Пролог
Июнь
Сэнди-Хук, Кентукки
– Рони, черт тебя подери, что такого ты натворила на этот раз?
Рони Эндрюс попыталась скрыть усмешку при звуке голоса Табера, эхом разносящегося по коридору государственной тюрьмы. Она снова уселась на неудобную скамейку, пытаясь принять безразличный вид. Фиг с два она покажет ему, что испугалась. А она его испугалась.
Ростом под два метра, тело – концентрация мощных мускулов, выражение лица непроницаемое и отрешенное. Ее сердце забилось от страха и возбуждения одновременно. Со страхом она сможет справиться. А вот с возбуждением всегда проблемы. Впервые Рони узнала это ощущение, когда ей исполнилось шестнадцать. Оно стало сильнее несколько месяцев назад, когда ей стукнуло двадцать два. Ночами оно сжигало ее тело, и это приводило Рони в ужас.
Рони с радостью ощутила прикосновение холодной каменной стены к спине. Стало чуть легче терпеть эту удушающую жару. Кондиционер не работал со вчерашней ночи, и в камерах была духота.
К счастью, старик-тюремщик Морт открыл окна, облегчив ее страдания.
Тяжелый стук ботинок Табера по каменному полу заставил ее зажмуриться. Он ходил так, только если был чем-то разозлен. Рони старательно натянула выражение вялой радости на лицо. Не хотелось бы, чтобы он понял, как она напугана тем, что ей удалось его разозлить.
Не то чтобы Табер мог причинить ей вред. В глубине души Рони знала, что он и пальцем ее не посмеет тронуть. Но что-то такое было в разозленном Табере. Что-то первобытное, хищное. Он не был тем мужчиной, которого хотелось бы иметь своим врагом.
К сожалению, у Рони были проблемы, и Табер так или иначе выручал ее раз за разом. Ее приводила в ужас одна лишь мысль о том, что однажды он может просто устать от роли ее рыцаря в сверкающих доспехах и отвернуться от нее.
Через пару мгновений он уже стоял у двери, крепкие руки вытянуты вдоль стройных бедер, хмурое выражение застыло на гордом загорелом лице. Черт, ей захотелось потереться об него, как кошке. Табер был высоким и мускулистым, с широкими плечами, плоской мощной грудью и накачанным животом, который ей так хотелось потрогать.
Длинные сильные ноги были обтянуты потертыми джинсами, но она, конечно же, не будет глядеть на… о черт. Выпуклость между ног смотрелась впечатляюще. С трудом Рони заставила себя перевести взгляд к его лицу.
Глаза Табера сузились, в их нефритово-зеленой глубине полыхала ярость. Она тяжело сглотнула. Кажется, он не особенно рад ее видеть этим утром.
– Я ничего, блин, не делала, – сказала она резко, позволяя своей пробужденной им чувственности наполнить тело гневом. – Я просто стояла там, Табер. Честно. Этот шериф просто спятил.
Она попыталась скрыть свое веселье. Конечно же, он знал, что она лжет. Табер всегда чувствовал ее ложь.
– Я должен оставить тебя гнить здесь, – Рони обожала этот рык, выдающий злость. Его голос звучал ниже и вибрировал, как… как у кошки. А она обожала кошек.
Низ живота отозвался на этот голос, и Рони отвела взгляд. Она почувствовала как в буквальном смысле напряглась ее грудь, как соски затвердели при этом звуке, и она знала, что Табер обязательно заметит ее реакцию.
Внезапно выражение его лица стало непроницаемым. Ни гнева, ни злости. Как, блин, робот.
На лице Табера появилось напряжение, холодность, и она снова вздрогнула, теперь уже от другой реакции. Рони ненавидела, когда он так делал, ненавидела, когда он прятал от нее чувства, которые могли бы у него быть.
– Ты вытащишь меня отсюда, или что? – резко спросила она, чувствуя боль из-за его отстраненности. – Здесь, блин, жарко, Табер, и становится все жарче.
