Вступление
Белые птицы летели на восток. Над Невендааром, землей без мира, встретились двое.
Яростный ветер откидывал назад плащ одного всадника. Могучие крылья покрытого длинной попоной скакуна казались парусами.
У черной твари, на которой восседал другой, на голове красовались рога, а копыта пылали адским пламенем.
Всадники молча кружили друг напротив друга. Долго. Оценивающе.
Внизу лежали мерцающие реки и заснеженные горы, многобашенные города и мрачные развалины, волшебные леса, полные сокровищ.
Руки сжимали мечи. Губы были готовы выплюнуть заклинание. Но… Здесь, в небе, силы равны. А внизу царило хрупкое перемирие.
Всадник в черном и алом решительно натянул поводья.
Пылающие копыта резко вздыбившейся твари едва не чиркнули по белым перьям крылатого коня, чуть не оставили на них угольный след.
Круто развернув скакуна, демон Легионов Проклятых направился по своим делам, не оглядываясь.
Крылатый конь плеснул крыльями. Серебристый с синей каймой плащ реял победным знаменем Внизу была Империя. Всаднику на покрытом парчовой попоной скакуне нужно было спешить попасть к полудню в один из захолустных имперских городков.
Глава первая Эликсир счастья
И совершенно не требовалось лишний раз орать, что и так все знают. Вслед Рету только собаки не лаяли: «Подкидыш! Подкидыш! Подкидыш!»
Тоже мне новость!
Урок пошел насмарку. И вовсе не из-за Рету.
Просто маг сегодня с утра был трезв и озверел хуже виверны. А трезвым он был ровно по той же причине, что и благородный опекун Рету, – деньги закончились, а вестник запаздывал.
Рету, в сущности, было все равно. Все равно, что про него думает маг, все равно, какими словами обзывается, просто порки было не избежать. А спина еще с прошлой толком не зажила.
И было обидно, что учитель придирается по пустякам.
Когда ранним утром опекун сдал Рету на учение магу безвозмездно (то есть даром), не заплатив за прошлый месяц, хоть и обещал неделю назад, взгляд мага потускнел и подернулся пеленой, как кипяченое молоко пенкой.
И когда опекун, бодро цокая каблуками, спускался из магической башни, маг гыкал, хмыкал и гонял морщины по лицу таким хитроумным способом, что они складывались в совершенно невообразимые гримасы.
Глядя на него, и гном бы понял, что сегодня магии шиш дождешься. Дураков учить бесплатно пусть у других рас поищут, а имперские маги свои знания берегут.
Опять же громко возмущаться маг побаивался – городишко-то крохотный, доход небольшой, за каждый медяк душу отдай. А за Рету хоть и платили через раз, а все же золотом.
Поэтому маг, видно, решил старым способом душу отвести: спустить пар, гоняя ученика до седьмого пота.
Все это Рету по лицу наставника читал куда явственнее, чем слова в магической книге.
Приняв решение, маг собрал морщины в кучку и нараспев, давя на «О», сказал… Да что там сказал – изрек!
– Возьми, отрок, сей пергамен и напиши на нем свои разумения, что есть такое наш благословенный Невендаар, чем он велик и знаменит. Чтобы, прочтя твои умные словеса, возрадовался почтенный опекун усердию воспитанника и вознес бы поминальные молитвы твоим безвременно почившим родителям.
Бумагу на Рету расходовать не стал, протянул «сей пергамен», по виду тряпку тряпкой. Благородную телячью кожу, выделанную особым способом, которая пошла на изготовление этого листа, много раз скоблили, безжалостно соскребая написанное, так что местами она была почти прозрачной, местами грязной, а кое-где и дыры светили.
Рету взял лист, чернильницу и перо. Разложил лист на столе.
Маг погулял туда-сюда, от восточного окна кабинета к западному, увидел в западном окошке, что кабачок на перекрестке уже открыли, колпак в руки – и за дверь. Сообщив напоследок грозно:
– Приду – проверю!
