1
Прошёл едва ли час с того момента, когда кто-то – кажется, Робин – сказал, что нам следовало бы всё записать, и всего двадцать девять минут после того, как для этой цели выбрали меня. Эти двадцать девять минут все толпились вокруг, таращась на пустой лист и высказывая всевозможные идеи. Отстали бы вы, ребята! Мне с этим нипочём не справиться! Понятия не имею, с чего начать, и не могу сосредоточиться в таком шуме.
Ладно, так-то лучше. Я им сказала, чтобы оставили меня в покое, и Гомер меня поддержал. Наконец они ушли, и я смогла нормально думать.
Не знаю, сумею ли я сделать это. Хотя, конечно, понимаю, почему выбрали именно меня, – считается, что я лучше всех пишу, но тут ведь нужно нечто большее, чем просто умение писать. Нужно уметь попутно говорить кое о каких мелочах. Таких, например, как чувства, эмоции.
Ладно, к этому вернёмся позже. Может быть. Придётся подождать и посмотреть.
Сейчас я сижу у заводи, на упавшем дереве. Симпатичное дерево. Не из тех старых, гнилых, поеденных белёсыми личинками, а молодое, с гладкой красноватой корой и до сих пор ещё не до конца увядшими листьями. Трудно сказать, почему дерево упало, – оно выглядит таким здоровым, – возможно, просто выросло слишком близко к воде. Здесь так хорошо. Заводь невелика, примерно десять метров на три, но удивительно глубока – в середине по пояс. На её поверхности постоянно бежит мелкая рябь из-за крохотных жуков, бегающих по воде. Мне интересно, а где они ночуют? Закрывают ли глаза, когда спят? И как они вообще называются? Хлопотливые, безымянные, бессонные насекомые.
Если честно, я пишу о жуках и воде, только чтобы не начинать того, что должна делать. Так всегда поступает Крис – он находит способы избежать того, чего ему делать не хочется. Имейте в виду: я не уклоняюсь. Я всем так и сказала.
Надеюсь, Крис не против, что выбрали именно меня, а не его, потому что он ведь действительно отлично пишет. Он в тот момент выглядел немного обиженным, даже как будто позавидовал. Но он ведь не был с нами с самого начала, так что всё правильно.
Ну, мне лучше перестать кусать собственный язык и приступить к составлению плана. Только так можно это сделать – рассказать всё по порядку, в соответствии с хронологией. Для всех нас очень важно, чтобы всё было записано. Именно поэтому мы все так заволновались, когда Робин это предложила. Это ужасно, ужасно важно. Записать всё, что мы сделали, словами на бумаге – это единственный способ сказать самим себе, что мы кое-что значим, что мы существуем на самом деле. Что сделанное нами кое-что изменило. Не знаю насколько, но изменило. Если мы всё запишем, нас могут запомнить. И видит бог, это имеет для нас большое значение. Никому из нас не хочется закончить жизнь в куче мёртвых белых костей, незамеченными, безымянными, тем более если никто так и не узнает о том риске, которому мы подвергались.
Это приводит меня к мысли, что я должна писать некую историческую книгу очень серьёзным, официальным языком. Но я так не могу. Каждый идёт своим путём, и мой путь таков. Если им не понравится, как я пишу, придётся поискать кого-нибудь другого.
Ладно, пора браться за дело.
Всё началось, когда... Как забавно выглядят эти слова. Все используют их, совершенно не думая, что они значат. Когда что-либо начинается? Для каждого всё начинается с появления на свет. Или ещё раньше – со свадьбы ваших родителей. Или когда ваши предки заселили эти края. Или когда человеческое существо, перестав ползать в иле, сбросило хвост и плавники и начало ходить. Но так или иначе, для нас случившееся имело вполне определённое начало.
Итак, всё началось, когда мы с Корри заявили, что хотим отправиться на равнину, в буш, побродить дикарями несколько дней во время рождественских каникул. Одна из наших очередных глупостей: «Вот было бы здорово, если...» Мы, вообще-то, частенько, ещё с самого детства, выбирались на заросшую кустами равнину, нагружали мотоциклы всякой всячиной, чтобы пуститься вдоль реки вниз по течению, спать прямо под звёздами или в холодные ночи поставив небольшую палатку между двумя деревьями. В общем, мы к этому были привычны. Иногда с нами отправлялся кто-нибудь ещё, обычно Робин или Фай. Но только не мальчики. В таком возрасте вам кажется, что мальчики так же интересны, как вешалка для пальто, и вы их вообще не замечаете.