По многим причинам.
Он вздохнул, покачав головой, словно от Рони этим утром ничего большего и не ожидалось. Кроме проблем, конечно. Но это выражение было все же лучше, чем тот взгляд «я не знаю тебя», который она так ненавидела.
– Мне надо надрать тебе зад. – Он отступил в сторону, когда тюремщик, мужчина лет пятидесяти, с понимающей ухмылкой на губах отпер дверь камеры.
Рони и не пыталась скрыть дрожь, прошившую ее тело при звуке его глубокого голоса. Он может отшлепать ее когда угодно, подумала она. Так сильно, как хочет. А потом он мог бы поцеловать ее и облегчить боль. Мысли об этом заставили ее спрятать улыбку, так же как и дрожь, пронзившую тело.
– Отшлепай меня, папочка, – мягко промурлыкала она, поднимаясь со скамейки и направляясь к двери.
Он недовольно фыркнул.
– Твой отец определенно не занимался твоим воспитанием, пока был здесь, иначе ты бы не играла с огнем.
Рони скользнула мимо него и направилась к столу Морта, куда еще вчера вечером шериф швырнул ее вещи. Наклонившись, чтобы забрать вещи, она продемонстрировала Таберу часть спины. Она буквально ощутила, как ласкает кожу его взгляд.
Повесив сумку на руку, она повернулась и подарила Таберу яркую улыбку.
– Готова, если ты готов. Как думаешь, Шерра разрешит мне остаться у нее ненадолго? Этот старый дом летом такой скучный.
По правде говоря, он пугал Рони. Она не знала, кто устраивает все эти розыгрыши, но собиралась узнать. Раз или два она могла ошибиться и обвинить не того – как и вышло прошлой ночью, но она выяснит всю правду.
Тяжелый взгляд, которым одарил ее Табер, уверил Рони, что даже эта маленькая ложь не прошла для него незамеченной. Он знал, что если бы она не была напугана до полусмерти, то никогда не попросила бы разрешения остаться с его сестрой. Сначала Рони хотела попросить у Табера разрешения остаться у него. Но она знала, что не устоит перед своим к нему влечением и однажды неизбежно начнет умолять. Изолированность и интимность его жилья способна разбить вдребезги все ее попытки сохранить контроль. Она не хотела ни о чем просить.
Не хотела, чтобы сердце разбилось, когда Табер оттолкнет ее.
И с этой реакцией уже было почти невозможно совладать, признавала она. Рони считала, что это из-за ее неспособности жить в обществе, из-за того, что она уже много лет боялась ходить на свидания. Ты не можешь знать, хочет ли парень встречаться с тобой или он просто пытается подобраться к твоему отцу. К несчастью, ей приходилось ощущать на себе последствия отцовских выходок, мелких, но оттого не менее преступных.
– Шерры нет в городе на этой недели. – Он крепко ухватил ее за руку, когда она попыталась снова проскочить мимо. – Кстати, когда ты в последний раз ела?
Рони знала, что в последние месяцы сбросила вес. Страх и беспокойство заставили ее потерять аппетит.
– Ну, вчера. – Она попыталась скормить ему эту ложь, но по сжавшимся на своей руке пальцам Табера поняла, что провалилась. – Да ладно тебе, Табер. Ты вызволил меня из тюрьмы, как настоящий хороший парень. А теперь я просто пойду домой и буду сидеть тихо, пока ты не перестанешь на меня злиться. Я все еще на тебя работаю? – Мысль прошибла ее неожиданно, и она уставилась на Табера. Ей нужна была эта работа.
– Тебе бы в колледж вернуться, а не работать в вонючем гараже, – резко проговорил он, идя рядом с ней к своему пикапу. – Когда вернется твой отец?
– Блин, если бы я знала, – вздохнула она, одновременно пытаясь отогнать от себя мысли о колледже.
