ГЛАВА 1
Новогодняя ночь выпала на воскресенье. И это было бы куда менее проблематично, если бы моя бабушка не считала слова «Собери семью на воскресный ужин» незыблемой заповедью, а дядя Рио не взялся бы разливать гостям вино.
Вина было много.
К тому времени, как мы начали убирать посуду со стола, стало ясно, что ни один взрослый в ближайшее время не сможет сесть за руль, чтобы отправиться домой. А учитывая то, что у моего отца было семеро братьев и сестер, каждый из которых успел жениться и обзавестись детьми, которые были на десяток, а то и больше лет старше меня, «взрослых» было много. В то время как я заносила на кухню гору тарелок, за моей спиной затевалось больше дюжины споров, заглушенных звуками неистового смеха.
Со стороны происходящее походило на хаос. Но на взгляд профайлера, всё было просто. Просто понять. Просто найти смысл. Это была семья. Что-то вроде семьи, состоящей из самых разных личностей – таких здесь хватало: заправленные и не заправленные рубашки, тарелки разбивались, но обращались с ними осторожно.
– Кэсси, – стоило мне зайти на кухню, как мой двоюродный дедушка одарил меня незлобной, сонной улыбкой. – Ты ведь соскучилась по семье, да? Приехала навестить своего старого дядюшку Рио!
Все до единого люди в этом доме считали, что последние шесть месяцев я провела, будучи частью программы для одаренных детей, спонсируемой правительством. Что-то вроде школы-интерната. Кое-что из этого даже было правдой.
Кое-что.
– Ба! – моя бабушка издала пренебрежительный звук в сторону дяди Рио, забирая стопку тарелок из моих рук и опуская их в раковину. – Кэсси приехала не ради старых дураков, которые слишком много пьют и слишком громко болтают. – Нонна закатала рукава и открыла кран. – Она приехала повидаться со своей ноной. Чтобы извиниться за то, что не звонила, как ей следовало бы.
Из двух попыток воззвать к чувству вины, лишь одна угодила прямиком в цель. Дядюшка Рио остался невозмутим. А вот я почувствовала себя виноватой и присоединилась к Нонне у раковины.
– Эй, – сказала я. – Давай я.
Нонна хмыкнула, но отошла в сторону. Было что-то уютное в том факте, что она осталась в точности такой, какой была всегда: частично домохозяйкой, частично диктатором, управляющим семьей запеченными макаронами и ежовыми рукавицами.
Вот только я стала другой. Мне не удавалось сбежать от этой мысли. Я изменилась. У новой Кассандры Хоббс было куда больше шрамов – как метафорически, так и буквально.
– Она становится капризной, если ты не звонишь на протяжении нескольких недель, – сказал мне дядя Рио, кивая на Нонну. – Но ты наверняка была занята? – его лицо загорелось любопытством, и несколько секунд он пристально глядел на меня. – Разбиваешь сердца! – заявил он. – Скольких парней ты утаила от семьи?
– У меня нет парня.
Уже много лет дядюшка Рио считал, что я прячу от него своих парней. И вот впервые, он оказался прав.
– Ты, – Нонна указала на дядю Рио невесть откуда появившейся в её руке лопаточкой. – Выметайся.
Он с опаской взглянул на лопаточку, но не сдвинулся с места.
– Выметайся!
Три секунды спустя мы с Нонной остались на кухне одни. Она стояла, проницательно глядя на меня, выражение её лица слегка смягчилось.
– Тот парень, что забрал тебя отсюда прошлым летом, – сказала она, – тот, что с модной машиной… Он хорошо целуется?
– Нонна, – я захлебнулась от возмущения.
– У меня восемь детей, – сказала мне Нонна. – Я знаю о поцелуях всё.
– Нет, – быстро ответила я, вычищая тарелки и стараясь не задумываться о её последних словах. – Мы с Майклом… Мы не…
– Ох, – понимающе произнесла Нонна. – Он не слишком хорошо целуется. – Она утешительно погладила меня по плечу. – Он ещё молод. Целая жизнь впереди, есть время научиться.
Этот разговор заставлял меня сгорать от стыда, особенно учитывая то, что целовалась я не только с Майклом. Но если Нонна хотела думать, что я так редко звонила домой, потому что мучилась от юношеской любви, пусть так и будет.