А потом вы подрастаете.
Надо же, ведь всего несколько недель назад – хотя верится в это с трудом – мы просто валялись перед телевизором, смотрели какую-то ерунду и болтали о каникулах.
   – Мы вниз по реке уже сто лет не ходили, – сказала Корри. – Давай пойдём?
   – Ладно. Надо бы спросить папу, нельзя ли взять «лендровер».
   – Точно. А может, Кевин и Гомер захотят с нами?
   – Ещё чего, с мальчишками! Да нам и не разрешат.
   – Ну спросить-то мы можем?
   – Хорошо, но если у нас будет «лендровер», удастся забраться подальше. Можно поехать прямиком к гребню Тейлора и в Ад.
   – Да, здорово, давай спросим.
Тейлор, или Тейлор-Стич, представляет собой длинную линию зубчатого хребта, что тянется прямиком от вершины горы Мартин до Вомбегону. Это узкая каменистая тропа, временами очень крутая, но там всё же можно пройти и даже кое-где укрыться. Вид оттуда просто фантастический. И в одном месте, рядом с горой Мартин, можно доехать на машине почти до гребня, там есть старая просека, оставленная лесозаготовителями, хотя теперь её трудно найти, так она заросла. А вот Ад – это большая котловина по другую сторону Тейлора, там сплошные валуны, и деревья, и ежевика, и дикие собаки, и вомбаты, и подлесок. Настоящие дебри, не знаю никого, кто бы туда забирался, хотя сама я не раз стояла на краю впадины, глядя вниз. Я даже не представляла, как туда можно добраться. Скалы вокруг просто потрясающие, местами в несколько сот метров высотой. И есть несколько маленьких скал, которые называются Ступени Сатаны, – они спускаются вниз, но поверьте мне, если это шаги, то Великая Китайская стена – просто изгородь за нашим домом. Но если в котловину вообще можно попасть, то только по этим скалам, и мне всегда хотелось это проверить. Местные постоянно рассказывают истории о некоем Отшельнике из Ада, каком-то бывшем убийце, который якобы живёт там уже много лет. Он вроде как убил собственную жену и ребёнка. Мне хотелось верить в его существование, но что-то не получалось. В моём уме постоянно возникали всякие неудобные вопросы, вроде такого: «А почему его не повесили, как в то время поступали с убийцами?»
Но всё равно история была отличная, и я надеялась, что это правда – если не в части убийства, то хотя бы в части отшельничества.
Как бы то ни было, наша поездка началась именно в тот момент. Отправиться в путешествие мы решили, в общем-то, случайно – и сразу же принялись за дело. В первую очередь нужно было убедить наших мам и пап отпустить нас. Не то чтобы они нам не доверяли, но, как сказал папа, дело это довольно серьёзное. Родители массу времени потратили... нет, не запрещая поездку, а пытаясь убедить нас взяться за что-нибудь другое. Наверное, большинство родителей действуют подобным образом. Им не хочется начинать ссору, вот они и предлагают альтернативы, которые, как им кажется, будут вполне приемлемыми для них самих, и надеются, что и для нас тоже. «А почему бы вам не отправиться снова вниз по реке? А почему бы вам не позвать с собой Робин и Мириам вместо мальчиков? А почему бы вам не взять мотоциклы, как обычно? А то и лошадей? Устроить настоящий старомодный походный лагерь. Это было бы весело...»
Мамино представление о веселье воспитано шоу «Виррави», той его частью, которая происходит в заповедниках, так что едва ли она была авторитетом по этой части. Я чувствую себя немного странно, записывая это, если учесть всё то, через что мы уже прошли, но я намерена оставаться честной и не поддаваться сантиментам.
