– Джеймс, – длинные пальцы вампира белыми насекомыми замерли на клавишах пианино, принадлежащего помощнику главного торгового инспектора. – Что привело вас в Пекин?
Эшер заметил его, едва войдя в длинную залу, пока выяснял, во-первых, присутствует ли на приеме у торгового инспектора человек, чье свидетельство могло спасти ему, Джеймсу Эшеру, жизнь («Да, сэр Грант где-то здесь», – заверил его хозяин, прежде чем отвлечься на других, более важных гостей), а во-вторых, нет ли среди собравшихся тех, кто решился бы подстроить его убийство по дороге в гостиницу. Четырнадцать лет назад, во время предыдущего своего визита в Китай, на принадлежащей немцам части Шаньдунского полуострова Эшер столкнулся с высокопоставленными офицерами кайзеровской армии, которые, несомненно, призвали бы его к ответу за былые дела – если бы узнали его.
Едва ли ему поверят, скажи он, что распрощался с департаментом и прибыл в Китай исключительно как преподаватель филологии и фольклора из Нового Колледжа, что в Оксфорде…
Он бы не поверил.
Если не считать того, что среди собравшихся в гостиной и салоне преобладали мужчины, а также того, что все слуги были китайцами, прием почти не отличался от тех, что дают в честь помолвки хозяйской дочки где-нибудь в Кенсингтоне или Мэйфере. Шампанское было французским, в качестве закуски к нему вполне ожидаемо подали крутоны и икру.
А затем Эшер сквозь дверной проем между гостиной и салоном увидел его: худощавого бледного господина чуть ниже среднего роста, с длинными тонкими волосами цвета слоновой кости и лицом, которое никак не могло принадлежать человеку начала двадцатого века. Это было лицо выходца из шестнадцатого столетия, и элегантный черный костюм с белым галстуком лишь оттенял его необычность. На самом деле дон Симон Христиан Ксавьер Морадо де ла Кадена-Исидро умер в 1555 году.
И стал вампиром.
Эшер сделал глубокий вдох:
– Думаю, вам известно, почему я здесь.
Он сунул было руку во внутренний карман черного длиннополого пиджака, но Исидро слегка шевельнул пальцем, давая понять, что читал статью.
Ну разумеется, читал. Поэтому и приехал сюда.
На мгновение он встретился взглядом с прозрачными зеленовато-желтыми глазами, в которых иногда вспыхивали бледно-серые искорки. Надо было убить его в Санкт-Петербурге, пока была возможность. Исидро спас жизнь не только ему, но и его жене Лидии, но это не должно было его остановить. За те семь лет, что он знал о существовании немертвых, Эшеру уже приходилось убивать вампиров и видеть, как их убивают другие. Он знал, что Исидро – один из самых опасных бессмертных в Европе. Возможно, самый старый из них и лучше всех овладевший важнейшим из вампирских навыков – искусством смущать умы и влиять на восприятие смертных.
Чтобы те не находили в себе сил убить его, даже стоя над его телом с колом в одной руке и молотком – в другой.
Исидро повернулся к юной особе, сидевшей рядом с ним за пианино.
– Сударыня, вам знакомы произведения Шуберта? – вопрос был задан на французском, которым в дипломатических кругах в той или иной степени владели все.
Та кивнула. Эшер решил, что перед ним одна из дочерей бельгийского посла. В тесном мирке Посольского квартала даже те девушки, которые были слишком молоды для официального «выхода в свет», считались драгоценным дополнением к приемам и вечерам.
– Можете сыграть его «Серенаду»? Превосходно.
Улыбка Исидро была полна очарования, пусть даже за сомкнутыми губами скрывались вампирские клыки.
– Джеймс, – продолжил он, вставая. – Нам надо поговорить.
Рука, которой он придерживал Эшера за локоть, пробираясь сквозь толпу к эркеру, казалась легкой, как у ребенка, но Эшер знал, что в ней таится сила, способная сокрушить кости.
Долетавшие до него обрывки разговоров мало изменились с 1898 года.