Рету (спросонья) поверил магу: про то, что надо писать «свои разумения». Долго думал, затылок скреб, наконец, придумал и вывел:
«Наша земля очень красивая и хорошая. Вода в реках светится на перекатах, а на берегу обязательно наткнешься на череп-другой. Если повезет, найдешь и золотые побрякушки. Их охотно примут в лавочке. Только недорого, потому что, говорят, на таких трупный яд заводится, очистить его больших денег стоит. А под пологом леса вечерами горят загадочные огни. Гарнизонный конюх говорит, это светляки, а госпожа Нида, что сидит на рынке и как будто продает грибы и ягоды, а на самом деле скупает краденое и торгует втихую бражкой, которую и гонит из этих ягод, настоянных на грибах, говорит, это лесные феи так мерцают. Там в лесу, в кустах, я нашел шлем. Крепкий, даже серебряный, наверное. Лишь вмятина на боку, а так как новенький. Только господин опекун его у меня забрал и обменял у кузнеца на рыцарские шпоры. Со звоном! Не думаю, что в других землях шлемы так валяются под ногами, как у нас Вот не повезло ихним бедолагам: не разживешься с ягоды-то! Не все же такие умные, как госпожа Нида – она ягоды сквасит в бочонке, грибы мелко на кусочки нарежет – и туда же! А когда поверху зеленая пена пойдет и мухи кругом передохнут, разливает по кувшинам. У нее на околице сарайчик кособокий есть, там этих бочонков и кувшинов – не перечесть. Она говорит, что от одних грибов людям дурно делается, а от других и вовсе смерть прийти может. А вот если все в кучу скинуть, как в помойное ведро, да водички прибавить, то такое забористое пойло выходит, что хоть пляши, хоть пой, людям одна сплошная радость и приятность. И поэтому она в нашем городе человек уважаемый, с весом. Эта правда – не всякий табурет госпожу Ниду снесет, не сломается. А еще у нас есть ресурсы и мана. И это тоже очень хорошо».
Самое обидное, что чистую правду писал, старался. И буквы ровные получились, и клякс немного. Самому понравилось.
Ближе к обеду приковылял маг, уже добренький. На посох магический словно на клюку опирается, а глаза не пенкой утренней покрыты, сияют, как медяки фальшивые.
– Написал, дружок? – заботливо так спросил.
Когтистой лапой листок сгреб – и в кресло свое высокое, перед камином.
Ноги на скамеечку маленькую поставил, магический огонь щелчком пальца высек и давай Ретовы буквы разбирать.
А потом как заорет:
– Подкидыш чертов, сын горгульи! Ты каким дерьмом пергамен испохабил? Этому я тебя учу?
Посох схватил и Рету треснул. Хорошо, кресло от стола далеко, только кончиком задел.
А маг разоряется дальше:
– Посадили мне на шею дармоеда, ему бы только хорошие вещи портить! Как я это отскребать буду, а? Паршивец ты этакий! Я тебе про высокое велел писать, про милость богов к своим детям, про то, что Император нам заместо отца родного, – а ты, паскудник? Какого Бетрезена, да забудется имя его во веки вечные, ты тетушку Ниду с конюхом приплел? Какие ягоды с грибами?
Дальше его брань Рету уже и не слушал, повесив печально голову для виду, а на самом деле размышляя, что лучше: пусть его маг сейчас выдерет, или плюнуть и сбежать, тогда маг опекуну наябедничает, а тот плеткой отходит, что потом ни присесть, ни прилечь. Опять же, если день не заладится, опекун так и так побьет, бегай от мага или не бегай. А вдруг заладится? Маг треснет посохом по спине раза четыре, а потом устанет.
– Отвечай, изверг демонический! – разорялся маг.
Про что отвечать Рету в раздумьях прослушал, поэтому, вскинув голову, попытался ответить:
– Так конюх-то у тетушки Ниды тоже бражку берет! Она в долг его снабжает, входит в положение.
– В долг, говоришь? – нахмурился маг, завесил глаза кустистыми бровями. – Вот мерзавка, где она обретается, в какой каверне злокачественной?
Рету понял – пронесло! Некогда магу его колошматить, раз тетушка Нида согласна в долг дать.
– Да на рынке, по правую руку от входа, там еще торговки пончиками да горячей требухой на своих корзинах для тепла сидят. Тетушка Нида самая толстая и важная. У нее даже тележка есть! Там поверху ягоды, а под низом, за занавеской, кувшины.
