Уважаемые читатели! Скачать книгу для ознакомления в электроном виде вы можете бесплатно у нас с сайта и купить в бумажном виде в интернет-магазинах Озон, и Read.ru Приятного прочтения!
Людмила Астахова - Знающий не говорит - #2 Армия Судьбы
Божьи мельницы мелют медленно. Великая Пестрая Праматерь кропотливо сплетает хрупкое полотно судеб. Сначала она бережно соберет вместе тех немногих, кто презрел свой удел и отверг предназначение: людей и нелюдей. Потом крепко свяжет всех нерушимой клятвой. И когда пробьет час, они совершат то, что не под силу богам. Но это будет потом, а пока беглому солдату предстоит встретить своего извечного врага и… не дать ему умереть. С чего-то же надо начинать.
Издательство: Альфа-книга Формат: FB2
Глава 1 ДЕЗЕРТИР И РЕНЕГАТ
Если в кого-то все время тычут пальцем и говорят: «Он – враг!» – не верь, пока сам не посмотришь в глаза чужака.
Пард, Человек. 19 лет назад. Осень 1676 года В самом начале осени по пыльной дороге, ведущей из Тало в Эвраст, шел солдат. Был он молод, не старше двадцати пяти лет от роду, рыжебород и голубоглаз, настоящий урожденный оньгъе, с какой стороны ни посмотри. Невысокий, коренастый, с длинноватыми руками, из тех, что в зрелые года становятся поперек себя шире. Если доживают до зрелых лет. Звали солдата Аннупард, а попросту, для друзей и начальства – Пард. Правда, друзей и начальства у него больше не имелось, но по разным причинам. Друзья Парда все как один полегли в сражении на никому не нужной войне, до которых любителем был оньгъенский король, а от отцов-командиров Пард сбежал сам, добровольно избрав бесславную участь дезертира. Мир достаточно велик, а жизнь коротка, чтобы гробить ее в походах его величества Веррона III, резонно рассудил молодой человек и применил тактический шаг, именуемый в просторечье «дать деру». Теперь возврата в Оньгъен и быть не могло, потому как дезертиров там испокон веков ждала веревка. Но Пард и не думал сожалеть о содеянном. Мир и вправду был несказанно велик, он убедился в том сам, своими ногами, так сказать. Из армии он сбежал еще весной и до сих пор топтал изношенными сапогами дороги королевства Китант, в которое подался исключительно из тех соображений, что местные жители там пока не торопились каждого первого встречного оньгъе вешать на ближайшем столбе. А таких мест оставалось на свете совсем немного и с каждым годом становилось все меньше и меньше. Оголтелые попы из Церкви Вечного Круга – единственного духовного пастыря оньгъе, проповедовали немало спорных идей, и самая популярная их догма отрицала наличие у всех «нелюдей» души, низводя последних на уровень животных, подлежащих скорейшему истреблению. А так как «нелюдей» в мире было ничуть не меньше, чем богоизбранных «людей», то надо ли говорить, как популярна была Церковь среди этих самых «нелюдей». Регулярные, словно смена времен года, Священные походы в сопредельные государства, организуемые Святыми легатами, сделали свое дело. Если у многочисленных владык континента и имелось что-то общее, то это была ненависть к Святым землям – Оньгъену и оньгъе. Потому путь молодого дезертира лежал на юг, к берегам Вейсского моря, а лучше всего в саму Великую степь, где мало знали о том, что творится на севере, и ежели и слышали краем уха о тамошних войнах и междоусобицах, то не принимали их близко к сердцу. В начале своего пути дезертир Пард прибился к небольшой своре точно таких же беглецов от «священного долга», но долго с ними не задержался. Свора она и есть свора, и замашки главаря Парду пришлись не по вкусу, а кроме того, грабить хутора, уничтожая все живое на своем пути, ему не хотелось. Оньгъе нагляделся на все прелести разграбления небольших городков и замков, еще будучи солдатом регулярной армии. Братские могилы, до краев наполненные ободранными догола телами, до сих пор снились ему каждую ночь. Да что говорить, и солдатом-то Аннупард стал не по желанию сердца, как ни странно это звучит для