– Право же, с ними бесполезно спорить, – на мелодичном венском французском заявила матрона с квадратным лицом, обращаясь к элегантной даме в красновато-лиловых шелках. – Наш управляющий ни за что не соглашается повесить зеркало над камином в комнате Фредерика, сколько бы раз я ему ни говорила. Он утверждает, что обращенное к кровати зеркало принесет несчастье…
Диалекты и акценты всегда были для Эшера предметом увлечения, а после того, как он занялся преподаванием, стали еще и работой. Натренированный слух легко вычленял заученный французский британцев и русских, быстрый парижский говорок французского посла и его жены. Из угла донеслось несколько слов на немецком, явно произнесенных уроженцем Берлина, ответом им стала тирада, окрашенная сельским саксонским выговором. Конечно же, полковник фон Мерен, с которым Эшеру уже приходилось встречаться во время прошлого посещения Китая. Интересно, он по-прежнему является полномочным представителем кайзера по военным вопросам? А рядом с ним старый Айхорн, главный переводчик немецкого посольства, который за прошедшие годы почти не изменился. За скромными темно-золотистыми усами, которые сейчас носил Эшер, и его ничем не примечательным поведением фон Мерен едва ли сумеет распознать всклокоченного сварливого профессора Геллара из Гейдельберга. С этой стороны ему ничего не грозит. Но Эшер всегда подозревал, что Айхорн, который провел в Китае немало лет, полностью погрузившись в его язык и культуру, руководит целой сетью осведомителей.
Лучше держаться от него подальше.
Сэра Гранта Хобарта по-прежнему нигде не было видно. Старый оксфордский знакомец Эшера, с его шестью футами двумя дюймами, выделялся в любой толпе, и не заметить его было бы трудно. Эшер вслед за Исидро прошел в скрытый бархатными занавесями эркер, за которым в холодной вечерней темноте виднелся облетевший сад. Голые ветки качались под порывами налетевшего со стороны пустыни ветра, сухого, как покрывавшая весь Пекин желтоватая пыль. Как и сам дом, сад был храброй попыткой показать, что жизнь в Китае не так уж отличается от жизни в Англии – английский характер в крайних его проявлениях.
– Полагаю, Гоминьдан глубоко заблуждается, намереваясь дать право голоса народу Китая, сэр Эллин, – произнес чей-то голос за задернутыми шторами.
Эшер приподнял бровь – голос принадлежал «временному» президенту новообразованной республики, которому подчинялась большая часть армии. Юань Шикай, крепкий представительный мужчина, облаченный в тяжелый от золотых нашивок мундир европейского образца, обвел собравшихся вокруг него дипломатов взглядом холодных черных глаз:
– Народу Китая нужна крепкая рука, поскольку норовистая лошадь довольна лишь тогда, когда ощущает над собою власть всадника. Без сильного правителя страну ждет катастрофа.
Сэр Эллин Эддингтон ответил ничего не значащим согласием, ожидаемым от хозяина приема. Кто-то в толпе назвал имя сэра Гранта, и Эшер повернул голову, стараясь рассмотреть говорившую. Стройная женщина в белом платье, которое подошло бы только совсем юной девушке, схватила за руку леди Майру Эддингтон (Эшер заметил между ними определенное сходство) и спросила:
– Что сказал сэр Грант?
Леди Эддингтон ответила успокаивающе:
– Холли, милая, он пообещал, что Рикки придет. Не стоит требовать от него большего.
– Это возмутительно! – Холли Эддингтон покраснела, на острых скулах выступили пятна. – Прием устроен в честь его помолвки…
– Дорогая моя, – мать со вздохом положила ей на плечо затянутую замшей руку. – Вы же знаете Ричарда. Чжэн предупредит нас о его приходе, но, право же, не надо надоедать сэру Гранту с расспросами о его сыне.
Продолжая говорить, она кивком головы указала на дальний угол, и в то же мгновение до Эшера донесся рев, который мог принадлежать только сэру Гранту Хобарту:
– Чушь!
Толпа ненадолго расступилась, давая рассмотреть Хобарта, погруженного в беседу с двумя немецкими офицерами, которых Эшер не знал, и японским полковником, который был ему знаком: плотный невысокий аристократ, чье лицо скрывалось за очками с толстыми линзами, носил фамилию Мицуками и четырнадцать лет назад числился военным атташе императора Мэйдзи в немецкой армии в Шаньдуне.
Не самый подходящий момент для того, чтобы просить об услуге. Даже если бы Эшер только что не встретил того, кто, будь он живым или мертвым, мог рассказать ему о пугающей находке, которая заставила его преодолеть тринадцать тысяч морских миль и приехать сюда, в самый дальний уголок мира, затронутого британским влиянием, – в новообразованную Китайскую республику.
В полумраке, создаваемом плотными шторами винного оттенка, глаза вампира по-кошачьи отражали проникающий из салона электрический свет. Эшер сунул руку в нагрудный карман и нащупал страницы, которые вырезал из августовского номера «Журнала восточной медицины». За шесть недель, проведенных на борту «Принцессы Шарлотты», он сотни раз читал и перечитывал статью, но по-прежнему не хотел верить.