Не то чтобы она не хотела учиться. Но ей нужно было есть. Одно и другое совсем не сочеталось.
– Он уехал на прошлой неделе. Оставил записку, написал, что позвонит. С тех пор ни слуху, ни духу.
Не то чтобы она хотела его поскорее увидеть. Даже если отец находился дома, Рони все равно была одна. Если только ему не были нужны деньги, которых у нее часто не было. Вот тогда и начиналось самое интересное.
Табер открыл дверь грузовика, не отпуская ее руки. Она посмотрела на него снизу вверх и сглотнула комок в горле, наткнувшись на взгляд потемневших глаз. Они светились блеском, от которого ее тело окатило жаром, бедра свело судорогой, а внизу живота все сжалось. Впервые Табер смотрел на Рони так, словно увидел в ней что-то большее, чем просто избалованного маленького ребенка.
– Так что вчера случилось?
Ага. Он снова использовал этот не терпящий возражений тон. Тот, который заставлял ее сердце биться в груди, а кровь – стучать в венах тяжело и сильно.
Рони беспечно пожала плечами.
– Кто-то устраивает розыгрыши, что-то вроде того. Ты же знаешь, как это бывает. Мальчишки.
Он молчал очень долго.
– Что. Случилось. – И снова эта вибрация в голосе. Рони задрожала.
– Кто-то попытался вломиться в мой дом, понятно? – Она попыталась вырваться, но не вышло. – Я ехала за ними по главной дороге, пока не догнала. И потом я выстрелила, но или это преподобный Грегори вломился в мой дом, или у пранкеров (прим. «пранк» – хулиганство, розыгрыш. Люди, практикующие пранк, называются пранкерами) была другая машина. В общем, им удалось сбежать.
Она стреляла не с целью убить, а с целью просто припугнуть. К счастью, у преподобного оказалось чувство юмора, и он потребовал в качестве расплаты только одну ночь тюремного заключения. Это была не первая ее ночь здесь. Но явно и не последняя.
– Ты стреляла? – Черт, теперь он на самом деле разозлился. – Почему ты просто не позвонила мне, Рони? Почему, черт возьми, ты схватилась за пистолет?
Его голос стал ниже – явно не к добру.
– Я знаю, как им пользоваться, – она вывернулась из его хватки, но это наверняка было потому, что он сам решил отпустить ее, а не потому, что ей, наконец, удалось вырваться. – Черт подери, Табер, я устала от того, что вокруг ошиваются эти ублюдки. Каждый раз, как Реджинальд уезжает, на меня сваливается какое-то дерьмо.
Они пугали ее. Эти звонки, о которых Табер не знал. Эти записки, короткие, угрожающие, доводящие ее до безумия. Они были красноречивыми, они ужасали.
– В грузовик.
Она никогда раньше не слышала у него такого тона. Опасность зазвенела в воздухе, и дрожь снова прошила ее насквозь, сметая остатки возбуждения и превращая их в страх.
Рони сделала, что он приказал. Краем глаза она наблюдала за Табером – вот он хлопнул дверью и стал красться – да, именно, другого слова было не подобрать – вокруг грузовика к водительской стороне
– Что он натворил на этот раз? – она поняла, что вопрос касается отца.
Безразлично пожала плечами.
– Не знаю. Приехал на той неделе поздно ночью, кинул в сумку кое-какие вещи, сказал мне пожить с друзьями и уехал.
– И почему ты до сих пор в этом доме? – зарычал он.
Боже, да он настоящий зверь, когда злится, подумала она обеспокоенно. Этот глубокий голос лишал ее способности трезво мыслить.
– А где мне еще быть? – Она саркастически усмехнулась. Особого выбора у Рони не было. – Я звонила Шерре, но она не ответила. Я звонила тебе пару раз, но и тебя было не найти. Так что остался только пистолет и я. Пистолет всегда был под рукой.