истинного обитателя Святых земель. И уж никогда и никому он не признавался, что более всего хотел стать скотным лекарем. Ну, хотя бы помощником такового, на крайний случай. Все детство Пард таскал домой увечных зверюшек: собак, кошек, голубей и кроликов, – лечил их, и не без успеха, а лет эдак в пятнадцать вполне профессионально принял роды у соседской коровы, заработав несколько медных монет и единодушную рекомендацию односельчан к провинциальному ветеринару в ученики. Но не сложилось у парня. Как назло, молодой король решил, что ему надлежит превзойти славу покойного папаши по части воинственности. Новый героический поход против «прихвостней поганых нелюдей» требовал много солдат, одними наемниками дело не обошлось. И когда на городской площади зачитали указ его величества о мобилизации всех мужчин старше двадцати лет; Аннупард Шого понял, что мечте его, скорее всего, не суждено сбыться. И верно, вместо ступки с пестиком и скальпеля десятник вложил в широкую ладонь юноши прорезную облегченную секиру – старое доброе оружие оньгъенской пехоты. Что самое удивительное, Пард секиру полюбил, а войну нет. Бывает ведь такое?! Удачно пережив два бездарных похода на Аррнас, солдат решил, что пора возвращаться к любимому делу, то бишь к врачеванию недугов у бессловесный тварей. Но не тут-то было. Веррону III захотелось стяжать славу покорителя Шальги, карберанского города, славного не только орочьим ополчением, но и высокими стенами. Под ними, под этими стенами, и пало более двух третей оньгъенского войска, а с оставшимися много не навоюешь. Тогда добрый король, не будь дурак, решил отыграться на собственных солдатах, объявив, что казнит каждого пятого как труса и предателя. Аннупарду хватило одного взгляда на длинный ряд виселиц, чтобы решить распрощаться и с королем, и с родиной, и с вездесущими попами. Одному было идти невесело, но все же безопасней, чем ватагой. Народ в Китанте был серьезный и на солдат смотрел с недоверием, не без причин ожидая от них грабежа и насилия, и, завидев их, сразу норовил хвататься за вилы и другой острый сельскохозяйственный инвентарь. Пард специально обмотал лезвие своей секиры полотном и первым делом избавился от форменной куртки, обменяв ее на шерстяное полукафтанье, и потому в иных селениях его даже пускали в трактир поужинать, а иногда и переночевать в конюшне. Когда дорога сделала очередной поворот, мягкий полуденный ветер принес густой тяжелый запах гари и разложения. Указатель на столбе четко указывал в этом направлении, свежая надпись на нем гласила «Эвраст». В Эвраст так в Эвраст, подумал дезертир, уже без всякой радости примерно представляя, что именно ему доведется увидеть за очередным холмом, поросшим чахлыми деревцами арога. В Китанте строить замки было как-то не принято. Землевладельцы жили в просторных усадьбах, окруженных садами. Пард находил этот обычай очень симпатичным и, когда подворачивался случай, норовил рассмотреть эти строения поближе. Подобное любопытство порой оборачивалось для дезертира плачевно. Один раз свора злобных волкодавов не поужинала им только из-за его врожденной ловкости и умения лазать по деревьям. А однажды охранники с дубинками едва не переломали Парду все кости. Но в этот раз, похоже, ему ничто не угрожало. Три трупа возле сторожки показывали, что при внезапном нападении короткие дубинки не помогают. Аккуратно подстриженные деревья вдоль посыпанной песочком аллеи показались какому-то злому шутнику подходящей заменой виселиц, и он не поленился использовать каждую удобную ветку для развешивания уже почерневших на жаре тел. Смутить оньгъе такими выдумками тяжело, потому что Пард видел и кое-что похуже. Здесь по крайней мере на мертвецах была кожа. Местным живодерам до оньгъенских заплечных дел мастеров еще расти и расти, решил он. Дальше было еще интереснее. Левое крыло богатого каменного дома сгорело дотла, сожженное не случайным пожаром, а чьими-то умелыми и ловкими