился Габриель к Верзиле Дейву.
– Мне нужно выплачивать алименты, дружище. Я не могу позволить себе иметь принципы. А ты можешь?
– Пошел к черту.
– Я иду им звонить. Хочешь, спрошу и про тебя?
Габриель кивнул.
– А мы с Сэмом пока выпьем, я принесу.
– Ладно, сиди уж, я сам, – заявил Сэм. – Тебе скотч?
Когда Дейв вернулся, вид у него был не очень радостный.
– Ну, как дела?
– Вот ублюдки!
– Не прокатило?
– Да нет, мы можем к ним прийти. Оба. Сегодня в семь вечера для неофициальной беседы. Чтобы посмотреть, на что мы годимся. После собеседования каждый фрилансер получает у них по сто фунтов в день в течение первых двух недель, пока окончательно не войдет в курс дела. Нас обоих они знают. Говорят, читали то, что мы пишем, и, хотя это годится для других сайтов, нам понадобится какое-то время, чтобы научиться излагать информацию в их стиле. Но идея им понравилась, черт бы их побрал.
– Сто фунтов в день? – переспросил Габриель.
– Не так уж плохо, – вставил Сэм.
– После вычета налогов и государственной страховки останутся какие-нибудь шестьдесят пять фунтов в день, – возмутился Габриель.
– А это дерьмово, – согласился Верзила Дейв.
– Но все-таки лучше, чем ничего.
– Лучше, но не намного. Так что, подписываешься на эту халтуру?
– Да ну их, – ответил Габриель. – Я лучше лапу буду сосать.
После этих слов он помолчал, пытаясь представить себя со стороны. Парень собирается завалиться домой пьяным и, возможно, опять вступить в перебранку с женщиной, которую любит. Женщиной, которая, пока он тут болтает, делает себе в задницу уколы, накачиваясь гормонами, снова и снова, чтобы получить шанс, один к четырем, забеременеть от него. А у него на сегодняшний день даже нет денег заплатить за ее лечение, не говоря уже о том – сегодня это впервые пришло ему в голову, – чтобы содержать их обоих, если она действительно забеременеет.
– Однако, если я все-таки пошлю их подальше, я окажусь в еще большем дерьме, – пробормотал Габриель. – Так что пока не подвернется что-либо получше, пусть будет GamesandGirls. – И он опрокинул свой виски.
– Тогда встретимся здесь без пяти семь, – сказал Дейв. – И оставь свою гордость дома.
Габриель добрался до дому в два часа дня, рухнул на диван и уснул. Проснулся он разом, вздрогнув всем телом, когда вошла Элли, и почувствовал, что у него болит голова. Сам он пребывал в замешательстве, и хмель до сих пор не выветрился. Во рту царила великая сушь.
– Почему ты не на работе? – спросила Элли.
– Сегодня у меня короткий день, – ответил Габриель. При этом голос его прозвучал на октаву выше, чем он ожидал.
– И ты пьян.
– Нет-нет… хотя да, немножко… мне пришлось… ну, напиться.
Он посмотрел на нее. Она была такая красивая и слегка покачивалась из стороны в сторону, что было несколько необычно, хотя не умаляло ее красоты. Он уставился в стенку, потому что не мог врать ей и в то же самое время на нее смотреть, и увидел, что стенка тоже слегка покачивается. Он глубоко вздохнул, ощущая ненависть к самому себе, и соврал:
– Мне надо будет выйти на работу сегодня вечером.
– Что ты говоришь? Ты же никогда не работаешь по вечерам. Даже во время футбольного сезона.
– Иногда приходится, – возразил Габриель, уходя в глухую оборону, пытаясь удержаться на воздвигнутой им при помощи лжи позиции.
– Когда это?
– Да хоть сейчас, пока препираюсь с тобой, – ответил он раздраженным тоном.
– Но мы же делаем это вместе, разве не так? – обиделась Элли, которая сидела на гормонах и от этого стала необычайно слезливой.
Однако она тут же пожалела о своих словах, потому что до нее вдруг дошло: они действительно делают это вместе, – и на самом деле она вовсе не возражает, чтобы он поработал допоздна; просто ее немного покоробило, что она узнала об этом слишком внезапно. Ей нравился установившийся у них рутинный порядок жизни, когда они словно балансировали на бревне. Но стоит хотя бы одному из них сделать неверное движение, они оба лишатся равновесия и тогда, наверное, лекарство не подействует.