– В прошлом году в Праге мы говорили об обитающих там немертвых существах, которые не являются вампирами, – сказал он. – Тогда вы назвали их Иными.
В знак согласия Исидро лишь слегка прикрыл глаза – движение, заменяющее кивок у живого человека. Неподвижность вампира ничем не походила на окоченение смерти или статичность неживой природы; скорее, создавалось впечатление, что за триста пятьдесят лет он безмерно устал от общения с миром живых.
– Вам доводилось видеть их?
– Один раз. Как и вампиры, они очень хорошо умеют скрываться, – в его мягком шепоте до сих пор сохранялись отзвуки старого кастильского наречия, на котором Исидро говорил в шестнадцатом веке. Эшер подумал, что девушка за пианино (которая сейчас исполняла чарующую вариацию шубертовской «Серенады») не заметила ни вампирских клыков, ни того, что ногти у Исидро были длинными, блестящими, плотными и острыми, как когти. Такова была природа психического воздействия, которое вампиры оказывали на людей.
Вряд ли она заметила, что он еще и не дышит.
– Так хорошо, что даже вампирам их трудно обнаружить?
Еще одно едва заметное шевеление век.
– К тому же наш мозг не в состоянии повлиять на их восприятие, как это происходит с людьми. Возможно, частично причина в том, что они обитают на речных островах, скрываясь под мостами, что позволяет им пользоваться нашей… несостоятельностью, – с высокомерной неприязнью он уклонился от признания в слабости, – связанной с проточной водой.
– Самим им эта особенность не свойственна?
– Нет. Как вы понимаете, я не решился приблизиться к ним, – Исидро натянул перчатки из серой французской замши и разгладил тонкую, как шелк, кожу. – Они поедают вампиров так же, как и живых людей, как и все, что им удается поймать.
– Тогда вы сказали, что они водятся только в Праге.
– Я лишь повторил слова пражского мастера. То же самое я слышал и от мастеров Берлина и Варшавы. В Аугсбурге, Москве и прочих городах никогда не слышали о подобных созданиях.
– А теперь они обнаружились в Китае.
Крохотная линия, похожая на след от тонкого пера, на мгновение появилась в уголке губ Исидро, чтобы тут же исчезнуть.
– Что еще вам рассказал мастер Праги?
– Только то, что я вам тогда же и сообщил. Что впервые они появились во время эпидемии чумы, пять с половиной столетий назад. Что они скрываются в подземельях и тоннелях, которыми пронизана старая часть города. Вероятнее всего, размножаются они так же, как и вампиры, посредством заражения крови, хотя и не проходят через смерть, как то свойственно нам. Физически они не являются бессмертными; скорее, их очень, очень сложно убить.
– Они стареют и умирают?
– Об этом мастеру Праги ничего не известно, – вампир вдруг повернул голову, словно услышав какой-то звук в саду, хотя до Эшера, помимо разговоров в наполненной людьми комнате, доносился только вой ветра.
«А ведь он нервничает, – заинтересованно подумал Эшер. – Нет. Он напуган».
– Из слов мастера Праги следует, – продолжил Исидро как ни в чем не бывало, – что Иные сохраняют некое подобие сознания, но утрачивают личность, которая и делает меня Симоном, а вас – Джеймсом. Они скорее похожи на стайных животных или рыб в косяке. Как и вампиры, они гибнут под лучами солнца, хотя в их случае полное уничтожение занимает намного больше времени, и так же не переносят прикосновений серебра, чеснока и боярышника. Подобно вампирам, они сохраняют органы размножения, хотя и не могут более ими пользоваться. Разве ваш еврей, тот старый ученый, с которым вы прибыли в Китай, этого не знает?
– По большей части нет, – Эшер отметил, что вампиру известно, в чьей компании он путешествует. – Основным предметом изучения профессора Карлебаха были вампиры.
Исидро снова на одно мгновение сжал губы, видимо, вспомнив все то, что мастер Праги поведал ему об ученом Соломоне Карлебахе.
– Он не знает, есть ли у них мастера и птенцы, как у вампиров, и могут ли они общаться между собой. Никто ни разу не слышал, чтобы они говорили.
– Эшер, старик!
Эшер повернулся на раскатистые звуки приветствия, протягивая Хобарту руку.
– Эддингтон сказал, что ты здесь меня ищешь. Очередные темные делишки, а?
Эшер прижал палец к губам, хотя жест этот был шутливым лишь наполовину. Старший переводчик британского посольства ухмыльнулся и затряс протянутую руку так, словно это был рычаг насоса. Эшер не стал представлять Исидро, с полным на то основанием предположив, что Хобарт даже не подозревает о присутствии вампира, чей изящный силуэт скрывался в сумраке между шторами и окном.
