I
Я С НЕОХОТОЙ СТАНОВЛЮСЬ КРЕСТНОЙ; ГОРЕЧЬ КАКАО
Быть крестной мне не хотелось, но моя лучшая подруга настояла. Я пыталась возразить: «Я польщена, но крестным полагается быть добрыми католиками». В школе мы проходили, что крестная отвечает за религиозное воспитание подопечного, а я не была на мессе с Пасхи и не исповедовалась где-то год.
Скарлет посмотрела на меня с расстроенным выражением, которое она приобрела за месяц с самого рождения сына. Ребенок зашевелился, Скарлет занялась им.
– Ох, уверена, – протянула она саркастичным тоном, а-ля разговор с дитём. – Мы с Феликсом обожаем отличных добропорядочных католиков-крестных, но к несчастью, наткнулись на Аню, всем известную плохую-преплохую католичку. – Ребенок заворковал. – Феликс, что остается думать твоей бедной, незамужней матери-подростку? Должно быть, она так измучена и потрясена, что ее мозг перестал работать. Ведь в мире нет никого ужаснее Ани Баланчиной. Да сам у нее спроси. – Скарлет протянула ребенка ко мне. Он улыбнулся – это было счастливое, розовощекое, голубоглазое и светловолосое создание – и мудро промолчал. Я улыбнулась в ответ, хотя, надо сказать, с детьми мне некомфортно. – Ох, верно. Ты еще не умеешь говорить, малыш. Но однажды, когда ты станешь старше, то попросишь крестную рассказать историю о плохих католиках – нет, царапулька, – не о том, какой она плохой человек. Она отрубила кому-то руку! Она пришла в дело вместе с ужасным человеком и выбрала себе занятие из-за самого славного мальчика в мире. Она попала в тюрьму. Ради защиты брата и сестры – но все равно – какие тут могут быть иные варианты кроме несовершеннолетней правонарушительницы? Она вылила поднос дымящейся лазаньи на папину голову, а некоторые даже думали, что она пыталась отравить его. Да если б ей удалось, тебя бы тут не было...
– Скарлет, не говори так при ребенке.
Она меня проигнорировала и продолжила ворковать с Феликсом.
– Можешь себе представить, Феликс? Твоя жизнь может быть испорчена, потому что твоя мама была настолько твердолобой, что выбрала крестной матерью Аню Баланчину. – Она повернулась ко мне. – Видишь, что я тут делаю? Веду себя так, будто это дело решенное – так оно и будет, ты станешь крестной. – Она вернулась к Феликсу. – С такой крестной как она дорожка твоя лежит прямо к преступной жизни, человечек ты мой. – Она поцеловала его в обе щечки и слегка его покусала. – Хочешь попробовать его на вкус?
Я помотала головой.
– Как хочешь, но знай, ты упускаешь нечто вкусненькое.
– Ты стала такой саркастичной после родов, ты знала?
– Я? Будет лучше, если ты без препирательств выполнишь, что я велю.
– Я даже не уверена, что до сих пор верующая, – ответила я.
– Мой бог, долго мы еще будем это обсуждать? Ты крестная. Мама заставляет меня его крестить, так что крестной будешь именно ты.
– Скарлет, я такого натворила.
– Я знаю это, и Феликс тоже знает. Хорошо, что мы подписались на это с открытыми на тебя глазами. Я и сама натворила дел. Безусловно. – Она погладила малыша по голове, затем жестом обвела крошечный манеж, созданный в квартире родителей Гейбла. Прежде он был кладовой, и оттого размеры комнаты были миниатюрными, вмещающими нас троих и все вещи, окружающие жизнь ребенка. И все-таки Скарлет сделала невозможное, расписав комнатушку облаками и бледно-голубым небом. – Какая разница, что было? Ты моя лучшая подруга. Кому же еще быть крестной?
Ты и вправду не станешь? – Голос Скарлет повысился до неприятного, и ребенок зашевелился. – Мне ведь плевать, когда ты в последний раз посещала мессу. – Лоб ее наморщился и казалось, она вот-вот заплачет. – Кроме тебя больше некому. Пожалуйста, об этом не переживай. Просто постой со мной в церкви, а когда мама или священник спросят, добрая ли ты католичка, солги.