– Вертеп и разврат! – громыхнул маг. – Требуха и пончики! Врешь ты все поди. Схожу проверю. Если подтвердится…
Он зловеще стукнул посохом, выбив сноп ярких искр из каменного пола.
Швырнул пергамен в огонь, спустил ноги со скамеечки, кряхтя, поднялся с кресла и пошел, борода торчком. Важный – как патриарх.
Рету так понял, что маг собрался тетушку Ниду припугнуть, мол, властям донесет об ее зелье, которое без лицензии, чтобы она ему не в долг, чтобы она ему так давала. Только не на ту напал. Тетушка Нида искры без всякого посоха, простым взглядом высекает. Ее на испуг не возьмешь, она тертая. Она хвасталась, что способна баньши переорать и призраки ее стороной обходят.
В камине пахло паленой кожей.
Рету даже расстроился – столько трудов пропало. А чего еще писать-то про наш благословенный Невендаар? На память только слова опекуна приходят, которые он Рету каждый раз говорит, как напьется:
– Родину не выбирают, сынок, ты понял? Родину не выбирают!
И шепелявит, гад, специально, чтобы не «сынок», а «щенок» получалось.
Да пусть не выбирают, Рету против, что ли. Ему и тут неплохо. Когда не бьют.
Нет, ежели совсем начистоту, то Рету ту бы родину выбрал, предыдущую, не этот городок. Раньше ведь, еще у мамушки Лаиды, совсем в другом месте жили, в деревне под столицей. Мамушка приемышей в городе набирала и на своем подворье растила. Доходное дело.
Там было весело, мамушка не цеплялась с учением. На четвереньках ползаешь – играй в кухне под столом, на две ноги встал – пошел во двор, к другим орлам. А во дворе и свиньи, и куры, и гуси. То ты их гоняешь, то они тебя, так и день прошел. Мамушка на стол миску похлебки поставит, ложку каждому даст деревянную, чтобы не баловать, – кто успел, тот и съел, красота! А ежели голодным остался, ночью в курятник нырнешь, пару яичек теплых прямо из соломенных гнезд сцапаешь, вот тебе и ужин. Или завтрак.
А здесь одна тоска зеленая. Мало того что городок маленький, так он еще и на острове!
Рету надоело торчать за столом на колченогом табурете, он встал, выглянул в окно узнать, не бродит ли маг где поблизости, и уселся в магово кресло перед камином. И даже ноги так же важно на скамеечку поставил.
И принялся дальше думу свою горькую думать.
В других местах весело, там война. Империя бьется с Легионами Проклятых, орки мочат всех, кто попадется, Орды Нежити, опять же, спокойно не сидят. А тут – тоска. Никому этот городишко треклятый даром не нужен. За проливом, на север и северо-восток – горы. Раньше там Горные Кланы жили, да ушли чего-то. Давно.
А с юго-востока эльфы объявились. Воткнул их крылатый посланник жезл свой в землю – и случился терраморфинг. Так это опекун называет. Захват и преобразование земель, другими словами. Была Империя человеческая, стали эльфийские леса, сплошная золотая осень. Они красивые, только для людских поселений – как болото по соседству. По нынешним временам с такими соседями и защищаться-то не от кого, гарнизон из города сразу вывели, перебросили в более нужное место. Дескать, вот Нежить рядом обоснуется, или орки лагерь раскинут, или вспухнет земля и полезет из нее земное нутро раскаленными угольями, пряча под собой Легионы Проклятых, – тогда пожалуйста, тогда вернем всех назад. А пока вам и городского отряда за глаза хватит. С эльфами пока мир.
А Рету даже сам, собственными глазами, одного эльфа в городке видел! Ихний маг приплыл за каким-то делом на остров, не то привез на обмен чего-то, не то, наоборот, за покупками приехал.