Рони не понравился взгляд, которым он ее одарил. Яростный… и жгучий. Как будто он вдруг понял, что она – совсем не такая, какой он считал ее раньше.
– Ты, наверное, спятила, – вздохнул наконец Табер. – Точно, спятила. Черт подери, Рони, почему ты не оставила мне сообщение?
– Сколько же сообщений я тебе должна была оставить? – взорвалась Рони. Она неделю не спала, хотела есть и чертовски устала от постоянного страха. – Я три дня звонила, Табер, я оставила кучу сообщений. Ты бы хоть раз проверил чертов автоответчик! Конечно, лучше нарычать на человека, а у самого даже сотовый был отключен! Я просто, знаешь ли, устала просить тебя о помощи.
Хотя, конечно, в горах проблемы с мобильниками не были редкостью.
Он замер, руки сжались на руле.
– Сообщений не было.
Опасность еще сильнее завибрировала в его голосе.
– Наверное, кто-то из твоих братьев стер, – сказала она просто со злости. – Я оставляла сообщения, Табер. Я удивилась, когда ты приехал утром, а потом шериф сказал, что сам оставил тебе сообщение.
– Не было ни одного сообщения. – Его голос стал еще ниже. – Шериф встретился со мной в гараже, когда я пришел туда утром.
Она фыркнула.
– Ну и дела. Он сказал тебе, что оставил сообщение?
– Нет, но я спрошу у него об этом. – По тону голоса Табера было ясно, что он не отступит, пока не получит ответы.
Рони отвела взгляд от его лица. Он разглядывал ее, глаза были темными, напряженными. Этот взгляд напомнил о том, что она – женщина, и снова пробудил в ней то болезненное ощущение, которое всякий раз заставляло ее краснеть. Табер редко так на нее смотрел. И это практически сводило ее с ума.
– Ты можешь остаться у меня, в комнате над гаражом. – Он завел мотор и отъехал от здания тюрьмы. – Там нормальная кровать и даже есть маленькая кухня. Тебя там никто не потревожит.
Но Рони не хотелось оставаться одной. Она уже устала от одиночества.
– Слушай, просто отвези меня обратно домой. Я уверена, Реджинальд скоро вернется.
Он фыркнул.
– Я не собираюсь каждое утро вытаскивать тебя из тюрьмы, Рони. Мы поедем, заберем твои вещи и перевезем тебя в гараж. Тебе осенью нужно возвращаться к учебе.
– У меня пока нет денег…
– Черт, да я заплачу! – рявкнул Табер. Его взгляд не отрывался от нее, и ярость в нем была почти ощутимой. – Заткнись нафиг и послушай меня! Нужно что-то менять, или из-за твоего папаши-придурка тебя скоро убьют! – Его голос повышался с каждым словом. Рони с опаской смотрела на Табера. Он еще никогда не позволял себе кричать на нее.
– Мне не нужна твоя милостыня, – она скрестила руки на груди, глядя прямо перед собой на дорогу, гнев и боль пронзили ее. – Я – взрослая женщина, Табер. Все, что мне нужно – чертова работа.
– Не играй с огнем, Рони, иначе пожалеешь.
Ее голова дернулась, когда грузовик резко остановился у гаража.
Он терял терпение, Рони чувствовала это. Воздух вокруг них начал потрескивать от напряжения, заставляя ее затаить дыхание.
Было еще совсем утро, и гараж был закрыт. Задняя стоянка пустовала. Окруженное высокой сеткой место скрывало грузовик от людских глаз. Интимность их уединения неожиданно оглушила ее. Рони не могла дышать, ее тело заныло от яркого осознания близости мужчины.
Табер смотрел на нее взглядом, который ее всегда возбуждал. И в его глазах тоже полыхало возбуждение. Рони была девственницей, но глупой не была.
– Пожалею ли я? – Слова сорвались с ее губ, прежде чем она успела опомниться.