В конце концов мы пришли к некоему соглашению, и с учётом обстоятельств оно выглядело неплохо. Нам доверили «лендровер», однако вести его разрешалось только мне, несмотря на то, что у Кевина были права, а у меня – нет. Но папа знает, что я отличный водитель. Мы можем поехать к гребню Тейлор-Стич. Можем пригласить мальчиков, но нас Должно быть больше – не меньше шести человек, а лучше восемь. Это потому, что маме с папой казалось, будто при большем количестве народа каким-то образом уменьшается шанс на всякий разгул. Нет, конечно, они не сказали этого напрямую, они твердили, что это лишь ради нашей безопасности... но я уж слишком хорошо их знаю.
Да, я осторожно написала «знаю» – мне бы не хотелось, чтобы всё запуталось, если бы я поставила прошедшее время.
Нам пришлось пообещать не пить спиртного и не курить, а ещё поклясться, что и мальчики не станут этого делать. И как это взрослые умудряются до такого додуматься! Похоже, им кажется, что вы постоянно ищете шанса сотворить что-нибудь безумное. Иногда они даже вам это внушают. Я, честно, вообще не предполагала, что мы возьмём с собой спиртное или сигареты. Прежде всего, это слишком дорого, а у нас после Рождества едва ли могли остаться деньги. Но самое забавное здесь то, что родителям кажется, будто их дети вытворяют нечто такое, чего на самом деле те никогда не делают, зато в том, в чём дети, по их представлениям, вполне невинны, отпрыски обычно продвинулись достаточно далеко. Например, родители никогда не возражали против моих школьных репетиций, вот только всё это время я проводила со Стивом, и мы с азартом расстёгивали друг на дружке пуговки и пряжки, а потом с бешеной скоростью снова их застёгивали, когда мистер Кассар начинал кричать: «Стив! Элли! Вы там опять этим занимаетесь? Эй, кто-нибудь, дайте мне монтировку!»
Весёлый парень этот мистер Кассар.
Мы сошлись на числе восемь, включая нас с Корри. Эллиота мы приглашать не стали, потому что он уж слишком ленивый, и Мириам тоже, потому что она занималась опытами с родителями Фай. Но через пять минут после того, как мы закончили составлять список, один мальчик из него, Крис Ланг, завернул к нам домой со своим отцом. И мы тут же бросились к ним с нашим предложением. Мистер Ланг – крупный мужчина, он всегда носит галстук, вне зависимости от того, где находится и чем занят. Ко мне он относится как-то уж слишком серьёзно. Крис говорит, что его отец родился на углу улиц Прямой и Узкой и это на нём отразилось. Когда рядом отец, Крис держится тихо и незаметно. Но мы с ними заговорили и выложили всю идею буквально одним предложением, когда все уселись за кухонный стол и принялись поедать мамины лепёшки. И тут выяснилось, что мистер и миссис Ланг надолго уезжают, и хотя у них есть рабочий, Крису всё равно придётся остаться дома, чтобы присматривать за всем. В общем, начало оказалось неудачным.
Поэтому на следующий день я села на мотоцикл и отправилась через выгоны к Гомеру. Обычно я ездила по дороге, но мама нервничала из-за нового полицейского в Виррави, который уж слишком следит за соблюдением правил. В первую же неделю своей службы он оштрафовал жену мирового судьи за то, что та не пристегнулась ремнём безопасности. Так что все стали осторожничать, завидев этого парня.
Гомера я нашла у заводи, где он проверял клапан насоса, который только что починил.
Когда я подъехала, он как раз поднял клапан над головой и с надеждой смотрел на него, выясняя, протечёт ли тот снова.
   – Вот посмотри на это, – сказал Гомер, когда я спрыгнула со своей «ямахи». – Держит!
   – А в чём было дело?
   – Понятия не имею. Знаю только, что три минуты назад он пропускал воду, а теперь нет. Как раз то, что надо.
Я подняла насос и держала его, пока Гомер снова наворачивал на него клапан.
   – Ненавижу эти штуки, – признался он. – Когда смогу, устрою просто запруды в каждом загоне.
   – Отлично! Ты можешь даже нанять мои машины для земляных работ.
   – А, это твоя последняя идея? – Гомер пощупал мышцы на моём правом предплечье. – Да ты сможешь копать запруды и вручную, запросто.