Такой вариант принять куда легче, чем правду: я стала частью мира мотивов и жертв, убийц и трупов. Меня похищали. Дважды. Иногда я всё ещё просыпалась по ночам от воспоминаний о тугих хомутах, впивавшихся в мои запястья, и звуках выстрелов, звенящих в моих ушах. Иногда, закрывая глаза, я видела блики на окровавленной поверхности ножа.
– Ты счастлива в этой своей школе? – Нонна, как могла, старалась звучать непринужденно. Но меня не обмануть. Прежде чем стать частью программы «Естественных», я пять лет прожила с моей бабушкой по отцовской линии. Она хотела, чтобы я была в безопасности и чтобы я была счастлива. Она хотела, чтобы я была рядом.
– Да, – сказала я бабушке. – Я счастлива, – я не лгала. Впервые в жизни, я чувствовала, что нашла своё место в этом мире. С моими друзьями из «Естественных», мне не приходилось притворяться кем-то, кем я не являлась. А даже если бы я захотела, я не смогла бы их одурачить.
В доме полном людей, замечающих то, чего не видели остальные, скрывать что-то было невозможно.
– Ты хорошо выглядишь, – неохотно признала Нонна. – Конечно, после того, как я кормила тебя целую неделю, стало куда лучше, – она снова хмыкнула, а затем ласково отодвинула меня и принялась сама мыть посуду. – Когда будешь возвращаться, возьмешь с собой еды, – заявила она. – Тот парень, что забирал тебя – слишком худой. Может он станет целоваться лучше, если на его костях будет хоть немного мяса.
Я прыснула.
– Что вы там говорили про поцелуи? – из дверного проема донесся голос. Я обернулась, ожидая увидеть одного из братьев моего отца. Вместо этого, я увидела его самого. Я замерла. Мой отец работал за границей, и мы не ждали его возвращения ещё пару дней.
В последний раз я видела его больше года назад.
– Кэсси, – отец натянуто улыбнулся мне тенью настоящей улыбки.
Я вспомнила о Майкле. Он бы знал наверняка, что означает напряжение в лице моего отца. Но, в отличие от него, я была профайлером. Из горстки крохотных деталей – содержимого чемодана, слов приветствия – я выстраивала большую картину: кем был человек, чего он хотел, как бы он повел себя в той или иной ситуации.
Но что значила эта его не-совсем-улыбка? Какие эмоции скрывал мой отец? Чувствовал ли он хоть искру одобрения или гордости, или чего-либо отцовского, глядя на меня?
Этого я сказать не могла.
– Кассандра, – упрекнула меня Нонна, – поздоровайся с отцом.
Прежде чем я успела ответить, Нонна обвила его руками, крепко сжимая. Она поцеловала его, затем пару раз стукнула и снова поцеловала.
– Ты вернулся раньше, – Нонна, наконец, оторвалась от блудного сына. Она строго взглянула на него – наверное, так она смотрела на него, когда он в детстве следил грязными ботинками на ковре. – Почему?
Мой отец мельком взглянул на меня.
– Мне нужно поговорить с Кэсси.
Нонна прищурилась.
– И о чём же тебе нужно поговорить с нашей Кэсси? – она ткнула его в грудь. Несколько раз. – Она счастлива в своей новой школе, со своим тощим парнем.
Я едва расслышала эти слова. Я полностью сконцентрировалась на моём отце. Он выглядел слегка потрепанно, словно не спал целую ночь. И он не смотрел мне в глаза.
– Что случилось? – спросила я.
– Ничего, – произнесла Нонна, властно, словно шериф, выносящий смертный приговор. – Ничего не случилось, – она обернулась к моему отцу. – Скажи ей, что ничего не случилось, – приказала она.
Мой отец пересек комнату и ласково опустил руки мне на плечи.
Обычно ты не бываешь так ласков.
Я думала обо всём, что знала о нём – о наших отношениях, о том, каким человеком он был, о том, что он приехал сюда. Я чувствовала себя так, словно проглотила свинец. Внезапно я поняла наверняка, что он собирался сказать. И понимание парализовало меня. Я не могла дышать. Я не могла моргнуть.
– Кэсси, – мягко сказал мой отец. – Дело в твоей матери.