Краска ударила в лицо, она быстро отвернулась, качая головой и со всей ясностью осознавая, как глупо и по-детски сейчас выглядела.
– Забудь, – Рони качнула головой, глядя на пустую стоянку. – Я вовсе не это имела в виду.
– Рони. – Голос Табера смягчился, но сердце ее затрепетало от охватившего его жара.
– Слушай, мне не нужно успокоительных бесед, – сказала она, пытаясь скрыть свое унижение. Черт, когда она научится держать рот на замке? – Почему бы тебе просто не отвезти меня домой, и мы оба забудем о том, что я вообще открывала рот…
– А ты не думаешь, что я до безумия хочу затащить тебя в свою постель? Дать тебе то, чего мы оба хотим?
Она застыла. Пискнула. Черт, этот маленький грустный писк не должен был вырваться из ее груди. Рони повернулась и посмотрела на Табера, чувствуя отчаяние оттого, что то, что она так упрямо пытается спрятать, все-таки вырывается наружу.
По его лицу она прочла все. Сожаление, утяжелившее его черты, голод, пылающий в глазах.
– Но ты этого не сделаешь? – прошептала она, чувствуя, как рвется на куски ее сердце. – Ведь правда?
– Посмотри на себя, – сказал он мягко, но его голос был груб. – Такая невинная и милая, и ты даже понятия не имеешь о том, какого зверя ты пытаешься разбудить.
– Ты не причинишь мне вреда. – Она знала это. Знала, что отдавшись Таберу, может разбить свое сердце, но физически он никогда не сделает ей больно.
– Ты не можешь быть уверена, Рони. – Оторвав руку от руля, Табер коснулся пальцами ее щеки.
Тепло его мозолистых пальцев, прикосновение большого пальца к губам исторгло из горла Рони всхлип. Ей так отчаянно хотелось дотронуться до него. Попробовать его на вкус.
Кончик ее языка коснулся его кожи, и оба они застонали. Звук был горячий, голодный, наполнивший тесное пространство грузовика напряжением, которое пронзило каждую клеточку ее тела.
– Ты причиняешь мне боль, – сказала она, больше не сдерживая своих желаний. – Иногда это просто невыносимо. Табер, ты мне так нужен. Я люблю тебя.
Они были друзьями много лет. Он всегда был с ней рядом, присутствовал в ее жизни так долго, что Рони не могла себе представить свою жизнь без него.
Табер тяжело сглотнул.
– Ты не понимаешь, что говоришь.
– Я любила тебя с одиннадцати лет, Табер. С тех пор, как ты помог мне спуститься с той чертовой горы и принес меня в дом своей матери. Ты знаешь, что ты завладел мной? – Она ненавидела это. Ненавидела свою нужду в нем, свою боль. – Я такая ужасная, что ты меня не хочешь?
Может, дело в Реджинальде и его делишках? Может, что-то сделало ее грязной, недостойной любви? Мысль об этом жалила ее сердце.
Глаза Табера вспыхнули желанием. Ее слова словно что-то сломали в нем, выпустили на свободу, и он не стал на этот раз себя сдерживать. Надежда зародилась в ней. Возбуждение усилилось, заставив ее увлажниться.
– Не хочу тебя? – он почти рычал. – Черт возьми, Рони, да ты придешь в ужас, когда узнаешь, чего я от тебя хочу.
Но он мог попросить что угодно, и она бы ему не отказала.
– Тогда это твое, – прошептала она. Палец Табера очертил контуры ее лица и вернулся к губам. – Все, Табер. Я умру за тебя.
– Ты еще такой ребенок, – простонал он, пальцем раскрывая ее губы и проникая в теплую влажность ее рта. – Боже, Рони…
Она чуть прикусила палец, одновременно языком лаская огрубевшую кожу.
Рони ненавидела себя за неспособность держать контроль, за желание, которое часто заставляло ее причинять боль самой себе, высвобождая чувства, которые позволяли другим ее ранить. Она желала, хотела Табера так, как никогда не хотела и не желала никого другого.