Я с силой толкнула его, пытаясь спихнуть в воду, но Гомер был слишком крепок. Я смотрела, как он включает и выключает насос, проверяя, хорошо ли тот качает воду, а потом помогла ему притащить ёмкости для воды, чтобы закончить работу. Попутно рассказала и о наших планах.
   – Ой да, я с вами, – ответил Гомер. – Конечно, я бы предпочёл отправиться на какой-нибудь тропический курорт и пить там коктейли под зонтом, но это как-нибудь в другой раз.
Мы вернулись в его дом к обеду, и Гомер сразу спросил разрешения родителей отправиться с нами в поход.
   – Мы с Элли на несколько дней собираемся в буш, – заявил он.
Это был его способ спрашивать позволения.
Мама Гомера никак не отреагировала, отец же вскинул брови, посмотрев на сына поверх чашки с кофе. Зато брат Джордж тут же засыпал Гомера вопросами.
   – А как же выставка? – спросил он, когда я на них ответила.
   – Но раныне-то мы не можем поехать. Маккензи овец стригут.
   – Да, но кто будет готовить быков к выставке?
   – Ты отлично умеешь орудовать расчёской, – сказал Гомер. – Я же видел, как ты по вечерам в субботу крутишься перед зеркалом. Только не надо мазать им шкуры маслом. – Он повернулся ко мне. – Папа купил бочку масла, сорок четыре галлона, специально для Джорджа, чтобы он мазал волосы в субботу. Стоит под навесом.
Поскольку Джордж был известен отсутствием чувства юмора, я опустила глаза и сунула в рот ещё ложку овощей.
В общем, с Гомером договорились, а вечером мне позвонила Корри, чтобы сообщить, что Кевин тоже едет.
   – Он, правда, не был в восторге, – сказала она. – Думаю, он бы предпочёл пойти на выставку. Но ради меня согласился.
   – Фу-ты ну-ты! – вскипела я. – Да пусть отправляется на выставку, если ему хочется. Куча парней убить готовы ради того, чтобы поехать с нами.
   – Да, только им всем и двенадцати нет, – вздохнула Корри. – Младшие браться Кевина ужасно хотят поехать. Только слишком уж они молоды, даже для тебя.
   – А для тебя слишком стары, – невежливо бросила я.
Потом я позвонила Фионе и рассказала ей о наших планах.
   – Хочешь с нами? – спросила я.
   – О! – В голосе Фионы звучало такое удивление, как будто я решила её позабавить. – Ты хочешь, чтобы я поехала?
Я и отвечать не стала.
   – Ох, черт побери! – Фай была единственной моложе шестидесяти, от кого я слышала «черт побери». – А кто ещё едет?
   – Я и Корри, Гомер, Кевин. Думаем позвать Робин и Ли.
   – Ну, мне нравится. Погоди секунду, пойду спрошу.
Ждать пришлось долго. Наконец Фиона вернулась с кучей вопросов. Мои ответы она тут же пересказывала матери и отцу, которые были где-то рядом. После минут десяти расспросов снова начался длинный разговор, потом Фай вернулась к телефону.
   – Что-то они упрямятся, – вздохнула она. – Я уверена, всё будет в порядке, но мама хочет позвонить твоей маме, чтобы всё уточнить. Извини.
   – Да всё нормально. Я тебя внесу в список под вопросом, а в выходные поговорим, ладно?
Я повесила трубку. Говорить по телефону было трудно, потому что телевизор ревел вовсю. Мама включила его слишком громко, чтобы слышать новости из кухни. На экране маячило чьё-то сердитое лицо. Я остановилась, мгновение-другое посмотрела и послушала.
   – Мы связались с министром иностранных дел, – сообщало злое лицо. – Но он же слабак, бесхарактерный, просто новый Невилл Чемберлен[1]. Он не понимает людей, с которыми имеет дело. Они уважают силу, а не слабость!
   – Вы думаете, вопросы обороны стоят для правительства на первом месте? – спросил интервьюер.
   – На первом?! Да вы, должно быть, шутите! Вы знаете, на сколько они сократили военный бюджет?
Слава богам, я на неделю избавляюсь от всего этого, подумала я.
Потом отправилась в папин кабинет и позвонила Ли. Далеко не сразу удалось объяснить его матери, что мне нужен её сын. С английским языком она не слишком дружила. Ли, подойдя к телефону, отвечал мне как будто с подозрением. Очень медленно реагировал на мои слова, словно всё взвешивал.
