Часть первая
Первые шаги
Сознание вело себя странно. Он не мог поручиться, что находится в здравом уме, но и признать себя обезумевшим не хотел. Порой появлялись проблески, озарения, и Он ясно осознавал, кто он, где находится и куда идёт, а в следующее мгновение всё это затягивал туман забвения, и оставалась лишь твёрдая убеждённость: надо двигаться. Всё равно куда, но – двигаться.
Верного пути и ориентиров здесь не существовало, а мгновение передышки непременно обратилось бы в вечность. Мучительную, безнадёжную, одинокую и обречённую вечность, наполненную… чем-то. Чем именно, Он точно не знал, но ощущал – ничем хорошим. А если двигаться, то рано или поздно всё кончится, и он придёт.
Куда? Туда, где можно будет наконец отдохнуть. Туда, где не надо будет помнить, где не надо будет мучительно цепляться за обрывки жизни, воспоминаний и ощущений, лишь бы сохранить остатки себя. Туда, где будет что-то, что угодно, лишь бы не эта чуждая голодная пустота, прикидывающаяся то туманом, то толщей воды, то некой вязкой полужидкой субстанцией, каждый шаг в которой растягивался на тысячу.
Шаг…
Он смутно помнил, что это такое, но точно знал: это слово обозначает движение вперёд. То, в чём состоял его сиюминутный смысл жизни. Вперёд, через лабиринты памяти, через боль, через пустоту и безнадёжность, сквозь безразличное и чуждое всему живому Ничто.
Ничейные горы, замок Гнездо, Северный Общемагический университет.
Никто точно не знал, кем и когда был построен этот замок, ютящийся на отвесной скале в труднодоступной местности. Среди историков до сих пор ходила мода на работы, посвящённые Гнезду и его создателям, и как только ни изгалялись почтенные мужи. Авторство приписывали покинувшим мир волшебным народам и загадочным пришельцам извне, всем богам по очереди, вождям-рабовладельцам, великим магам древности…
Последним от историков почему-то доставалось особенно часто. Если собрать воедино всё, что так или иначе связывали с этими легендарными личностями, оные маги выходили на порядок сильнее не то что современных коллег – богов! Они поднимали горы, изменяли русла рек и климат, стирали с карт государства и целые народы.
Гасар Ассай, декан Теневого факультета, созерцал потемневшую от времени поверхность стола, на которой лежали его руки, и очень грустил, что он – не один из великих магов древности. Гасить звёзды и зажигать луны, должно быть, гораздо приятнее, чем сидеть на педсовете и ждать оставленного напоследок нагоняя от ректора университета. Причём нагоняя несправедливого, и оттого чрезвычайно обидного.
Нет, этот крепкий и достаточно молодой ещё мужчина, один из сильнейших магов современности, не боялся своего прямого начальника, они даже состояли в приятельских отношениях. Но он помнил устав Университета и знал, что в этих стенах ответственность за поведение учеников несут их руководители. Перед куратором потока – староста группы, перед деканом – кураторы, а перед ректором – уже деканы. Эта система зарекомендовала себя неплохо, учебные и дисциплинарные проблемы студентов редко доходили даже до декана, решались на местах, но в любом правиле есть исключения.
– …И последний вопрос на повестке сегодняшнего дня, – прозвучал спокойный и чуть усталый голос ректора, заставивший Гасара подобраться. – Дисциплинарный. А именно – поведение студента Хаггара Вераса. Восемь жалоб с начала учебного года, и это только от педагогического состава, – резюмировал он. Когда прозвучало имя студента, почти все присутствующие недовольно скривились, кто-то выругался себе под нос, кто-то гневно нахмурился. – Гасар, сожри твою печень Незримый, как это называется? Почему ты не можешь призвать к порядку одного малолетнего засранца, первокурсника?!
Ректор, Майяр Харисс, относился к числу существ редких и загадочных – сумеречных магов. Им то приписывали способности обеих сторон силы сразу, то какие-то альтернативные таланты, то пренебрежительно называли «середнячками» и считали бездарностями, неспособными толком освоить магическую науку.