Он был нужен ей так сильно, как воздух, которым она дышала.
– Хорошо, – прошептал он, другой рукой притягивая ее к себе. – Посмотрим, смогу ли я наполнить твой рот чем-то более приятным.
Прежде чем Рони поняла, что происходит, он опрокинул ее на спинку сиденья и приподнялся над ней. Дернув за ручку внизу, Табер отодвинул сиденье назад и опустил изголовье, давая им обоим больше пространства. Рони пискнула, ошеломленно наблюдая за тем, как он укладывается сверху между ее бедер, прижимаясь своим напряженным, обтянутым джинсами пахом к ее паху.
– Табер, – ее лоно сжалось.
Это было подобно удару в низ живота, выбившему из нее остатки воздуха. Рони ахнула.
– Почувствуй меня, Рони, – хрипло приказал он, скользя вверх и вниз. Ее глаза затуманились, между ног стало влажно. Почувствовать?
А что еще она может делать, кроме как чувствовать его?
Это было слишком. Она застонала и выгнулась ему навстречу, ее груди ныли, внизу все пульсировало. Она ухватилась руками за руки нависшего над ней Табера, на лице его отобразилась боль.
– Я знаю, ты такая тугая, что мне и минуты не выдержать внутри тебя, – его хриплый голос заставил зазвенеть натянутые струны внутри нее.
– Убедись в этом. – Рони едва дышала, едва говорила, но смогла найти в себе силы сказать эти слова, обозначить ими свой бушующий голод, с которым она не могла справиться.
Одно прикосновение. Нужно было только одно прикосновение, чтобы уничтожить остатки самоконтроля.
Ладони Рони скользнули по его талии, нащупали и дернули футболку, высвобождая ее из джинсов. Она отчаянно хотела почувствовать его, попробовать его на вкус. Провести руками по груди, коснуться тяжелых мускулов живота, стянуть с него джинсы и убедиться в том, что он такой же большой и твердый, каким она его ощущала.
– Внутри. – Табер наклонил голову к шее, губы проложили дорожку вниз к ее груди, горячее дыхание обожгло ее плоть. – Черт, я не хочу трахать тебя здесь, как мальчишка.
– Мне нужно коснуться тебя.
Ее руки легли на его грудь, пальцы ощутили жар кожи, а чувства вспыхнули от ощущения прикосновения к мягким завиткам волос. Почему-то она думала, что у него безволосая грудь.
Табер дернулся. Животный рык сорвался с его губ, когда ее пальцы скользнули по животу к пряжке джинсов. Она ухватилась пальцами за ремень, не отрывая взгляда от лица Табера, и потянула его сквозь металлическую петлю.
– Нет. Нет, не так. – Его рука накрыла ее руку, хотя пах помимо воли прижался к ее полыхающему паху. – Не так, Рони. Поднимайся в гараж, детка, и подумай об этом. Подумай об этом глубоко и жестко, детка, потому что, я тебе обещаю, именно так я буду тебя трахать – глубоко и жестко, беспощадно. И покарай меня бог, если после этого я позволю тебе уйти. Так что лучше тебе быть на все сто процентов нафиг уверенной, что это именно то, чего ты хочешь.
Он отстранился от нее, застонав от усилия, которого ему это стоило. Он хотел ее. Эта мысль пронеслась в ее голове и опалила тело.
Рони смотрела на него в удивлении, немного напуганная, но в большей степени готовая дать ему то, что он просит – чего бы не попросил.
– Мне надо уехать отсюда нафиг, пока я тебя не изнасиловал, – он уселся на свое сиденье, внимательно наблюдая за тем, как она приводит в прежнее положение свое. – Оставь гараж открытым. Я вернусь позже. И подумай, как я и сказал, Рони. Ты должна быть уверенной. Запомни это. Это твой последний шанс, детка. В следующий раз я просто не сдержусь.