   – Я, вообще-то, должен выступать на концерте в День поминовения, – сказал он наконец, когда я сообщила ему дату намечающейся поездки.
Последовало долгое молчание. Наконец я не выдержала:
   – Так ты хочешь поехать?
Тут Ли рассмеялся:
   – Это вроде бы интереснее, чем концерт.
Корри была озадачена, когда я ей сказала, что хочу позвать Ли. Мы не слишком-то дружили с ним в школе. Он выглядел парнем серьёзным, основательно занимался музыкой, но мне просто казалось, что он человек интересный. К тому же я вдруг сообразила, что учиться в школе нам осталось недолго и жаль расставаться с людьми вроде Ли, не узнав их поближе. А в нашем выпуске были и такие, кто до сих пор не знал имён всех одноклассников! Но меня весьма интересовали некоторые ребята, и чем сильнее они отличались от тех, с кем я обычно проводила время, тем мне было любопытнее.
   – Ну и что ты думаешь? – спросила я.
Последовала очередная долгая пауза. Тишина вызывала во мне чувство неловкости, так что я постаралась не умолкать:
   – Хочешь спросить разрешения у мамы с папой?
   – Нет-нет. Я с ними договорюсь. Да, я поеду.
   – Непохоже, чтобы тебя это привело в восторг.
   – Да я в восторге! Просто думаю насчёт некоторых проблем. Но всё в порядке, я с вами. Что мне взять?
Последний звонок был от Робин.
   – О, Элли! – тут же завизжала она. – Это было бы потрясающе! Но мне ни за что не разрешат.
   – Ну же, Робин, прояви характер! Поднажми на них!
   – Ох, Элли, – вздохнула Робин, – ты просто не знаешь моих родителей.
   – Но ты всё равно спроси у них. Я подожду.
   – Ладно.
Через несколько минут я услышала стук телефонной трубки, которую поднимали со стола, и сразу спросила:
   – Ну? Смогла уболтать?
К несчастью, ответил мне мистер Матерс:
   – Нет, Элли, уболтать нас она не смогла.
   – Ох! Мистер Матерс! – Я ужасно смутилась, но при этом чуть не лопнула со смеху, потому что знала, что могу обвести мистера Матерса вокруг пальца.
   – Так что вы там затеяли, Элли?
   – Ну, мы подумали, что нам самое время проявить независимость, и инициативу, и прочие полезные качества в этом роде. Мы хотим на несколько дней отправиться в поездку вдоль гребня Тейлор-Стич. Сбежать на несколько дней от всех пороков Виррави, подышать чистым естественным воздухом гор.
   – Хм... И без взрослых?
   – Ох, мистер Матерс, вы тоже приглашены, если вам меньше тридцати.
   – Это дискриминация, Элли.
Мы ещё минут пять обменивались шутками, пока наконец он не заговорил серьёзно:
   – Видишь ли, Элли, мы просто думаем, что вы ещё дети, то есть немножко молоды для того, чтобы самостоятельно бродить по бушу.
   – Мистер Матерс, а вы чем занимались в нашем возрасте?
   – Ладно, один – ноль в твою пользу, – засмеялся он. – Я начал тогда работать на овцеводческой ферме в Калламатта-Даунс. И трудился, пока не поумнел и не обзавёлся воротничком и галстуком.
Мистер Матерс был страховым агентом.
   – Ну а то, что собираемся сделать мы, и в сравнение не идёт с работой на ферме в Калламатта-Даунс!
   – Хм...
   – В конце концов, что с нами может случиться? Наткнёмся на звероловов в полноприводном внедорожнике? Но им же придётся проехать мимо нашего дома, и папа их остановит. Пожар в буше? Но там столько высоких скал, что мы будем даже в большей безопасности, чем дома. Змея укусит? Но мы все знаем, что делать в таком случае. Мы не можем потеряться, потому что хребет Тейлор-Стич – вроде обычного шоссе. Я там бываю с тех самых пор, как научилась ходить.
   – Хм...
   – А как насчёт того, чтобы мы оформили у вас страховку, мистер Матерс? Тогда вы согласитесь? Договоримся?