А правда как всегда где-то рядом. В теневой области лежат ночные грани условного магического целого – ритуалы, магия крови, иллюзии, хаос и разрушение, пространственная магия, смерть, в светлой – жизнь, порядок, целительство, стихии и зелья. Ни одну из половинок нельзя назвать безусловно доброй или злой, мир держится на их равновесии, а сумрак существует на стыке. Да, сумеречные не способны достичь совершенства в одной из областей, но сила их в умении объединять противоположности. Неопытные студенты этого направления всегда сильно уступают своим товарищам, но на высоких ступенях развития уже могли дать серьёзную фору остальным. К примеру, ни один маг в здравом уме не рискнул бы связаться с Майяром.
– С удовольствием выслушаю твои предложения, – огрызнулся Ассай.
– Тебе прочитать устав? – нахмурил не по возрасту седые брови ректор.
– Я его и так наизусть помню, – поморщившись, отмахнулся декан.
– Тогда почему, Гес, ты не можешь поставить его на место самостоятельно? – мрачно уточнил Харисс. – Мы вынуждены на педсовете уделять внимание одному-единственному избалованному ребёнку и тратить на него время. Бред!
– Это не ребёнок, Май! – не выдержала заведующая кафедрой зелий Онира Вайрат, обычно строгая и сдержанная женщина средних лет. Сейчас магистра, впрочем, буквально трясло не то от злости, не то от возмущения, не то – от обиды: её заявление лежало среди упомянутых ректором восьми. – Это чудовище! И мне очень интересно, магистр Фесар, как это чудовище умудрилось вскрыть вашу портальную защиту и притащить в Университет продажных женщин!
– Онира, это вообще наименьшая из проблем, связанных с Верасом, – отмахнулся Гасар.
Конкретизировать, что все «жертвы» нашествия проституток не слишком-то пострадали, он не стал, чтобы не нарываться на скандал. На взгляд теневика заместитель Ониры, зельевар более чем почтенного возраста, о котором и пеклась женщина, уже лет пятьдесят не выглядел таким бодрым и окрылённым, как последнюю декаду с упомянутого инцидента.
– Но случай показателен, да, – продолжил между тем декан. – Май, с ним не работают никакие меры, понимаешь? Он слишком силён, и в этом главная проблема. Мы не можем запечатать его дар и выставить его прочь: добровольно на это ограничение он не согласится, а принуждать… Извини, но я категорически возражаю против такого риска. Сам понимаешь, запечатать сопротивляющегося мага непросто, и этот мальчишка нам такой катаклизм устроит – мало не покажется! И я уже не говорю о том, что это незаконно, и его папаша размажет нас по ближайшим скалам за надругательство над наследником! А всё остальное бесполезно. Исправительные работы и дополнительные задания он выполняет с той же лёгкостью, с какой университетскую программу. Да, он избалованный засранец, но засранец гениальный, и спорить с этим невозможно: уже сейчас уровень его знаний соответствует в среднем третьему курсу, а по некоторым дисциплинам – и четвёртому. Он получил отличное домашнее образование, и в другой ситуации я бы только восхитился подобными познаниями. Карцером его тоже не напугать, он давно уже воспринимает его как повод выспаться и сеанс лечебного голодания. Телесные наказания у нас не применяются, но, подозреваю, они бы только ухудшили ситуацию: сейчас он просто развлекается, а тогда всерьёз обидится и начнёт целенаправленно мстить. Магические воздействия на студентов запрещены, но даже если ты особым указом разрешишь мне нечто подобное, это, опять же, не поможет: силён, зараза. А уж вариант с привлечением родителей попросту не имеет смысла. Хаггар – единственный наследник, свет в оконце и отдушина, он по определению не может что-то сделать плохо, и достучаться до отца шансов нет. Если уж разбираться, то мы имеем дело как раз с результатом домашнего воспитания, и ничего нового его родители не привнесут. Кроме того, ты не хуже меня знаешь Вераса-старшего и его взгляды. Единственное, что он ответит на претензии к поведению сыночка, что не надо допускать в Университет всяческое отребье. Именно от него младший всего этого нахватался, и как перевоспитать по сути уже сформировавшегося взрослого человека – я не знаю, извини. Тут только боги могут помочь.
