— Дыши! Слышишь, дыши, я тебе говорю!!

…

— Дыши! Дыши же!! Ну! Шарртат! Шагхан маарланс аршнэс. Нэшмет рашиф ассахш!

— Ту алорен айреш!

…

— Давай, остроухий!

Отчаяние темной удушливой волной накатывало на мой мятущийся в панике разум при каждой продолжительной остановке сердца спасаемого мной существа. Вы когда-нибудь пытались разговаривать с отбивной? А с потрошеной тушей?

Трудно представить, что окровавленный кусок мешанины из мяса и костей, над которым суетилась ваша покорная слуга, был когда-то живым. Собственно, не нужно быть специалистом, чтобы понять, что сердце биться категорически не желает — его было отлично видно в щель меж ребрами и кусками легких. Я бы тоже при таком раскладе устроила бойкот израненному организму, ради чего прикажете стараться, если ни одной целой части тела нет! Вот только меня такая ситуация абсолютно не устраивала!

— Рюш! Перестань мельтешить, ты мешаешь мне сосредоточиться!

Что, что же я делаю не так? Обезболивающие, кровоостанавливающие щупы стоят, льйини силы ускоряют регенерацию поврежденных органов, начиная с внутренних, наиболее сильно пострадавших. Если распустить зрение, то видно только сплошной кокон из силовых льйини, опутавший израненное тело. Одной мне ни в жизнь не справиться, эх, Мастер, за что ты бросил меня? При мысли о наставнике защипало глаза и перехватило дыхание. Наручем размазав злые слезы по пыльным щекам, нахмурилась, собирая разбегающиеся мысли.

Сила моего Мастера, покинув пустую уже оболочку тела, упорядочила созданный моими стараниями восстанавливающий кокон. По сути, одна жизнь была отдана за другую.

Да, Мастер был тяжело ранен, однако жив и в сознании! С его помощью я в два счета поставила бы его на ноги. Но он решил уйти, наказав вытащить вот ЭТОГО типа с того света! Как такое вообще возможно осуществить?

Кхаракх! Будь проклят этот Путь! Великая Плетунья, неужели так все и было задумано?! Но что же делать дальше, ведь, несмотря на принимаемые меры, улучшения не наступало, более того, с каждой минутой сердцебиение становилось все реже.

— Думай, Лиссэ! Как говорил учитель — не бывает безвыходных ситуаций, в крайнем случае воспользуйся окном или пробей стену!

Вот стена-то как раз и не хочет поддаваться!

— Рюш!! Да в чем дело, в конце концов! Что с тобой происходит?

Сказать, что я была изумлена, — это не сказать ничего. Мой кагарш вел себя слишком странно, чтобы оставить это без внимания. Маленький, чуть больше ладони, суетливый паукокраб с ярко-синей мягкой шерстью, покрывающей шаровидное тельце, сновал у меня перед глазами, перебирая шестью длинными, стального цвета ножками. Рукоклешни возбужденно топорщились над плоской головенкой с восемью сверкающими глазами. Периодически из-под длинных, как у птицееда, клыков раздавались пронзительные трели.

Издалека легко принимаемое за экзотическую птичку, это создание являлось самым опасным в здешнем мире существом, о чем и предупреждал ультрамариновый цвет окраски. От его яда не существовало противоядия — ни химического, ни магического, ни какого-либо другого. Спасало только то, что раздобыть яд было крайне сложно, практически нереально.

Я замерла, считывая путаные импульсы льйини, посылаемые во все стороны моим маленьким другом. Понимание прорвало плотину словарного потока, несущего с собой, как и полагается, один мусор, состоящий из ругательств: на себя — «дуру тупую», «остроухого идиота, влипшего в такую историю» и «Мастера, умершего так некстати». А еще на маленького бесстыжего кагарша, который давно уже мог бы сообщить мне сию «распрекрасную» новость, что наш спасаемый — отравлен! Причем отравлен fathashi!!

— М-да-а, кому же ты, милый, дорогу-то перебежал? — Я сочувственно покосилась на то, что должно было быть лицом. — Однако какой же ты везучий тип! Твои недруги явно не могли бы предположить такого!

Да и никто не мог бы! По словам Мастера, лишь единицы знали о противоядии от фатташи, а если и знали, сделать все равно ничего не могли, ведь производит противоядие, равно как и яд, только живой кагарш и только по своему собственному желанию.

— Давай, миленький, ты давно знаешь, что делать, — шепнула я нетерпеливо переступающему паучку.

И, отодвинувшись в сторону, тяжело привалилась на камень, неосознанно сжимая и разжимая кулаки. Рюш деловито защебетал, пробежал по окровавленному телу и замер на предплечье возле запястья. Мое в ответ слабо запульсировало — нервишки лечить надо! Повезло остроухому — у него обезболивание по полной работает, мне в свое время такой радости не досталось.