руками. Мало ли умельцев бродит по земле. Кто-то умеет тачать сапоги, кто-то поет лучше птицы, а кому-то сподручней подпустить красного петуха в хату. По всему было видно, что всю многочисленную челядь заперли в этой части усадьбы и сожгли живьем, добавив для верности в огонь сырой нефти. Вот откуда взялась столь густая и неотвязная вонь. С хозяином поступили немногим лучше, вернее сказать, намного хуже, и прислуге, на взгляд Парда, даже повезло. Он всегда считал, что смерть в огне предпочтительнее, чем смерть на колу, если есть возможность выбирать. Но мужчине средних лет в шелковой окровавленной рубашке, с холеными белыми руками выбора, как водится, не предоставили. Он умер чуть менее суток назад, и разложение еще не успело тронуть искаженного мукой лица, но оньгъе оно совершенно не понравилось. Есть такие лица, которые даже после смерти несут отпечаток тайного и явного злодейства. Даже Неумолимая Госпожа не в состоянии стереть с губ гнусной усмешки, а из глаз удалить огонек жестокости. Пард прекрасно помнил, какое было лицо у мертвого Ронара Бонго, его десятника, в тот поистине благословенный день, когда шальгские орки-лучники утыкали десятника стрелами до такой степени, что господин Бонго стал похож на дикобраза. Зеленовато-серое, холодное, застывшее, оно и после смерти было лицом садиста, насильника и самодура. Компанию хозяину поместья составили его ближайшие помощники, чьими изуродованными до неузнаваемости телами, лишенными всех выступающих деталей и частей, был устлан весь внутренний дворик. Пард по-хозяйски обошел уцелевшие помещения, включая кухню и кладовки, рассчитывая найти что-нибудь съестное. Девственная чистота полок свидетельствовала о том, что неизвестные головорезы оказались людьми серьезными и обстоятельными. Они не только не оставили в Эврасте никакой поживы, но и прихватили с собой шпалеры, гобелены, посуду и даже книги. Да что там книги, вся дворовая живность была либо перебита, либо съедена. Хотя нет, не вся. Где-то по развалинам бродил петух. Пард отчетливо слышал, как тот озабоченно квохчет, и во что бы то ни стало решил получить этот сомнительный трофей. Но то ли птица была не так проста, то ли у оньгъе притупился инстинкт охотника, однако погоня за неуловимой тварью успехом венчаться не торопилась. А куролов забрел в один из уцелевших подвалов и там обнаружил небольшую, но совершенно не поврежденную дверь. Запиралась она на простой, хоть и увесистый засов. Для человека со сложением Аннупарда открыть дверь оказалось делом плевым, и, сунув нос в подземелье, он сразу и безошибочно угадал в нем тюрьму. Только там может стоять такой особый запах прелой соломы, испражнений, крови, ржавого железа и гнилья. Стон… или хрип? Чье-то неровное дыхание в полумраке. – Кто там? – спросил Пард, останавливаясь в дверном проеме. В ответ только вздох и слабое шевеление в самом темном углу узилища. Пард взял в одну руку секиру, другой рукой крепко сжал чахло коптящий факел и медленно двинулся вперед, напряженно вглядываясь в пляску теней на камнях стен. Чутье у бывшего солдата – как у лисицы, и оно подсказывало, что повода для беспокойства нет. Вряд ли кто стал бы прятаться столько времени в запертой снаружи темнице, если бы имел возможность выбраться наружу. Может быть, забытый всеми узник, а может, старый страж, привычный к сумраку и тяжелым запахам подземной тюрьмы. За первой решеткой Пард разглядел скелет и полуразложившийся труп, за второй – несколько изувеченных, относительно «свежих» мертвецов и, наконец, в самом углу он увидел торчащую из вороха гнилого тряпья руку, привязанную толстой веревкой к кольцу, вмурованному в стену. Рука была живая, хотя сильно покалеченная и покрытая коркой черных струпьев. Ее хозяин лежал на полу, уронив голову на голую грудь. Бедолага находился при последнем издыхании, если судить по хриплому бульканью, которое изредка вырывалось из его глотки. – Эй, приятель, ты живой? Пард не