– Что ты, любимая, только не надо плакать.
– Ну скажи, что это за работа?
– У нас вроде бы грядут какие-то перемены… Сам толком не знаю, о чем идет речь… Я просто прикрываю свои тылы. Не стоит раньше времени волноваться, моя кошечка.
– Смотри не потеряй работу, Габ, – предостерегла его Элли, и ему показалось, будто она приставила к его печени лезвия кухонного блендера.
– В том-то и дело, – ответил он. – Именно поэтому я и считаю, что мне лучше поработать сверхурочно, раз меня об этом в кои-то веки попросили.
Если бы Габриель был из тех, кто гордится своим умением врать, он остался бы крайне доволен собой. Ведь он не только сумел подчеркнуть свое желание во что бы то ни стало сохранить работу, на какие бы жертвы ради этого ему ни пришлось пойти, но также намекнуть, что его компания испытывает некоторые трудности, причем так, чтобы Элли не слишком встревожилась по этому поводу. Однако он никогда не стремился в записные лжецы, а потому почувствовал себя не в своей тарелке.
Позже, после обеда, когда Элли вымыла всю посуду, а Габриель выпил пару литров воды, он принялся смотреть, как она убирает одежду в шкаф в спальне. Движения ее были более осторожны и выверены, чем обычно, и ему подумалось, что она стала лучше ощущать свое тело.
– Как ты? – спросил он.
– Такое чувство, словно меня раздуло, – улыбнулась она.
– Нервничаешь?
– Сейчас, пожалуй, нет, но, верно, буду, ожидая, когда образуются эмбрионы. И после тоже. Но ведь и ты станешь переживать, правда?
Габриель кивнул.
– Но в данный момент я не нервничаю. Сейчас я наслаждаюсь ощущением предоставляющейся мне возможности. Понимаешь, о чем я? – У Элли в глазах стояли слезы, но глядела она куда-то в сторону.
– Да, я знаю, что ты имеешь в виду.
– А что чувствуешь ты?
– Это не так важно.
– Да ну тебя.
– Прости, – сказал Габриель и выдержал паузу. Что он чувствовал на самом деле? – Я не хочу тебя разочаровать, Элли.
– Я знаю, но что ты чувствуешь?
– Опьянение?
– Наверное, хочешь добавить, – проговорила она с улыбкой.
– Мне кажется, чем больше я хочу не разочаровать тебя, тем сильнее я тебя разочаровываю. Я хочу сказать, что в последнее время в нашей жизни было не слишком-то много радости. Верно ведь? И я об этом сожалею.
– Да, но что ты чувствуешь, Габ? – рассмеялась Элли.
– Что я недостоин тебя, – ответил он, тоже со смехом.
– Да уж, похоже, так и есть. Сколько ты пробудешь на работе?
– Не знаю. Может, приду поздно. Так что не жди меня и ложись спать. Когда вернусь, постараюсь тебя не разбудить.
– Лягу, если почувствую, что устала. Ну, пока.
Для Элли, хоть она его и любила, весь этот разговор мало что значил. Она говорила почти машинально, не вдумываясь в сказанное. Через час после его ухода она не вспомнила бы ни слова, потому что была полностью погружена в себя, готовясь к радостям и тревогам материнства. Она готовила свое лоно, как хозяйка наводит порядок в квартире, включив погромче музыку, чтобы та заглушала все звуки извне, связанные с какими-либо иными событиями в ее жизни.
В вагоне поезда метро, следующего до станции «Олд-стрит», Габриель размышлял о себе, Габе-лгуне. Он всегда стремился быть правдивым, и в особенности с Элли. Но теперь он рассудил – с готовность человека, блюдущего свою выгоду, – что в данном случае правда избавила бы его от ответственности. Нет, это не по нему: бросить правду человеку в лицо – и пускай делает с ней что хочет. Только потому, что совесть не позволяет ему держать язык за зубами. Самоустраниться от решения проблемы, совсем не думая о том, какой груз он возложит на того, кого любит. Он правильно сделал, что соврал. Ведь в данный момент самое важное – это благополучие Элли. Она хорошо и правильно сказала, что они делают это вместе, и, разумеется, так оно и есть, но все, что с ними происходит, на самом деле происходит с ней. Она нуждалась в защите от такой глупости, как его дурацкое увольнение, она это заслужила.