Секундное промедление, и острые клыки до основания вонзились в руку раненого. Тело выгнулось в первой судороге, как только яд пронесся по организму, сердце зашлось в конвульсиях, пропуская отравленную кровь. То ли еще будет, вторая волна — переработанный яд! Прикрыв глаза, я переживала события, произошедшие год-полтора назад. Тело почти забыло боль, но разум отказывался вычеркивать ее из памяти, каждый день находя напоминание на внутренней стороне правого запястья в виде двух треугольных шрамов от полых клыков кагарша.

Это был самый жестокий урок, пусть даже и не совсем запланированный, из тех, что преподносила мне жизнь и преподавал Мастер. Привычка задумываться о последствиях после таких действенных мер у меня задержалась надолго. По прошествии моей двухнедельной комы я просто не могла плести в полную силу, но больше всего давило чувство вины.

От моих опрометчивых действий рухнули плетеные дома-ксоты. Эти большие, синие, похожие на сталактиты сосульки вместе со всеми своими обитателями оказались в соке раздавленных ими грибов Гуу. А делов-то было — проследить как следует льйини камня и не путать их с воздушным карманом скрытой пещеры, под завязку наполненной газом. В итоге — пожалуйста, получите взрыв и землетрясение. Много тварюшек погибло, а часть была обречена на смерть в изгнании. Ядовитый сок пещерных грибов, который был для них пожизненным стерилизатором, не оставлял шансов на возвращение.

Вот бы мне в свое время такое средство да домой от тараканов! Надо сказать, что я с детства не боюсь насекомых. Совершенно спокойно отношусь ко всякого рода жучкам, паучкам, обожаю гусениц, несколько опасаюсь сороконожек и абсолютно не переношу тараканов. Эти желто-коричневые твари вызывают во мне сильнейший приступ брезгливости и отвращения, практически граничащий со страхом.

Я плакала навзрыд, наблюдая, как трогательно выпавшие паучки прощались с теми, кто остался наверху, а потом медленно расползались в разные стороны. Один из них, видно еще совсем детеныш, если такое можно сказать о паукокрабе, никак не мог понять, почему некогда такие родные и заботливые сородичи теперь не пускали его домой, который он еще ни разу не покидал, и обстреливали его сгустками яда, не давая приблизиться. Так, жестоко теснимый недавними собратьями, он отходил все дальше и дальше, пока, оступившись, не укатился совсем далеко в сторону.

Мастер как всегда не проронил ни слова, видя, что мне и так тошно, лишь позже, возможно, желая утешить, проговорил, что это не самый страшный исход необдуманных плетений, все могло быть хуже, если бы на кону стояли человеческие жизни!

Но, как видно, одного урока мне было мало, и я тут же получила второй, уже благодаря своей глупости! Маленький кагарш, последним покинувший гнездовую пещеру, поравнялся с нами. От него исходили льйини такого горя и обреченности, что у меня защемило сердце, и в эмоциональном порыве я подскочила к нему, подхватывая на руки. Наставник и пикнуть не успел, как острые клыки пронзили мою руку.

Дальше были только боль и тьма, тьма и боль, кружащие стервятниками, чередующиеся между собой за право терзать мое тело и душу.

Но Рюш не хотел убивать меня, он всего лишь испугался и, поймав мои не успевшие остыть льйини нежности, направленные к нему, тут же пустил сок противоядия. Мастеру потребовалось три недели, чтобы окончательно поставить меня на ноги, а кагарша — на ножки. За все время моей болезни паукокрабик не отходил от меня ни на шаг, ничего не ел, страшно ослаб и щебетом передавал учителю свое беспокойство и сожаление.

Привязанность его ко мне только крепла с каждым днем, к великому удивлению наставника, который слышал о лояльности кагаршей, но никогда — о дружбе человека и паука.

Я тут же дала имя моему новому другу: Гаврюша, или просто Рюш. Он не возражал и вскоре охотно на него откликался. Мы стали неразлучны, и даже во время сложных поручений наставника маленький паучок отказывался покидать меня, соглашаясь на это лишь после долгих увещеваний и с большой неохотой. Все свои нерастраченные эмоции: раскаяние, тепло и заботу, которой он лишился, всю дружбу, нежность, любовь я передала ему, и он платил мне тем же. Учитель только вздыхал и качал головой: «Такая молодая… Ох, Нишасса! Игрунья со смертью». Такое прозвище я получила вместе с именем, став учеником. Забыть, что было прежде, принять новое! Так говорил Мастер. Но было слишком много всего, чтобы забыть, и хотя сейчас все воспринимается в легкой дымке прошедшего времени, тоска давит на грудь, а непрошеная слеза нет-нет, а пробежит по щеке.

Я поморгала, стряхивая оставшиеся на ресницах слезинки. Рюш успокаивающе курлыкал мне в ухо, сидя на своем любимом месте у моей шеи. Конвульсии у Тела (не могу иначе воспринимать ЭТО ввиду того, что просто не видела, как ОНО выглядело раньше) уже закончились, лишь слегка подергивались конечности. Зато прогресс был налицо — кокон сиял серебром, сообщая, что пациент скорее будет жить, чем умрет. Но раз сердце выдержало такие судороги, значит, потянет и весь процесс восстановления, который, по моим прикидкам, должен продлиться не меньше пяти недель, одну из них займет дорога домой.