Рету тогда еще удивился, что это за старикашка такой странный по улице чешет: в длинном плаще с узорной каймой, из серебристого капюшона уши острые торчат, а в руках палка с банным веником на конце. А на перекрестке эльф столкнулся с кем-то, был обозван, как в городке исстари заведено (тварюгой остроухой, например), – и осерчал. Палкой своей оземь грянул – и рядом дерево "выросло! Малый энт, как потом Рету конюх объяснил. Это дерево с обидчиком эльфийского мага-то и разобралось. Рету очень хорошо понимал, каково противнику малого энта пришлось – по нему-то розга регулярно гуляет, а тут целый куст тебя охаживать принимается, завоешь чище волка-призрака.
И зачем опекуну понадобилось Рету сюда привозить, до сих пор непонятно. Обычно от мамушки Лаиды подкидыши кто куда уходили. Редким счастливчикам удавалось новых родителей найти: тех, кто своего ребеночка потерял и в чьем дому пусто стало, вот они приемышу и радовались. Остальных обычно разбирали в услужение. Рету тоже нацелился либо к перинщику, пух в подушки и перины набивать, либо к сапожнику, за хозяйством смотреть и ремесло попутно изучать. Но мамушка Лаида еще лучше придумала!
Он, Рету, ведь у мамушки Лаиды в любимчиках ходил. Он там дольше всех задержался, за него ж платили, не забывали. Он самым старшим и получился, за другими малышами приглядывал, по хозяйству помогал.
Мамушка Лаида в нем души не чаяла и специально к кожевенному мастеру съездила, насчет Рету сговорилась.
Кожевенное дело, конечно, страсть как вонючее, еще бы, сказать стыдно, в чем кожи вымачивают, чтобы они мягкими стали. Но зато и прибыльное – хорошо прокрашенную шкуру с руками оторвут хоть люди, хоть гномы, хоть эльфы. Алый сафьян, золотистая замша, белая ровдуга – со всех земель за этими сокровищами в столицу едут. У кого нос слабый – тот покупает в лавочках втридорога, там уж купцы цену набросят, не поскупятся. А кто умный – тот прямиком за крепостную стену, в мастерские кожевенные. Кожевников побаиваются – у них ручищи, как у троллей. Кожи мять – нешуточное дело, кожемяки руками веревки рвут.
Уж так матушке Лаиде хотелось, чтобы Рету в люди вышел, чтобы ремесло было уважаемое, доход постоянный, и кулаков бы ее малыша все побаивались – договорилась ведь с тамошним главой гильдии, который, по слухам, мог гнома переупрямить. Через неделю ждали нового ученика.
А тут опекун свалился на двор мамушки. Прямо с неба На покрытом попоной коне. И с крыльями. Не опекун, коняга И второй рядом с ним, тоже на пегасе. Глухой шлем золотой насечкой изукрашен, бархатный плащ за плечами вьется, шпоры в алмазах. Важный человек, сразу понятно. Опекун-то попроще, и одежду будто кто пожевал, и плащ словно молью потрачен.
Все подкидыши сбежались на эдакое диво посмотреть. У Рету сердце словно иглой кольнуло – он сразу понял, что шиш теперь научится кожи красить, по его душу эта парочка Малышню от коней отогнал, чтоб под копыта не попали, глупые, а сам – прямиком в розовые кусты, которые у мамушки Лаиды перед окном главной комнаты посажены были. Розы – они же пахнут приятно – все ж таки запах свинарника если не перебьют, так облагородят. И с важными людьми можно солидно поговорить: в комнате чистота, салфеточки кругом вязаные, за окошком розы головками важно так колыхают, сплошной плезир и утонченность. Малышня пукает вволю и какает, где нужда застала, в задней половине дома, там, где полы глинобитные, хоть тараном их охаживай, охапки сена вместо постелей и никаких тебе грязь собирающих салфеточек.
Всю шкурку себе Рету о розовые шипы ободрал, но под окно пробрался. Как раз конец разговора застал, где кто-то из прилетевших с мамушкой Лаидой окончательно расплачивался за содержание мальчика все эти годы. А когда мамушка Лаида на кухню за вином пошла, чтобы господа с дороги угостились, один другому сообщил:
– Ну вот, мальчик вырос, теперь его выучить надо как следует. Отесать. Госпожа Лаида дело знает, ребятишки у нее редко мрут. Но никаких наук постигнуть здесь они не могут, зверята зверятами. А вы должны мне сделать из него человека. И не простого, а светского.