слишком рассчитывал получить вразумительный ответ, но его и не требовалось. Узник отчетливо скрипнул зубами, дернулся, от чего грязные пасмы волос прочертили в луже полукруг, но голову поднять не смог. – Я тебе помогу, – пообещал дезертир. Кем бы ни был бедняга, за что бы ни был столь нещадно искалечен, но даже умирать человек должен не в грязной конуре, а под открытым небом. Небось уже давненько солнца не видел, с жалостью подумал Аннупард. Война сделает бесчувственным кого угодно, и оньгъе мог спокойно пройти мимо мертвых детей, истерзанных женщин, кричащего умирающего. Но сама мысль о неволе и ненависть к ней заставила его перерезать веревку на тощем запястье узника, подхватить под мышки его недвижимое тело и что есть сил протащить его наружу, к солнцу, к свету, к пусть предсмертной, но свободе. Факел пришлось бросить внизу, и дезертир, чертыхаясь и проклиная все на свете, волок длинноногого узника по крутой лестнице, натыкаясь впотьмах на какие-то углы и выступы, которых раньше не замечал. – Уф! Ну вот и все. Кажется, выбрались. Хозяйственный двор был залит солнечным светом, ослепившим дезертира, как летучую мышь. Некоторое время он тер глаза, размазывая по лицу пот и грязь, матерясь, но зрение, как назло, не торопилось возвращаться. Пард присел рядом со спасенным, представляя себе, каково узнику – давнему обитателю тьмы, если так худо его глазам после получаса блуждания в подземелье. – Ты потерпи, мужик. Не смотри пока на свет, а то ослепнешь. Тот в ответ только легонько пошевелился. «Живучий, однако», – подивился Пард. Он терпеливо подождал, пока глаза перестанут слезиться, и решил-таки осмотреть свою «добычу». Но лучше бы он этого не делал. Так пытают либо страшного, ненавистного врага, либо ради скотской забавы. Парду доводилось встречать любителей чужой боли, и не только на войне, где нет места милосердию и жалости. В родной деревне он в сопливом детстве до полусмерти избил соседского парнишку, забавы ради замучившего котенка. Лицо бывшего заключенного покрывал толстенный слой грязи, смешанной с запекшейся кровью. Неестественный угол лишенного волос подбородка указывал на то, что челюсть сломана в нескольких местах. Тело покрывало неисчислимое количество шрамов, язв и ожогов, ногти были сорваны, а сами пальцы рук, сломанные не раз и не два, срослись как попало – вкривь и вкось. Этот человек перенес немыслимые муки… И тут он открыл глаза. Светло-серые, как жидкое серебро, с точечкой зрачка в центре. Нечеловеческие глаза, полные предельного сосредоточения и боли. Пард отшатнулся и, чтобы убедиться окончательно во внезапной догадке, отодвинул липкие пряди над ушами. Так и есть, заостренные кверху, почти без мочки, самые натуральные эльфьи уши. Если бы в корчме Парду на тарелке подсунули подгнивший трупик крысы, а он умудрился бы откусить кусочек, то наверняка не испытал бы такого отвращения и гадливости. Рыбьи глаза, острые уши, обкромсанные космы тонких и жестких волос – все один к одному. Эльф, проклятущий мерзкий эльф – вот кто это такой! К горлу подступила тошнота, словно дезертир покопался голыми руками в кишащей червями могиле. В водянистых рыбьих глазах нелюдя мелькнуло узнавание. «Понял, гад, кого ему послала судьба на помощь!» Лучшая из шуточек злого бога Файлака, позволившего спасти пленника-эльфа его заклятому врагу – оньгъе. Удивление сменилось могильным безразличием. Кажется, эльф за несколько мгновений успел смириться с мыслью о неминуемой расправе. – Демоны! Вот гадость! Падла! Не пялься на меня, сука! Пард схватился за секиру, намереваясь проломить эльфу голову, размахнулся как следует и… лезвие глухо тюкнуло по земле рядом с острым ухом. Черная короста на месте губ дернулась, выпуская алую струйку, словно эльф хотел что-то сказать. Проклясть? Поблагодарить? – Я тебя вытащил – и хватит, – хрипло проговорил оньгъе, выдергивая секиру из земли. – Сдыхай теперь сам. Он с трудом оторвал взгляд от серебристых омутов и