Робин позвонила на следующий вечер, чтобы сказать: всё в порядке, даже и без страховки. Она была довольна и взволнована. Ей пришлось выдержать долгий разговор с родителями, но разговор получился замечательным, так она сказала. Робин оказали самое большое доверие в её жизни, так что она горела желанием его оправдать.
   – Ох, Элли, я так надеюсь, что ничего дурного не случится! – то и дело повторяла она.
Самое смешное тут было в том, что если какие-то родители и могли по-настоящему доверять своей дочери, так это как раз и были Матерсы, но они, похоже, до сих пор этого не поняли. Самой серьёзной неприятностью, какую Робин им доставляла, было опоздание в церковь. Да и это, пожалуй, случалось из-за того, что она помогала кому-нибудь перейти дорогу.
В общем, всё шло неплохо. Мы с мамой в субботу утром отправились в город за покупками и заехали к Фай. Две мамы долго и серьёзно разговаривали, а мы с Фай заглядывали в окно и пытались подслушивать. Моя мама старалась быть убедительной. Я слышала, как она сказала:
   – Весьма рассудительны. Они все весьма рассудительны.
К счастью, она не упомянула о последней выходке Гомера: его поймали на том, что он выливал на дорогу полосу растворителя и поджигал его, когда какая-нибудь машина подъезжала близко. И проделал это не один раз, прежде чем попался. Я и представить не могу, как пугались при этом водители.
Но как бы то ни было, то, что моя мама сказала маме Фай, сработало, и я смогла поставить крестик вместо вопроса напротив имени Фай. Наш список пока состоял из семи имён, зато эго уже было наверняка, и мы все радовались. Ну, то есть мы радовались за себя, а остальные пятеро были просто довольны. Я попробую описать их такими, какими они были тогда – или какими я их считала, – потому что, конечно же, они изменились, и мои знания о них тоже изменились.
Например, я всегда думала, что Робин тихая и серьёзная. Она каждый год прилагала много усилий для сдачи экзаменов, постоянно ходила в церковь, но я знала, что этим её личность не исчерпывается. Робин нравилось побеждать. Это проявлялось во время спортивных занятий. Мы были с ней в одной команде нетбола, баскетбола для девочек, и, честно говоря, поведение Робин меня иногда смущало. Вспомнить только о её решительности. С того момента, когда начиналась игра, Робин превращалась в волчок, носилась как сумасшедшая, отталкивая всех подряд. И если судья зевал, Робин могла за одну игру причинить столько же бед, сколько какой-нибудь военный вертолёт. А потом матч заканчивался, и Робин могла тихо и спокойно пожимать всем руки, говоря: «Отлично сыграли», вернувшись в своё обычное состояние. Весьма странно. Она маленькая, Робин, но сильная, крепко сбитая, с прекрасным чувством равновесия. Она без труда скользит по земле там, где все остальные едва тащатся, как будто по густой грязи.
В общем, я бы не стала судить Фай за это, потому что она человек лёгкий и приятный. Она всегда была для меня чем-то вроде героини, человека, в котором я видела совершенство. Когда она делала что-то не так, я говорила: «Фай, не надо! Ты ведь пример для подражания!» Мне очень нравилась её прекрасная нежная кожа. Фай была из тех, кого моя мама называла «изящными». Казалось, будто она никогда в жизни не занималась тяжёлой работой, никогда не выходила на солнце, не пачкала рук. Всё это так и было, потому что, в отличие от нас, деревенских, Фай жила в городе и больше играла на пианино, чем поила овец или ставила клеймо ягнятам. Оба её родителя были юристами.
А вот Кевин больше отвечал представлению о деревенщине. Он старше всех нас, но он парень Корри, так что он должен был с нами поехать, или она тут же потеряла бы интерес к приключению.
Первым, что вы замечали в Кевине, был его широченный рот. Потом вы обращали внимание на размер его ладоней. Они были огромными, как лопаты. Кевин был известен большим самомнением, ему нравилось ставить себе в заслугу всё подряд. Частенько он меня этим раздражал, но всё же я полагала, что он – лучшее, что могло случиться в жизни Корри, ведь до того, как она стала с ним встречаться, она была уж слишком тихой и незаметной. Они обычно много разговаривали в школе, а потом Корри мне рассказывала, какой Кевин чувствительный и заботливый. Хотя сама я ничего такого не замечала, мне нравилось, что Корри понемногу становится более уверенной в себе.