Я подавила вздох. Как могло случиться такое, что я спокойно воспринимаю часть подземных пещер как свой дом?! Не оттого ли, что смирилась с невозможностью выбраться отсюда? Ну уж нет. Просто осматриваюсь и жду удобного момента. И если Мастер был прав, то этот момент уже на подходе, а Мастер никогда не ошибается!

Пошарив вокруг, я собрала свои пожитки, которые смогла найти, захватив и сумку учителя, — загляну туда на досуге. Часть вещей осталась под завалом, но их достать почти нереально, да и важного ничего там нет — так, комплект походной утвари, всякая мелочь.

Что тут у нас еще? Вещи этого типа — мешок, достаточно легкий, беру; а это что под камнем? Э-э-эх! С легким звоном перед глазами предстала сначала одна, затем вторая сабля. Не очень длинные, со слегка изогнутыми тонкими клинками из темно-серого металла, они были прекрасны даже на мой неискушенный вкус абсолютного дилетанта, несмотря на бурые пятна на обоих лезвиях. Я даже присвистнула от восторга — красота! Ничего конкретного сказать не могу — родившись в мире высоких технологий, не научилась разбираться в холодном оружии.

Нашлись только одни ножны из черной чешуи какого-то снорга, разбирать завал ради вторых не было ни сил, ни желания.

Так, вроде все… хотя нет. Я подошла к Телу, возле головы которого лежала горка обрезанных волос. Простишь ли ты меня, Воин, за такое посягательство на твою честь и жизнь?! Мастер достаточное время уделял истории этого мира, чтобы я смогла четко определить, кто передо мной. Но даже страх перед гневом хассура — лучшего воина здешней Ойкумены — не остановил моего ножа, когда я отрезала роскошную гриву волос, которая явно спускалась ниже поясницы. Мой хвост, едва прикрывающий лопатки, показался жидкой метелкой.

Ты же не хочешь дурачком остаться до конца жизни? Иначе как я залечу пробитый в нескольких местах череп? После уроков Мастера я несколько опасалась касаться его головы, но все же решилась, приготовив на всякий случай щиты, ведь главное оружие хассура, данное ему Сестрами, — это его волосы.

Выдохнув и мысленно перекрестившись, я дотронулась до спутанных темных локонов. Тут же под пальцами пробежали синие искры, но никакого вреда, кроме легкого и даже приятного покалывания, они мне не доставили. Наверно, сбоит оружие, раз хозяин в отключке.

В общей массе волос попадались особые. Они-то, как объяснял Мастер, и воспроизводили энергетические разряды, по желанию владельца парализующие или смертоносные. На ощупь их структура казалась чуть более жесткой, а цвет в общей серо-пыльной массе различить было невозможно.

Наклонившись, я рассмотрела, что волосы не совсем просты, в них попадались причудливые плетения с шариками и грузиками на концах, косичками и маленькими кольцами в узелках, и, хмыкнув, положила всю эту массу в сумку, мало ли, вдруг ему это нужно, а выбирать мелочи некогда.

Встав на колени на том месте, где лежало тело наставника, я прижалась щекой к холодным камням, не замечая, как острые крошки впиваются в кожу.

Полное развоплощение! Шаграйн! Мастер, сколько же тебе было лет, раз аура — Льйи Тайги полностью растворилась в льйиниэре мира?!

Ох, дедуля, как же я буду скучать! Все так неожиданно и некстати! Нет времени, чтобы оплакать и провести церемонию прощания! И это запретил мне Ты! Ты, Кто учил чтить законы и традиции этого мира!

Катись он в тартарары!

— Ой, прости меня, маленький, я не хотела тебя обидеть, малыш… Только ты у меня и остался! — запоздалое раскаяние отвлекло от мрачных мыслей. Поглаживая расстроенного Рюша, я взвалила сумки на плечи и накинула несколько лассо из льйини на кокон. Полноценной левитации не получится — много сил шло на поддержание жизнеобеспечения, но можно тянуть его за собой, сантиметров на двадцать приподняв от земли, создав не совсем левитацию, а скорее некое магнитное поле под телом остроухого.

И кто это сказал, что эльфы хрупкие создания?! Попробовал бы тащить за собой эту махину под метр девяносто, не меньше, да и в плечах, надо сказать, внушительную. Ладно, все равно делать привалы придется, мне ему еще кости вправлять да обновлять регенерационные щупы. И хотелось бы надеяться на всяческое содействие с вашей стороны, сударь, или как там тебя?.. Хассуэре. Все-таки ты необычен даже по местным меркам, не разочаруй меня, пожалуйста, и особенно моего наставника.

— Домой, Рюш! Мы идем домой.