Рету как такое услышал, хотел сразу деру дать, да в кустах застрял, в колючках. А когда выпутался – оба господина тут как тут.
Тот, у которого шпоры алмазные, который шлема так и не снял даже в доме, хвать Рету за шиворот и на седло ко второму забросил. Тот лишь принюхался и носом дернул брезгливо (ну свинками пахло, как обычно, только если всю правду говорить, то и розами тоже немножко, не зря же Рету в кустах мучился!).
Рету хотел с седла мамушке Лаиде и ребятам помахать гордо – все ж таки не каждый день на крылатого коня забираешься, – а второй процедил глухо:
– Держись обеими руками, придурок, свалишься.
И земля осталась где-то далеко-далеко внизу.
И как-то сразу они с опекуном новым не сошлись. А у Рету так сложилось – о ком хорошо вспоминается, тот с именем, а так – нет. У опекуна имени нет. И у мага тоже нет. А у конюха – есть, конюха Гербертом зовут.
Сначала Рету слишком солоно с непривычки пришлось, заболел даже. Лихорадкой разбило, неделю не мог ни голову от подушки оторвать, ни руки-ноги поднять. Словно силы кто-то забрал.
Потом-то он в опекуне разобрался, как выздоровел. Тот за его обучение и воспитание от нужды взялся. Так-то человек неплохой, благородный и образованный. Без платка, кружевами обшитого, за порог не ступит. Да только на винцо слабый да на всякие развлечения. Он свой замок-то, видно, спустил, а кому его благородство без замка сдалось? И деньги закончились. И даже – о ужас! – платки кружевные. (Опекун как-то набрался, размяк, давай вспоминать и плакать, как он последний платок стирал каждый день собственными ручками и сушил на веревочке над кроватью, привязывая за один край к себе ниткой, чтобы не спер никто ночью, а в той ночлежке, где он обитал, это запросто!)
А тут деньги посулили за плевую, если разобраться, работенку. Он и купился.
Только рано радовался.
Денег все равно давали мало, меньше, чем он тратить привык. Опять же велели жить в этом захолустье, где не разгуляешься. Собутыльники грубые, девицы уличные – страшные. Все красивые давно в столицу укатили, чего им тут сидеть, раз даже гарнизона нет. Опекун злился на весь белый свет и в первую голову, конечно, на Рету. Ни на ком другом злость-то он сорвать не мог – а хотел до поросячьего визга. Но топни ногой на здешнего грубияна – он тебе в ответ не по-благородному, по-простому в харю кулачищем засветит. Опекун раз попробовал – с такой дулей под глазом домой вернулся, без фонаря светила. Выпорол плеткой воспитанника – ему и полегчало, вроде как и обидчику отомстил.
С другой стороны, он Рету боялся. Не самого, а невежества его. Потому что тот, в шлеме, сразу ему сказал – не облагородишь мальчишку, как полагается, пожалеешь, что вообще родился.
Поэтому за ученье Рету опекун всерьез взялся с самого начала И сам учил, и учителей нанимал.
Сам учил тому, в чем разбирался. Счету, например. Про богов Невендаара, про земли разные. Про то, что сморкаться в обществе нельзя и тыкать пальцем неприлично. Обещал, когда Рету подрастет, рассказать, какие кабаки в столице Империи самые лучшие, как правильно благородный человек должен вино заказывать и какую закуску к нему требовать.
Чтобы Рету читал и писал и немного в магии соображал, опекун отдал его в обучение городскому магу.
Чтобы в лекарствах разбирался – отправлял два раза в неделю к служке в монастырь.
А самое главное, договорился с гарнизонным конюхом Гербертом, который остался в городке, потому что и так за всю жизнь намотался по крепостям, так вот с ним договорился, что тот Рету будет мечному бою обучать, пешему и конному. С конным боем пока ничего не вышло, а мечом теперь Рету махал каждый день. Это было куда приятнее и письма, и счета.
Но драться опекун разохотился, за любую провинность сек то плеткой, то розгой.
Иногда, ночами, Рету мечтал, на звезды в чердачном окне смотрел.