«Со мной у нее только одни проблемы», – подумал он в приступе самобичевания. Его переполняли эмоции. И сразу в мозгу промелькнуло: «Я это хорошо понимаю, и нужно купить ей цветы!»
Когда он вышел из метро, то позвонил в цветочный магазин и заказал на утро букет из гвоздик, роз и фрезий с доставкой по указанному адресу.
– Вложить карточку с каким-либо сообщением, сэр?
– «Я люблю тебя больше жизни», – ответил он и тут же понял, что это звучит слишком тревожно, словно песня Джеймса Бланта.[3] – Нет, нет, нет, прошу прощения. Просто напишите: «Прости, что вел себя как жопа».
– Жопа? – переспросила продавщица, явно более привычная к фразам в стиле мистера Бланта со товарищи. – Я правильно поняла? Написать с большой буквы?
– Да… Нет-нет. – «И что это ты все время извиняешься? – подумал Габриель. – Хватит прогибаться». – Вот, я знаю, что подойдет. – И он брякнул первое, что пришло на ум: – Напишите: «Ты мое утро».
– Ты утро?
– Нет-нет. «Ты мое утро». Она поймет.
– Ладно, – с сомнением проговорила продавщица цветочного магазина. – В конце концов, ваше дело.
Они с Дейвом встретились у приходской церкви Шордича[4] и, не разговаривая, пошли к переулку Бриклейн, словно двое обреченных бедолаг, направляющихся туда, где им заведомо оторвут яйца. Стоит миновать церковь, как дорога перестает быть ведущей куда-то улицей и становится тем, чем является со стародавних времен, – убогим черт знает чем. Этакой санитарной зоной на подступах к Сити. Сразу за церковью, по другую сторону выстроившихся в цепочку таксомоторов, начинаются шеренги бедных домов, где в убогих квартирках проживают семьи преимущественно азиатского происхождения. Здесь царит тишина, и больше всего этот район поражает полным отсутствием зелени. Тут нет ни деревьев, ни травы – только грязные дома, и время от времени промелькнет чье-нибудь настороженное смуглое лицо. Машин мало, да и те стоят припаркованными. У одной нет колес, у другой разбито ветровое стекло. Никакого шума, никакой жизни. Место, куда если и забредают, то для того, чтобы пройти куда-нибудь более короткой дорогой. Стоит миновать это место, и улица опять становится улицей: парочка пабов, много офисов таксомоторных компаний – пожалуй, даже слишком много, – одинокий стриптиз-клуб и запах индийской пищи, доносящийся из переулка Брик-лейн.
Они продолжали хранить молчание, пока не остановились у переоборудованного под офис складского здания. Арендная плата здесь явно была невелика.
– Ну, вот и пришли, – проговорил Дейв, нажимая кнопку переговорного устройства.
Раздался звонок. Затем прозвучал чей-то голос:
– Здравствуйте. Это Дейв Гилберт и Габриель Белл?
Габриель готов был поклясться, что услышал, как на четвертом этаже кто-то ухмыльнулся, но переговорное устройство уже отключилось. Дверь открылась. Они поднимались по лестнице медленно, отчасти потому, что Верзила Дейв не привык обходиться без лифта, но главным образом потому, что их охватило такое чувство, будто им всего по тринадцать лет и их вызвали к директору школы за курение за навесом для велосипедов.
На четвертом этаже их попросили присесть и подождать. Габриель и Дейв расположились на мягком диване из искусственной кожи, стоящем в коридоре, который также, видимо, служил приемной, и наблюдали, как их игнорирует неулыбчивая секретарша, уставившаяся на экран своего компьютера. Через несколько минут дверь, выходящая в коридор неподалеку от них, приоткрылась и в нее просунул голову щеголеватый тип, который, видимо, заправлял здесь делами.
– Ладно, заходите, – крикнул он. – У меня мало времени.
Дейв и Габриель понуро поплелись к его кабинету. Когда они вошли, щеголеватый тип закрыл за ними дверь.
– Потеряли работу?
Они оба кивнули.