Я всегда представляла себе Кевина лет через двадцать, когда он стал бы президентом сельскохозяйственного общества, а по субботам играл бы в клубе в крикет и рассуждал о хороших ценах на овец, обзавёлся бы тремя детишками... возможно, вместе с Корри. Всё это был мир, в котором мы жили, к которому привыкли. Мы никогда не думали всерьёз, что он может сильно измениться.
Ли жил в городе, как и Фай. «Фай и Ли из Виррави», – частенько напевали мы. Но это единственное, что их объединяло. Ли был настолько же смуглым, насколько Фай светлокожей. У него были чёрные, коротко подстриженные волосы и тёмно-карие умные глаза, приятный мягкий голос, а ещё он проглатывал окончания многих слов. Отец Ли таец, а мать вьетнамка, они держали ресторан азиатской кухни. Очень неплохой ресторанчик, мы частенько туда заглядывали. Ли занимался музыкой и живописью; вообще-то, он многое умел, но очень раздражался, когда у него что-то не получалось. Он мог дуться несколько дней подряд и ни с кем не разговаривать.
Последний – Гомер, живший неподалёку от меня. Гомер был вспыльчивым, диковатым. Ему наплевать, что о нём подумают. Я часто вспоминаю, как приходила к ним на обед, когда мы были совсем детьми. Миссис Яннос пыталась убедить сына съесть молодую брюссельскую капусту, они долго спорили, а кончилось дело тем, что Гомер запустил капустой в мать. Один кусок ударил ей в лоб, и довольно сильно. Я смотрела на них, вытаращив глаза, – никогда ничего подобного не видела. Если бы я попробовала выкинуть такой номер дома, меня бы привязали к трактору и использовали как разрыхлитель почвы. Когда нам было по восемь лет, Гомер организовал с самыми чокнутыми из своих приятелей ежедневную игру, которую он назвал греческой рулеткой.
Игра состояла в том, чтобы во время обеденного перерыва отправиться в какую-нибудь комнату подальше от учительских глаз и там по очереди бить лбом в оконное стекло. Каждый по очереди стучал лбом в окно до самого звонка на дневные занятия или до того, как стекло разбивалось, – смотря что случалось первым. Если именно твоя голова разбивала стекло, то тебе – или, точнее, твоим родителям – приходилось оплачивать новые стёкла. Эти ребята, играя в греческую рулетку, перебили множество окон, пока в школе наконец не спохватились и не разобрались, что происходит.
Гомер вечно устраивал неприятности. Другим его любимым развлечением было следить за рабочими, которые поднимались на крышу школы, чтобы устранить протечку, или забрать залетевшие туда мячи, или поменять водосток. Гомер ждал, когда они начнут делать своё дело, а потом наносил удар. И через полчаса вы уже могли слышать пронзительные крики наверху: «Помогите! Снимите нас отсюда! Какой-то черт унёс эту проклятую лестницу!»
В раннем детстве Гомер был довольно маленьким, но потом начал расти, расти и в последние годы стал одним из самых здоровенных парней в школе. Его постоянно звали играть в футбол, но он ненавидел большинство видов спорта и не желал присоединяться ни к какой команде. Гомеру нравилось охотиться, и он частенько звонил моим родителям, чтобы спросить, можно ли ему с братом пострелять кроликов на наших землях. Ещё он любил плавать. И любил музыку, хотя иной раз очень странную.
Мы с Гомером в детстве много времени проводили вместе и до сих пор были близки.
В общем, такова стала Великолепная Пятёрка. Но мы с Корри решили превратить её в Тайную Семёрку. Ха! Все те книги, которые мы читали в детстве, не слишком помогли в том, что с нами случилось. Не думаю, что все прочитанные книги или просмотренные фильмы вообще на нас повлияли. В последние несколько недель нам пришлось полностью переписать сценарии наших жизней. Мы узнали многое, и нам пришлось разбираться в том, что действительно важно, что имеет значение – по-настоящему имеет значение. А на это потребовалось время.