Все думал, кто он? В городке, бывало, судачили, что вот, мол, у короля Вергилия маленький сын в путешествии погиб, орки на отряд напали. И что обезумевший король прошел с войсками, спалил селения, взял орочьего главаря в плен, заточил в башне и теперь каждый вечер самолично ему пятки поджаривает на медленном огне. Рету думал, а вдруг сын короля не погиб, а спасся, а вдруг это он, Рету…
Умом-то он понимал, что сказки это. Сын короля, ага. Этих сынов у матушки Лаиды было как поросят. Бастард он скорее всего. Какой-нибудь папаша из благородных, только не такой спившийся, как опекун, с достатком, заделал уличной девке ребеночка, а воспитание не позволяет отпрыска просто так забыть. Матушка Лаида иногда рассказывала: такие господа, а самим им пачкаться неохота, дают деньги людям, навроде того в шлеме, чтобы они все обстряпали. И сердцу приятно, что не забыл кровиночку, и глаз подпорченное потомство не мозолит, учится наукам и прочему.
Рету выбрался из магова кресла, подошел к старому зеркалу, что на стене висело. Пыль смахнул и оглядел себя. Глаза угрюмые, волосы темные, росту пока не очень большого. Вот и гадай, в папу или в маму удался, когда ни папы, ни мамы… Да ну его, начнешь этим голову забивать – вообще никакой жизни не будет.
Раньше хоть плата за его обучение приходила день в день, а потом вдруг начались перебои… И тут-то опекун озверел совсем. Деньги-то он, по большей части, пропивал, не думая, на черный день не складывая. Верил, что скоро его вместе с воспитанником в столицу вывезут, знания подкидыша проверять. И там окончательно рассчитаются. А тут вдруг понял – случись чего, и как из городка выбраться? Как до столицы добраться?
Рету тоже не собирался весь век тут груши околачивать. Опекун у него уже в печенках сидел со своими манерами и побоями. Может быть, если бы что-то одно было, так притерпелся, но когда этого не моги, и этого не моги, и вилку бери тремя пальцами, и все равно высекут, тут даже каменный тролль взбесится.
Рету давно подумывал, что ежели выбраться отсюда, да найти город поприличнее, то можно сквайром в гарнизон наняться. Все ж таки благодаря конюху Герберту мечом он неплохо машет. А опекун вколотил в него кое-какие штуки, даже пару танцев они выучили, за крестьянина уж точно не примут. А сквайр только поначалу пеший, несколько удачных боев – и вот ты уже конный рыцарь. Совсем другое дело.
И к кожевенному ремеслу продолжало тянуть – раз уж глава гильдии мамушке Лаиде пообещал, то, может быть, сдержит обещание, если Рету до него доберется? Руки у него от меча окрепли, справится с работой-то. Будет кожи красить в разные цвета… Жилет себе замшевый заведет, самоцветами расшитый…
По ступенькам башни зашаркали, оборвав сладкие мечтания.
Рету отскочил к столу, замер за ним, будто так и сидел все время, перо от скуки жуя.
Дверь приоткрылась, и, пошатываясь, вошел маг. Хороший-прехороший. Громко икая, добрел до кресла и плюхнулся в него.
– Господин маг, водички? – сжалился над бедолагой Рету, взял с окна кувшин и налил в бокал алого стекла мутноватой воды.
Маг залпом осушил бокал. Потом заглянул в него недоуменно – не воду, видно, ждал. Еще раз икнул.
Красивый зеленый пузырь, мерцающий, как светляк, сорвался с его губ. Покачиваясь, полетел по комнате и, приземлившись на каминной полке, с грохотом взорвался.
– Чудо-эликсир! – умилился маг. – Жизнь, любовь, потенция!
Рету уж подумал, что вот сейчас-то учитель в хмельную дрему и погрузится, но маг, на удивление, оживился.
Икота его продолжалась, но теперь пузырики были помельче, они срывались стайками и лопались, стукаясь о прозрачные бока друг друга.
Глаза мага, пытающиеся отследить полет, быстро осоловели, сосредоточились на кончике длинного носа.
– Трам-папам-папам! – выдал маг что-то веселое.