– Не ожидали, поди?
– В общем-то, нет.
– И вас это не тревожит?
– Что вы имеете в виду?
– Вас не тревожит, что вы не понимали, насколько мало хорошего в том, что вы делаете?
– Зависит от того, что вы называете хорошим, – ответил Дейв.
– Да, верно, благодарю вас, профессор. Я знаком с тем, что вы писали. Это было очень скучно. С другой стороны, может, это ваш редактор велел вам наскучить читателю до смерти. Если вы станете работать здесь, вам придется выдерживать стиль, уважать свою аудиторию, а то в наши дни многие так называемые журналисты, эти зануды, постоянно норовят поучать читателя. Оттого и остаются без работы.
Габриель сильно прикусил губу, едва ли не до крови. Смазливый хлыщ посмотрел на него в упор:
– Как думаете, сможете писать так, как принято у нас? Если вам кажется, что вы слишком хороши для того, чтобы давать людям то, что им нужно, то вы оба надутые индюки.
– Почему вам кажется, что мы не сможем писать так, как у вас принято? – дипломатично поинтересовался Дейв.
– Ну что же, посмотрим. И запомните, что наши читатели не хотят объективного изложения фактов. Им нужны горячие сплетни, которые они смогут пересказать в пабе за кружкой пива, и хорошие титьки, которые будут стоять у них перед глазами, пока они делают свою нудную работу. То есть разговоры о переходе игроков из одного клуба в другой и контакты с девочками. И о чем бы вы ни писали, текст должен быть кратким, не больше трехсот слов. И вы никогда не должны писать про тот клуб, за который болеете. – Он бросил взгляд на Габриеля. – Вот ты. За кого болеешь?
– За «Челси».
– Дрочила.
– Пошел ты!
– Ха-ха. – Потом он обернулся к Дейву. – А как насчет тебя?
– Я болею за «Арсенал».
– К черту гребаный «Арсенал».
– А за кого болеешь ты? – спросил Дейв.
– За «Сперз».[5]
– Эх, не любишь ты футбол!
– Полегче на поворотах, толстяк, такие шуточки здесь не пройдут.
Это, по-видимому, было сказано на тот случай, если бы Габриель с Дейвом подумали, что все нормально и они отшутились.
– Ну ладно, сотня в день. Начало работы в восемь тридцать. Потом будут смены, но пару недель мы понаблюдаем, как вы справляетесь. Увидимся завтра. И вот еще что. После того как я пойму, на что вы способны, кто-то из вас двоих может уже больше не понадобиться. – И на этих словах он от них отвернулся.
Выйдя на улицу, Дейв закурил сигарету и проговорил:
– Что ж, прошло лучше, чем я ожидал.
– Давай начистоту. Похоже, нам предстоит состязаться друг с другом, чтобы получить эту работу?
– Да, похоже на то, или же мы соревнуемся с кем-то еще, кто у них уже работает.
– Что-то у меня поганое чувство, приятель, – недовольно поморщился Габриель. – Я хочу сказать, что пойти сюда было твоей идеей. И бороться с тобой за это место с моей стороны было бы неправильно. Во всяком случае, у меня такое чувство.
– Я знаю, дружище, – сказал Верзила Дейв, задрав голову и выпуская изо рта облако дыма. – Но похоже, что у нас просто нет выбора. Верно? Я хочу сказать, благородство хорошая штука, но, черт возьми, ты теперь не в том положении, чтобы его проявлять. Да и я тоже.
Они замолчали и пошли по переулку. Дейв попыхивал сигаретой, а Габриель прикидывал, кому больше платят – внештатному райтеру, пишущему на спортивные темы для порносайта, или разносчику газет.
– Это как в «Спартаке»,[6] – проговорил Дейв.
– В смысле?
– Кирк Дуглас и Тони Кёртис в конце фильма сражаются друг с другом, ты, наверное, помнишь, причем побежденный падет от меча своего товарища, ну а победитель будет распят на кресте.
– Я буду Спартаком.
– Нет, я буду Спартаком.
– Нет, я…
В переулке была булочная, и они направились к ней.
– Элли, наверное, не откажется от бейгла со сливочным сыром и лососем. Это поможет ей пережить удар.
– Я думал, ты не собираешься ей рассказывать.