– Мне нужно, чтобы кто-нибудь за меня поручился, – сказал Эшер. – Сказал бы всем, кто начнет расспрашивать – а я почти уверен, что в немецком посольстве мною заинтересуются, – что знает меня еще с Оксфорда, господи ты боже мой, и я оттуда за двадцать пять лет ни разу носу не высовывал.
– Ха! Так я и знал! – Хобарт снова обнажил в усмешке желтые зубы, вторя блеску светло-голубых глаз. – Все эти вылазки в Шаньдун в девяносто восьмом, немецкий акцент, побитая молью борода…
– Я не шучу, Хобарт, – спокойно ответил Эшер. – Если ты смог меня тогда узнать, вполне возможно, что кто-нибудь узнает меня и на этот раз. Поэтому для меня жизненно важно, чтобы у любопытствующих пропало желание расспрашивать, или же чтобы они как можно быстрее сбились с правильного пути.
– Можешь положиться на меня, старик.
Здоровяк отсалютовал ему, затем посерьезнел и бросил косой взгляд на немецких военных, собравшихся у противоположной стены салона. Они беседовали с одним из помощников Юань Шикая, лощеным мужчиной, чем-то похожим на хорька; на его руку опиралась красивая китаянка лет пятидесяти. Понизив голос, Хобарт добавил:
– Гансы сейчас с Юанем – друзья не разлей вода. Готов поклясться, это они стоят за всеми теми займами, что он получил в европейских банках. Этот тип – Хуан Дафэн, у Юаня он ведет дела с городскими криминальными «шишками». А женщина – ни за что не догадаешься – управляет половиной пекинских борделей… Бьюсь об заклад, сэру Эллину это и в голову не приходит, – Хобарт кивнул в сторону гостиной, где их хозяин и его остролицая жена о чем-то говорили с одетым в белый фрак дворецким-китайцем, и скорчил гримасу. – С такой-то женой, которая вечно сует нос куда не просят, сэр Эллин вряд ли знает, что такое певичка.
Он был одним из самых старых служащих в Китае и прожил в Пекине двадцать лет, за которые успело смениться несколько министров, атташе и дипломатов.
– Если понадобится помощь, я или Ричард… ты знаешь, что мой сын тоже здесь? Служит секретарем – мне нужен был человек, на которого я мог бы положиться… к тому же мальчика надо было увезти подальше от его лондонских знакомых, если быть совсем честным. Так вот, если тебе понадобится помощь…
Эшер вскинул руки:
– Мое дело маленькое. На этот раз я и в самом деле приехал сюда только за глагольными формами и легендами, в особенности за легендами о крысолюдах – шу-жэнь, или шу-гуай. А также чтобы встретиться с доктором Кристиной Бауэр.
– О, господи, с ней! – Хобарт снова скривился. – Эта твоя миссионерка работает на кайзера, если тебя интересует мое мнение. За последний год полковник фон Мерен ездил к ней в Минлян раз десять, не меньше, и даже не пытайся меня убедить, что причиной тому были ополченцы, которых там как блох на собаке. Минлян – это та деревушка, где у твоей Бауэр церковь и так называемая больница. В окрестных горах и пещерах можно нанять целый взвод, и никто в Пекине не будет об этом знать. Я отправлю с тобой Ричарда…
Поверх гула толпы до них донесся пронзительный голос леди Эддингтон:
– Он знал, что сегодня будет объявлена помолвка! Это оскорбление!
Красноватое морщинистое лицо Хобарта потемнело, брови сошлись над переносицей. Он проворчал:
– Я сказал мальчику, что лучше бы ему здесь появиться. Не знаю, чего еще она от меня хочет. Чтобы я отправился за ним в китайские кварталы? Не удивлюсь, если девица – или ее мамаша – все сочинили, – он грубо хохотнул. – Но до чего же неловкая ситуация. Насколько я знаю, Рикки и в самом деле сделал Холли Эддингтон предложение – мальчик слишком много пьет. В Кембридже мне едва удалось вытащить его из неприятностей, когда одна домовладелица – настоящая гарпия – попыталась его закогтить для своей вроде как дочки…
Он поджал губы, встопорщив побитые сединой усы.
– У тебя ведь нет сына, Эшер? Я слышал, тебе в конце концов удалось заполучить наследницу старого Уиллоби. Вот уж не думал, что у тебя получится.
– Мисс Уиллоби в самом деле оказала мне честь, приняв мое предложение, – Эшеру удалось сохранить спокойствие, но в памяти тут же всплыло несколько причин, по которым в Оксфорде он недолюбливал Гранта Хобарта.