не пошел, а побежал к выбитым воротам, намереваясь помыть руки в ближайшем колодце. Ненависть и отвращение к эльфам текли у него в крови, добавляя ей красного цвета и солености, они передавались из поколения в поколение и превосходили по силе ненависть к остальным нелюдям – оркам и тангарам, вместе взятым, в несколько раз. Где был ее исток, никто в Святых землях и не помнил, но слово «эльф» так давно стало ругательством, что каких-то обоснований уже и не требовалось. В детстве мать рассказывала страшные сказки о злобных и коварных эльфах, которые после смерти превращаются в упырей-кровососов. В безбородом отрочестве за прозвище «эльфья рожа» можно было получить ножиком в пузо, а прозвание «полуэльф» ставило человека на один уровень с растлителями малолетних и скотоложцами. Убить эльфа дело богоугодное, что клопа задавить, так почему он не зарубил остроухую тварь на месте? Почему оставил помирать своей смертью в полуразрушенной, разграбленной усадьбе? На эти вопросы не было у Аннупарда ответов. Он стремился уйти от проклятого места как можно дальше, куда глаза глядят, лишь бы подальше. Никогда прежде встречать кого-то из проклятого народа молодому оньгъе не доводилось, да и не стремились, по вполне понятным причинам, эльфы в Святые земли, отсиживаясь за своими горами. Там они лелеяли злобу по отношению к настоящим людям и с помощью своей демонической магии насылали на тех болячки и черный мор. Пард даже поинтересовался однажды насчет этого у своего учителя – лекаря Харанга, но в ответ получил кривую ухмылку да пару подзатыльников, на которые добрый доктор был весьма горазд. Ладно, пусть про хвори все выдумка, а все остальное – правда? Что эльфы воруют детей из колыбелек, подкладывая на их место трухлявый пень или дохлого щенка? Может быть, до сумасшествия пытают пленников, живьем сдирая кожу или вырывая из груди еще живое сердце? Отрезают языки человеческим девушкам, прежде чем изнасиловать? Сколько бы ни наговаривали на орков, сколько бы ни рассказывали небылиц, но Пард своими глазами видел оркских красоток, гораздо более целомудренных, чем многие девчонки из его деревни, не говоря уже о городских. Орки-стрелки, отчаянно защищавшие Шальгу, вызывали лишь уважение, и не только у Парда. Высокие могучие тангары с такими роскошными бородищами, что любой оньгъенский поп обзавидуется, считались еще более достойными врагами. Достойными для того, чтобы сойтись в честном поединке и, даже будучи сраженными насмерть волнистым двуручником, принять смерть как должное. Правда, если уж быть до конца честными, Оньгъен ни разу не сходился в битве с тангарскими дружинами, все стычки ограничивались попытками пиратов под флагом Святых земель захватить длинные ладьи тангаров-купцов. Оньгъе хватало и этих подвигов. Сухая пыль скрипела под ногами дезертира, солнце садилось за холмы, и уже не чувствовалось ни гари, ни вони. Там, во внутреннем дворе умирал искалеченный светлоглазый эльф, существо, лишенное души, гнусное и отвратительное по сути своей… Где-то вдалеке подал голос луговой шакал, высоким подвыванием приветствуя восход Шерегеш в сиреневом мерцающем небе. Ему отозвался другой зверь. Ночные мародеры договаривались о встрече на развалинах поместья. Этой ночью эльфу придется худо. Дезертир Пард остановился, сплюнул на землю, проклиная себя, свою безразмерную глупость. – Будь ты проклят, паразит, будь ты триста раз проклят… Лучше б ты сдох! И повернул обратно, пытаясь хоть как-то объяснить свой дурацкий поступок. Кроме любопытства – самого распространенного людского греха, – он ничем обосновать его не мог. Любопытство гнало его по жизни, словно семижильный кнут в руках погонщика толстошкурых ленивых волов. Аннупард Шого хотел знать, хотел понимать, хотел своими глазами убедиться в существовании проповедуемых с высоких амвонов истин. Таким уж он уродился ренегатом и еретиком. Эльфу снова повезло несказанно, и шакалы за ночь не добрались до него. Видимо, им