– Я и не собирался, но теперь придется. Я хочу сказать, что по крайней мере в течение недели я буду получать какие-то деньги, – и это и есть решение проблемы. Все равно меня просто выворачивает, когда приходится ей лгать.
– Может, будешь получать и больше недели. Может, все их писаки полное дерьмо. Ежели этот хлыщ ими так доволен, стал бы он нанимать нас?
– Будем надеяться.
– Увидимся завтра, старина.
– И то верно, – вздохнул Габриель и направился в сторону метро.
Настроение у него было приподнятое. Какой-то внутренний голос говорил, что радоваться на самом деле нечему: ему предстоит работать на аморальном ублюдочном сайте и кропать всякую чушь для слабоумных кретинов, и не о такой карьере он мечтал, когда посвятил себя журналистике. Но зато он вышел из дому с тяготившей его проблемой, а возвращался домой, сумев найти решение. Уже одно это грело ему душу. А еще он нес пакет с бейглами и одним пончиком. А в метро он сможет купить пару банок «Лилта».[7] День, подумалось ему, выдался не таким уж плохим.
Между тем взятый напрокат синий «ниссан» уже проехал через Сток-Ньюингтон и Далстон, а теперь въезжал в Шордич, причем каждый красный сигнал светофора на этом пути раздражал водителя больше предыдущего. За рулем сидела учительница рисования с симпатичным, хотя и несколько усталым лицом, приехавшая сегодня из Нориджа.[8] Она жутко страдала от позывов к мочеиспусканию и необходимости в третий раз слушать один и тот же компакт-диск отстойной группы «Белль и Себастьян».[9] Она не знала наверняка, разрешен ли за шордичской церковью левый поворот, но все равно повернула. Дорога была пуста, поэтому, не притормозив, она крутанула руль влево, а затем снова вправо. До нее как раз начало доходить, что она не вполне понимает, где оказалась, когда в очередной раз зазвонил ее телефон. Она взглянула на сумочку с телефоном и еще раз повернула налево, на тихую, тускло освещенную улицу, заметила на дороге кошку и попыталась ее объехать, резко вильнув в сторону. Еще она заметила высокого мужчину с бумажным пакетом в руке, который шел по тротуару пританцовывающей походкой.
В следующий миг она тоже оказалась на тротуаре. Наверное, он услышал шум мотора, потому что начал оборачиваться. Она попыталась уклониться от столкновения, но пешеход был слишком близко, и все произошло слишком быстро, а потому она врезалась Габриелю Беллу прямо в зад. Вообще-то, не только в зад. Таких компактных автомобилей, что бы ни твердили в рекламе, просто не бывает. Но именно в его задницу она врезалась в первую очередь, подбросив его вверх на добрых десять футов. У него не было шансов спастись – и у нее, как вскоре выяснилось, тоже.
Она резко вывернула руль, вновь выехала на проезжую часть и, по-видимому, не успев сообразить, что совершает большую ошибку, нажала на педаль газа, направив автомобиль прямо в стену стоящего на противоположной стороне улицы дома. Однако до стены машина так и не доехала. Вместо этого она сложилась гармошкой, обхватив один из тех старомодных фонарных столбов, которые почему-то никогда не сгибаются, каким бы сильным ни был удар. А удар был действительно сильный. Может, и не настолько сильный, чтобы подушки безопасности не спасли ее, если бы сработали, но только они не сработали. Вот уж повезло так повезло, как говорят некоторые в таких случаях, если принять на веру, что такая вещь, как особое везение, действительно существует.
Это немного походило на сцену из военного фильма. Ну может быть, не сцену, а небольшой эпизод. Люди стали выходить из домов, чтобы посмотреть, что случилось. Сначала они не подходили слишком близко. Они не привыкли доверять чужакам, даже если те лежат без чувств. Один из зевак обошел автомобиль и выключил двигатель. Другой накрыл Габриеля одеялом. Остальные просто стояли и ждали приезда «скорой помощи».
В дверь странной комнаты постучали. Габриель вскочил с постели и открыл ее. За дверью стоял высокий и очень худой мужчина, которому было хорошо за пятьдесят. На нем была ниспадающая свободными складками белая сутана.
– Ну точно, попал к хиппи, как я и думал, – пробормотал Габриель.