– Ты привез ее сюда? После старика Уиллоби должно было остаться что-то около двух миллионов.
– Да, миссис Эшер сопровождает меня в поездке, – если сломать этому ослу нос, полковник фон Мерен наверняка обратит внимание на участников потасовки. – Мы прибыли сегодня днем и остановились в «Гранд-Отеле». У нас есть дочь, Миранда. Она родилась в начале этого года.
Одного ее имени хватило, чтобы улучшить ему настроение.
Хобарт ткнул локтем ему в ребра:
– Ах ты старый пес… Подожди, пока девочка вырастет. Если шекели Уиллоби записаны на нее, от охотников за приданым отбоя не будет, обложат ее по всем правилам, что те готтентоты. Оксфордские девицы гонялись за Рикки, как стая адских гончих, и все из-за состояния его матери. А здешние мужчины в десять раз хуже, стоит им только узнать о богатой наследнице. Да ты знаешь, как оно бывает: если мужчина пошел по дипломатической части, ему надо жениться на деньгах, хоть на паре сотен…
Его прервал женский крик. «В саду», – подумал Эшер, распахивая ближайшее окно. Исидро исчез, и он даже не знал, когда именно. Ночной ветер хлестнул по лицу; в глубине темного сада промелькнуло белое размытое пятно.
Еще один вопль, полный ужаса.
Эшер в два прыжка выскочил из окна и пересек кирпичную террасу. За его спиной светились окна гостиной, чуть дальше виднелась распахнутая дверь, и этого освещения хватало, чтобы рассмотреть голые деревья и замерзшую поилку для птиц, а за ними – ворота в дальнем конце садовой стены. Мимо пробежали двое одетых в белое слуг-китайцев с фонарями в руках, за ними устремился кое-кто из гостей. Впереди, на посыпанной гравием дорожке, Эшер увидел молодую темноволосую женщину – он уже встречал ее в гостиной и запомнил плотно облегающее фигуру светлое платье. В нескольких футах от нее лежала вторая женщина в белом.
Исидро…
Потрясение, гнев и ужас сжимали горло, не давая вздохнуть.
Он бы никогда…
Эшер опустился на колени. Тел было два.
Женщина – это ее крики они слышали – всхлипнула:
– Холли! Dio mio, Холли!
На дорожке и в самом деле лежала Холли Эддингтон. Эшер узнал платье – белый тюль, вырез украшен розовыми бутонами, приличествует девушке лет семнадцати, но никак не женщине, чей возраст (насколько он смог рассмотреть ее во время разговора с матерью) приближался к двадцати пяти. Лицо, перекошенное от удушья и застрявших в груди криков, узнать было почти невозможно. Шею мисс Эддингтон обвивал мужской галстук в красно-синюю полоску, которым ее и задушили.
Мужчина, распростершийся лицом вниз в нескольких шагах от тела, пьяно всхрапнул. Холод и ветер не могли перебить исходившего от него запаха алкоголя. Одет он был в хорошо скроенный твидовый пиджак и такие же брюки: где бы он ни пропадал, отправился он в то место уже после полудня. В свете фонаря его растрепанные волосы отливали темной бронзой. Мужчина зашевелился, пытаясь приподняться на руках, и Эшер увидел, что он молод – едва ли старше двадцати. В распахнутом вороте рубахи белела голая шея.
Сэр Эллин Эддингтон протолкался сквозь толпу.
– Холли! О господи! – казалось, слова рвутся из самой глубины его сердца.
– НЕТ!!!
Его жена оттолкнула Эшера и упала на колени рядом с одетой в белое девушкой.
– Врач, есть здесь врач? Господи…
Поспешивший к ней хирург из немецкого госпиталя опустился на корточки рядом с Холли Эддингтон, которая – Эшер понял это с одного взгляда – уже была мертва.
Юноша рядом с ней сумел встать на четвереньки, несколько раз по-совиному моргнул, разглядывая собравшихся перед ним людей, и принялся блевать, полностью отдавшись этому занятию.
Эддингтон вскрикнул «Ублюдок! Ублюдок», словно это было самое страшное из известных ему оскорблений, и бросился на молодого человека. Эшер и японский атташе Мицуками схватили его за руки прежде, чем он успел добраться до своей жертвы. Торговый инспектор вырывался, как опутанный веревками тигр.
– Свинья! Чертов убийца! Грязное чудовище!
Грант Хобарт протиснулся мимо них и упал на колени рядом с пьяным юнцом.
– Ричард! – то был крик человека, утратившего последнюю надежду на спасение.