хватило другого мяса. И долго искать бывшего узника не пришлось. Он сумел отползти совсем недалеко. Лежал, свернувшись калачиком, как младенец в утробе матери, грудой костей и истерзанной плоти. Парду оставалось только подивиться невероятной живучести этого существа. Да человек бы уже или с ума сошел, или откинул копыта. Почувствовав его присутствие, эльф проснулся и уставился на оньгъе своими чуть раскосыми глазищами. – Думай что хочешь, – буркнул Пард злобно. Но тот лишь вздрогнул всем телом. Пришлось тянуть его в дом, чтоб на месте поискать каких-нибудь чистых тряпок для перевязок, а лучше всего мазь или чего-то подобного. Несколько старых рваных простыней, которыми побрезговали разбойники, пришлись очень даже кстати, а вот с лекарствами не повезло. Кроме полупустой бочки с вином Пард ничего не сыскал, хотя перерыл все, что уцелело при грабеже. Полная фляжка доброго красного вина – вот и все лекарство. – Открывай рот, – приказал дезертир, склоняясь над эльфом, который подозрительно покосился на флягу. – Это просто вино. Но нелюдь не только не пожелал подчиниться, но и всеми силами постарался отодвинуться подальше, заслоняясь искалеченными руками. – Зачем я вернулся? Затем, чтоб тебе помочь, скотина! – не на шутку разозлился Пард. – Надо было мозги тебе сразу вышибить и не возиться с такой неблагодарной тварью, как ты. Хочешь знать, почему я здесь? Я, вишь, на лекаря учился… на скотьего доктора… всякую тварь живую лечил: лошадь, корову, козу. Хоть у них тоже души нету, а боль-то звери чуют… Понимаешь?.. Да и не лекарь пока… уже… а вовсе дезертир и… мародер. Я оньгъе, ты видишь, я оньгъе и таких, как ты, должен перво-наперво резать безо всякой пощады. А я вон тебе помогаю, пытаюсь помочь, а ты что делаешь? Неблагодарный больной напряг последние силы и разлепил разбитые ссохшиеся губы, сначала издав сдавленный хрип, перешедший в настоящее змеиное шипение, пока не сумел выдавить нечто членораздельное: – Вино нельзя. Воды. Пить воду. – Ишь ты! – ядовито ухмыльнулся Пард. – Может, тебе религия пить вина не дозволяет? Благочестивый или как? – Воды, – прошелестел эльф. – Ладно, это даже проще. Пард принес воду. Никогда он не видел, чтобы ее пили с таким наслаждением и такими муками, а уж смотреть на этот процесс было в высшей степени омерзительно. Кроме как втягивать в себя воду с помощью свернутого в трубочку языка у эльфа не получалось. «Может быть, они так и пьют, словно змеи, эти эльфы поганые?» Напившись, тот впал в беспамятство. Пард решил времени не терять. Поймал-таки одинокого петуха с подпаленным хвостом, одуревшего от нежданной свободы и одиночества, и пустил упитанную птицу на целебный суп, твердо пообещав себе на капризы эльфа внимания не обращать. А вино выпил сам. Бульон получился на славу, ароматный, наваристый, с золотистыми кружочками жира, то что нужно для восстановления сил. Оньгъе растормошил эльфа и с нескрываемой угрозой спросил, мрачно глядя прямо в его мутные глаза: – Куриный навар пить будешь? Эльф согласно кивнул, но одной доброй воли оказалось недостаточно. Номер с языком тут не прошел, эльф захлебывался и обжигался, а ничего путного не получалось. И пришлось гордому Аннупарду Шого кормить своего пациента из ложечки, морщиться от отвращения, но прикасаться к нелюдю, придерживая того за костлявое плечо. – Спасибо, – прошипел эльф, опустошив миску. – Вот ещё, – фыркнул в ответ оньгъе. Даже принимать благодарность было несказанно противно. – Сними, – внезапно попросил эльф, указывая на тонкий блестящий ошейник, охватывающий его шею. По металлу шли какие-то значки и насечки на незнакомом языке, и Пард, с некоторым ужасом в глубине души, догадался, что это вещь не простая, а волшебная. – Ты колдун? В животе сладко зудели от страха кишки. Попы внушали, что магия пошла целиком от демонов и прикоснувшийся к ней обречен на проклятие, а магия нелюдей тем более. В Оньгъене уже двести лет за колдовство сжигали на