– Я тебя услышал, – медленно кивнул ректор.
Хаггар Верас-старший действительно был личностью одиозной и широко известной своими консервативными взглядами. Он презирал всех, кто не мог похвастаться по меньшей мере десятком благородных поколений предков, считал, что все проблемы страны происходят от чрезмерной образованности черни, что всем детям низкого происхождения надо принудительно запечатывать дар. Женщин он, к слову, тоже считал пригодными только для ведения хозяйства и рождения детей, и потому достаточно пренебрежительно относился даже к собственной жене, подарившей ему всего одного ребёнка. Впрочем, качество конечного продукта это отношение существенно смягчало, так что вместо презрительного равнодушия госпожа Верас видела от мужа снисходительное одобрение, щедрость и даже некоторую добродушную опеку, что для владетеля было явлением беспрецедентным.
Своего сына и наследника Верас-старший обожал и до безумия им гордился: Хаггар-младший являлся воплощением всего того, чего от него ждал отец. Первый в учёбе, первый на арене, первый любимец девушек, благородный и безукоризненный с равными, но презирающий «безродное отребье» и при любом удобном случае «ставящий его на место». Людьми он считал только потомков благородных родов, а всех остальных ставил где-то наравне с животными: к годным и нужным снисходителен, больных и слабых готов уничтожать.
Он не делал различия между преподавателями и соучениками, и с одинаковым успехом выводил из себя всех, причём физическим превосходством своим пользовался исключительно редко, обычно в порядке самозащиты. Отнюдь не из благородства, просто подобная победа казалась ему скучной, никакого удовольствия в физическом уничтожении более слабого противника Хаггар не находил. Бойкий на язык, остроумный и бесконечно самоуверенный юноша предпочитал доводить жертву до истерики словами, не скатываясь в банальные оскорбления. Он безжалостно бил по самому больному, с удивительной точностью находя уязвимые места.
Те, кому позволяло положение, предпочитали с ним дружить. Те, кому не позволяло, пресмыкались. А те, кому унижаться не позволял характер, в основном и страдали. Очень мало кто из числа последних мог достойно держать уколы ядовитого жала, вложенного Незримым в язык этого юнца. Впрочем, уважать их Хаггар за это не начинал, просто действовал другим, более изощрённым оружием.
Для Вераса-младшего всё это было даже не попытками самоутверждения – чем-то вроде спорта или увлечения. Кто-то коллекционирует старинные монеты, кто-то увлекается бегами, а этот ради спортивного интереса втаптывает в грязь и унижает тех, кто по его мнению не достоин учиться с ним рядом или тем более – преподавать. Вероятно, от скуки. Но все попытки преподавателей направить бурную энергию в мирное русло неизменно проваливались. Знания мальчишка впитывал как губка, все дополнительные курсы и факультативы усваивал с большим энтузиазмом, но даже при удвоенной по сравнению со сверстниками учебной нагрузке у него хватало энергии и времени на то, чтобы испортить жизнь окружающим.
К слову сказать, к немногочисленной имеющейся в замке прислуге, выполнявший те функции, которые не могла выполнить магия, Хаггар относился гораздо лояльней, чем к соученикам из низших сословий: никогда не придирался к мелочам, не цеплял, да и в целом держался повежливей многих гораздо менее проблемных учеников. И в этом он тоже копировал отца: знай своё место и делай своё дело, тогда к тебе не будет никаких претензий.
– Где он сейчас? – после нескольких секунд раздумий уточнил Майяр.
– В карцере, как обычно, – пожав плечами, отозвался декан Теневого факультета. – Предоставить?