– Я не собираюсь убегать, – она обещала себе не умолять его, но еще пара секунд – и она не отвечала бы за свои слова и действия.
Табер дышал тяжело, часто. Его лицо покраснело, глаза светились яркой неприкрытой похотью.
– Я вернусь вечером. Если это случится, пусть это случится, как положено, детка. Я хочу, чтобы ты была уверена в том, что хочешь.
Она повернулась, чтобы открыть дверь и выскользнуть из кабины. Через секунду он ухватил ее за талию и притянул к себе, обжигая поцелуем ее шею.
– Табер.
Рони обмякла, глаза ее закрылись. Все, что она чувствовала – его тело, прижимающееся к ее спине, его руки, обнимающие ее, его язык, ласкающий ее кожу.
– Мне нужно попробовать тебя на вкус, – и в его голосе она услышала отзвуки борьбы с самим собой.
Его язык был грубым, шершавым, как у кошки, и удовольствие его прикосновение заставило ее задрожать. Он лизал ее кожу, спускаясь вниз, туда, где шея переходила в плечо, а потом впился зубами, исторгнув из ее груди стон боли/удовольствия от этого укуса, заполняя ее, уничтожая ее.
Руки Табера скользнули к ее груди, притянули еще ближе, пока он нежно посасывал ее кожу, пока лизал, постанывая от наслаждения.
– Боже, ты так хороша на вкус, – прошептал он ей в ухо. – Ты такая же сладкая и внизу, Рони? Когда я буду лизать тебя там, ты точно так же сведешь меня с ума?
– О Боже, – она откинулась на его плечо, отдаваясь терзающим ее губам и языку.
– Тебе лучше сегодня хорошенько отдохнуть, – прошептал Табер, медленно отпуская ее. – Хорошенько отдохни, Рони, потому что если ты все еще будешь здесь, когда я вернусь, может статься так, что тебе нескоро придется отдохнуть снова.
Она пыталась выдохнуть. Пыталась найти в себе силы покинуть его. Она не хотела отпускать Табера, не хотела давать ему шанс передумать и оставить ее изнывающей от желания.
– Не хочу думать об этом, – Рони не смотрела на него, она и сама была напугана тем, что вот-вот начнет его умолять. – Я хочу тебя сейчас, Табер.
– Пара часов ничего не изменит, – его голос стал твердым, грубым. – Иди. Пока я не потерял контроль.
Она медленно вышла из грузовика и обернулась к нему.
– Ты вернешься? Точно?
– О, я вернусь, – сказал Табер мягко. – Может, мы оба потом и пожалеем, но я вернусь.
Она закрыла дверь, отступив, чтобы он смог уехать. У нее был целый день, чтобы подумать о грядущей ночи.
Но ночь пришла, а Табер нет. На следующее утро Дайэн, его брат, приехал и привез то, что разрушило все ее мечты. Письмо, которое ей прислал Табер, разбило вдребезги ее сердце.
Ты еще ребенок, Рони. А я мужчина. Взрослый мужчина, которому нужны женщины, чтобы удовлетворить свои желания. Женщины постарше, знающие, что мне нужно, а не маленькая наивная девственница. Возвращайся домой. Ты просто маленькая девочка, которая играет с тем, что ей – и мы оба это знаем – не под силу. И я думаю, что нам пора закончить с нашей дружбой. Я устал тебя спасать. Меня тошнит от того, что ты постоянно зовешь меня на помощь. Учись защищать себя сама, становись взрослой. Я понятия не имею, как воспитывать детей, и не намерен начинать с тебя.
Табер.
Рони вернулась домой, к страхам, к тишине и к желанию, которое стало почти болезненным. И к злости. На себя и на Табера одновременно. Маленькая девочка. Эти слова преследовали ее.
Может, он никогда ее и не трахнет, но он убедится, что она стала взрослой.
И однажды, поклялась она, он за все заплатит.