медленном огне. – Сними. Не бойся. Пард гордо вскинул подбородок с курчавой бородкой, задетый за живое. – Так ты колдун или нет? Он не собирался сдаваться. Пусть нелюдь скажет, тогда и посмотрим, что делать. Но эльф только прикрыл устало глаза, мол, не хочешь – не надо. Больно гордый был. Ну что же, мы тоже гордые. И Пард оставил узника одного, чтобы подумал как следует над своим поведением. Он облазил все поместье, нашел даже подземный ход, правда, полузасыпанный от старости. Вернувшись, обнаружил, что эльф не пошевелился. Но оньгъе не расстроился. Так даже удобнее изучать объект своего любопытства. Бывает так иногда, что встретишь какого-нибудь жуткого урода, страшного, мерзкого, и не в силах глаз оторвать от его уродства. Когда Пард был маленьким мальчиком, в соседней деревне за рекой жил старый солдат. Где и когда враги вырвали ему глаза, он никому не говорил. Жуткие глазницы его были черны и вечно сочились гноем, и Пард страшно боялся случайной встречи со слепцом, но, если таковая приключалась, не мог глаз оторвать от ран, хотя у него мурашки бежали по спине и сердце заходилось от ужаса. У этого эльфа от прежнего, наверняка красивого облика остались только длинные темные ресницы и чудом не сломанный прямой тонкий нос с точеными крыльями ноздрей. И глаза, конечно. Единственное, что жило на изуродованном лице. Говорят, что эльфы могут зачаровывать взглядом, и, по-видимому, это так и есть. Иначе и не объяснишь заботу оньгъе о своем самом ненавистном враге. Не глаза, а глазищи. Такие бы бесподобно смотрелись на женском лице – светлые, яркие и совершенно ничем не напоминающие рыбьи, даже не водянистые. Скорее они походили на какие-то чудные светло-светло-серые кристаллы. – Сними. Прошу тебя, – снова попросил эльф и добавил чуть погодя: – Больно. Очень. Пард колебался, то поднося пальцы к злополучному ошейнику, то отводя руки, пока наконец не решился. Ничего ровным счетом не почувствовав, он нащупал хитрый замочек, понимая, что переломанными пальцами, да еще и без ногтей, эльф бы ни за что его не одолел. Вздох искреннего облегчения, когда ошейник полетел в другой конец комнаты, дал дезертиру понять, что он сделал не просто доброе дело, а нечто большее. – Спасибо. Пард не поверил, увидев в глазах эльфа слезы. А еще говорят, что нелюди не могут плакать. Эльф не плакал, сил не было, но одна слезинка все же скатилась по щеке. От вида чужого унижения оньгъе стало как-то не по себе. Что может быть глупее мужских слез? Пард отвернулся. – Ириен, – шепотом сказал эльф. – Что? – не понял оньгъе. – Имя… Мое. – Ириен? – переспросил тот. Эльф кивнул. – Значит, тебя зовут Ириен. А меня зовут Пард. Вот и познакомились. Больше они не разговаривали. Спасенный совершенно выбился из сил, затих, а затем и заснул, укрытый куском одеяла, а Пард, наблюдая за наступлением ночи, крепко призадумался. Из поместья нужно убираться. Не ровен час, объявится кто из родни погибшего хозяина. А как отнесутся местные к оньгъе-дезертиру и покалеченному эльфу – это очень тревожный вопрос. И где гарантии, что Пард не разделит предыдущей участи эльфа? Уходить отсюда надо, и все дела, решил за себя и своего пациента Аннупард, прежде чем завалиться спать.
Все размещенные здесь
произведения представлены исключительно для предварительного
ознакомления и в целях популяризации и рекламы бумажных изданий.
Согласившись выполнить необычное поручение, Кассия Блэкбоу получила взамен проклятие, которое многие бы посчитали величайшим даром. Однако на деле все обернулось нагромождением проблем. Ведь и сама Кассия стала величайшей драгоценностью, которой многие не прочь завладеть. Как теперь отличить настоящую дружбу от лести, любовь от корысти, искренность от притворства? Как остаться собой, когда все кругом говорят одно, а делают другое? Кассию затягивает водоворот событий, в результате которых она чуть было не стала… Впрочем, именно об этом и рассказывает эта удивительная история.