В ответ на кивок декана над поверхностью стола медленно соткалась иллюзия, отображающая происходящее в одном из подземелий Гнезда. Обстановку крошечной клетушки с низким потолком составляли жёсткие нары, дыра в углу – отхожее место, и одинокий огонёк свечи на специальном каменном выступе у двери. Временному обитателю эта комнатка была откровенно тесна: высокий юноша не мог ни вытянуться на койке во весь рост, ни встать прямо.
Впрочем, расстроенным подобными жизненными обстоятельствами объект обсуждения не выглядел. Он сидел в углу койки, вытянув длинные ноги и спокойно привалившись спиной к холодным камням стены, и, кажется, медитировал. Или просто дремал.
– Досадно, – через пару мгновений сокрушённо вздохнул декан и качнул головой.
– Что именно? – растерянно уточнили сразу несколько голосов.
– Что такой перспективный и талантливый юноша вырос в такой семье и получил подобное воспитание, – пояснил тот. – Из него получится великий маг, вопрос только, что это принесёт всем нам?
– А, может, всё-таки запечатать дар? – мрачно предложила Онира Вайрат, хотя по глазам было видно – зельеварша предпочла бы просто придушить малолетнего мерзавца.
– Мы не имеем права на такой шаг: он пока не совершил ничего, за что законом предусматривалось бы подобное наказание.
– А тебе не кажется, что, когда совершит, будет уже поздно что-то менять? – подал голос Савас Ойшар, декан Светлого факультета.
Он-то как раз являлся выходцем из семьи простых ремесленников, всего в этой жизни добился сам, а Хаггара Вераса – обоих – и им подобных искренне ненавидел. Впрочем, будучи человеком умным и осторожным, ненавидел молча и не давал никому повода заподозрить себя в предвзятости. Подобные владетели из древних аристократических родов обладали слишком большой властью, чтобы можно было выступать против них открыто, и Ойшару приходилось сцеплять зубы и терпеть. Пока.
Всем, кто его знал, этот светлый маг напоминал плеть или змею. Походил он на это животное внешне – долговязый, худощавый, неожиданно ловкий и пластичный для такого сложения, с узким острым лицом и холодными серыми глазами. Да и характер отвечал той же характеристике: гибкий и прочный, Савас умел приспосабливаться к обстоятельствам, изворачиваться и очень хорошо умел ждать, при этом не изменяя себе и своим целям.
Гасар относился к числу немногочисленных приятелей этого недоверчивого и скрытного человека, и очень данному факту радовался: видеть Ойшара среди врагов он не хотел бы в неменьшей степени, чем Харисса.
– Не исключено, – склонил голову ректор. – Но это не даёт нам права сейчас идти против законов и совести. Наша обязанность – обучить этого юношу, равно как и остальных его сверстников. Наш долг – попытаться повлиять на его мировоззрение. Что касается первого пункта, я вижу только один выход: нужно по возможности изолировать его от остальных учеников, обеспечив при этом всестороннюю подготовку по необходимым предметам. Учитывая его интеллект и тягу к знаниям, мы легко можем составить для него индивидуальную программу обучения экстерном: и сам Верас займётся делом, и срок пребывания его в стенах Университета сократится. Возражений нет? Отлично. А вот по поводу второго пункта стоит серьёзно подумать. Ясно, что при полном отсутствии у мальчика жизненного опыта и личной точки зрения превозмочь авторитет отца не получится, тем более – нахрапом, грубо и прямо. Не дайте вам боги критически высказываться о Верасе-старшем! Насколько я понимаю, это только настроит его против вас, потому что отца он боготворит. Я верно говорю, Гасар?
– Верно. Но ты же вроде с ним не знаком?