Высокий мужчина приветливо улыбнулся и слегка наклонил голову. Его глаза излучали тепло, но казалось, что он сознательно старается не показывать зубы. Габриель закусил нижнюю губу и уставился на продолжавшего улыбаться незнакомца.
– Привет, – произнес Габриель. – Где я?
Мужчина молитвенно сложил руки и представился:
– Меня зовут Христофор. Если вы соблаговолите последовать за мной, мы с коллегой объясним вам, что происходит.
– Меня сбила машина.
– Да, да, так оно и было.
– Со мной произошел несчастный случай.
– Верно.
– Но я не ранен.
– Это зависит от того, что вы подразумеваете под «я».
– Простите?
– То ваше «я», которое находится здесь, действительно не ранено. Ваша сущность, ваша душа, ваше сознание, ваше…
– А как насчет моего другого «я»? Того, которое было сбито автомобилем?
– Вы имеете в виду ваше телесное «я». Увы, оно довольно сильно пострадало. Боюсь, оно лежит на больничной койке со множеством подсоединенных к нему проводов. Этому вашему «я», говоря вашим языком, сейчас очень хреново.
Габриель уставился на визитера, который по-прежнему улыбался.
– Кто вы?
– Я же вам сказал. Мое имя Христофор. Я здесь для того, чтобы вам помочь. Я, вообще-то… Собственно, вы можете называть меня ангелом.
– Не думаю, чтобы я…
– Понимаю, как вам нелегко. Если вы последуете за мной, многое прояснится.
– Я умер?
– Нет. Не думаю, чтобы мертвецов укладывали на больничные койки. Но вы, совершенно точно, сильно нездоровы. Если вы пройдете за мной, мы с вами вместе попробуем в этом разобраться.
Христофор медленно повернулся, и на его губах снова заиграла улыбка. Он ждал, когда Габриель последует за ним. Сделав шаг вперед и оказавшись в коридоре, тот спросил:
– Все это мне снится?
– Нет, – тотчас ответил Христофор.
– Если бы это был сон, вы бы мне все равно об этом не сказали.
– Попробуйте побиться головой о стену.
– Пробовал.
– Знаю.
Они шли по коридору со сводчатым потолком и белыми стенами, и Габриель на ходу глядел в окна. Он видел, что они находятся на первом этаже полукруглого двухэтажного здания. За окнами был парк. Ни других домов, ни людей он не увидел. Солнце было неяркое, как ранней осенью, а небо голубое, но того оттенка, какой бывает часа в четыре дня. Рельеф прилегающей местности был ровный, а трава зеленая, хотя, похоже, дождь здесь не шел уже давно. Габриель увидел также, что неподалеку от здания расположено спокойное серое озеро. Вдоль берега тонкой линией тянулись деревья. Дул легкий ветерок и шелестел листвой, отчего та словно оживала. Все это походило не то на роскошный университетский городок, не то на безлюдную местность в суссекских холмах, причем в наиболее равнинной их части. Короче, Англия в сентябре, но без дождя и без каких-либо признаков осени.
– Так меня действительно сбила машина?
– Да, – подтвердил Христофор, не поворачивая головы.
– Как я здесь очутился?
Христофор проигнорировал этот вопрос, но сообщил:
– Я видел, как это произошло. Пострадали не только вы. Сейчас вы встретитесь еще с одной жертвой. И мы примемся за работу. Ну вот и пришли.
Они остановились. Христофор открыл дверь и посторонился, пропуская Габриеля вперед. В комнате, где тот очутился, стояли в круг шесть стульев. Три из них были заняты. Круглолицый человек, от которого исходило неяркое оранжевое сияние, встал, когда они вошли, и представился как Клемитиус.
– Раньше я был одним из посланников Божьих, – пояснил он, – но теперь меня повысили, и я стал психотерапевтом.
И он улыбнулся так же, как Христофор. Единственное отличие состояло в том, что он показал зубы – желтоватые и, пожалуй, чересчур большие для его рта.
По обеим сторонам от Клемитиуса сидели две женщины, такие же сконфуженные, как и Габриель. Они хранили молчание. Одну из них представили как Джули, другую – как Ивонну.
– Присаживайтесь, – пригласил Габриеля Клемитиус. – Мы ждем еще одного.