– С младшим – нет, но очень хорошо знаю старшего, – пожав плечами, коротко пояснил Майяр Харисс. – Так вот, возвращаясь к этому ученику… Пока единственное, что приходит в голову: мы можем заронить в него сомнения. При всём его уме и силе, это всё-таки подросток, ведёт он себя как подросток и реагировать будет как подросток. Завтра выходной, так что какое-никакое время для принятия решения у нас есть. Гасар, Савас, останьтесь, составим индивидуальную программу. Сегодня начнём, завтра доделаем. Есть же у нас преподаватели, которые не страдают от его остроумия? Хоть кого-то это юное дарование уважает?
– Найдётся, – кивнул декан Теневого факультета. – В общем-то, все, кто так или иначе выдался родословной. Он даже к некоторым женщинам относится с уважением как к специалистам, чем отличается от отца в лучшую сторону.
– Тем лучше.
Гасар вновь кивнул, хотя вопросов ему больше не задавали, и уставился в окно, за которым сгущались сумерки. Время суток, несмотря на живучие суеверия, никак не влияло на магов той или иной специализации. Точнее, влияло, но точно так же, как на прочих людей: кто-то отличался повышенной энергичностью утром, кто-то просыпался лишь к вечеру. Магистр Ассай в пику наименованию своего дара предпочитал день и солнечный свет, а спать ложился рано. Вечер же всегда нагонял на него уныние, и сейчас теневой маг не мог понять, одолевает его привычная тоска по закатившемуся солнцу, портят настроение прозвучавшие намёки на грядущие неприятности или грызёт полноценное предчувствие. К сожалению – или к счастью? – Гасара, прорицание и провидение относились к дневной области дара, да и особенно чуткой интуицией мужчина не обладал.
Под намёками стоило, конечно, понимать слова Майяра о великом маге, который вырастет из Хаггара Вераса-младшего. Гасар не читал никаких специализированных исследований, но общие познания в мировой истории и народная молва утверждали: великие маги (не древние, а вполне документально засвидетельствованные) появляются на свет в час перемен. Правда, большой вопрос, что в этом тандеме первично. Можно ли в самом деле считать таких магов предвестниками злого рока, или дело всё же в личной неугомонности тех, кого потомки через десятилетия нарекали великими? Неизбежность предначертанных богами изменений привлекала в мир мятущиеся яркие души, переполненные силой, или могучая воля избранных смертных перекраивала умы, судьбы и мировые карты?
Парадокс, но окружающее Ничто, эта противоположная самому понятию существования субстанция казалась живой, разумной и сознательно враждебной. Ему мерещился пристальный недобрый взгляд, направленный со всех сторон сразу, который пронзал насквозь и видел всё: прошлое и будущее, замершую в жилах вязкую кровь и сдавленные рёберной клетью лёгкие, сущность и каждую мысль, мелькнувшую в мозгу за всю недолгую жизнь. А рассмотрев подробно и чем-то заинтересовавшись, глядящий выуживал это на поверхность, перетряхивал, что-то добавлял, а что-то – выбрасывал прочь.
Или не Ничто? Или безмолвным деятельным наблюдателем был кто-то, кто чувствовал себя уверенно, для кого эта нереальность являлась вполне определённым и однозначным «здесь», а не расплывчато-пугающим «где-то»?
Междумирье. Когда-то само это слово вызывало трепет, восхищало своим звучанием, в котором одном уже слышалась тайна, и не какая-то мелкая, бытовая, а тайна бытия, причём бытия не человеческого – божественного! Тайна рождения миров, ответы на все вопросы – абсолютное знание! Легендарная нереальность, в которую мечталось заглянуть хоть одним глазком, прикоснуться хоть кончиком пальца…
Сейчас Он мало интересовался сутью окружающего и происходящего. Просто двигался вперёд, оставляя Междумирью клочья себя как сувениры, как обрывки одежды и капли крови на иглах густого колючего кустарника. Упрямо и целенаправленно, не считаясь с потерями и не позволяя себе сомнений – как делал всегда – шёл. Он уже не искал ответов, потому что вопросы растаяли где-то на первом шаге или даже раньше, не жаждал силы и власти.
Он просто искал выход.