Глава 1
Ягнята
Дужек проснулся еще до первого света и полежал немного, слушая, как холодный февральский ветер хлещет по стенам дома. Вздохнул: похоже, сегодня опять не распогодится. Наслаждаясь последними минутами тепла, перевел взгляд на стропила. Спал он на постели из сухого вереска, закутавшись, словно в кокон, в несколько шерстяных одеял. Пол представлял собою углубление в земле: ветер, просачиваясь под дверь, свистел над Джековой головой.
Дом был сработан на славу: благодаря дубовым стволам-опорам, установленным корневищами кверху, сыростью от земли не тянуло. Можно сказать, отец возводил жилище на глазах у Джека: мальчику тогда только семь стукнуло. Отец-то думал, этакая сложная задача не детского ума дело, но Джек всё схватывал на лету. Он внимательно наблюдал за работой отца и даже теперь, спустя четыре года, не сомневался, что сможет построить дом своими руками. Что-что, а память у мальчика была отменная.
В дальнем конце длинной низкой комнаты мать раздувала огонь для стряпни. На потолочных балках плясали красные блики. Наверху – на чердаке – было теплее, зато дымно. Родители и сестра спали там; Джек же предпочитал свежий воздух у двери.
Мать засыпала овес в кипящую воду и принялась яростно размешивать кашу. Потом добавила меда – даже со своего места Джек учуял аромат. На углях накалялась кочерга – подогревать сидр[1]; чаши мать загодя расставила в ряд на полке.
– Бррр, холодрыга, – пожаловалась Люси с чердака. – А можно мне завтрак в постель?
– Принцессы таких пустяков как холод не боятся, – пожурил ее отец.
– Принцессы живут в замках. – Люси за словом в карман не лазит.
– Да, но только не похищенные принцессы.
– Хватит ей потворствовать, – заворчала мать.
– Пап, а я правда потерялась? – не отставала Люси. Малышка эту байку просто обожала.
– Да, но ненадолго. Потому что мы тебя нашли, – ласково объяснил отец.
– Я лежала под розовым кустом с золотой монеткой в руке?
– Ты родилась в этом самом доме, – огрызнулась мать. Она сердито ткнула раскаленной кочергой в чашу с сидром; в воздухе разлился пряный яблочный аромат. Джек знал: Люси всё равно не послушает мать. Конечно, быть похищенной принцессой куда интереснее, чем деревенской замарашкой. Впрочем, золотая монета была вполне настоящей. Отец нашел ее в земле, пропалывая грядки в саду. На монете красовалась гордая мужская голова: отец сказал, римского императора.
– В один прекрасный день мимо проедет отряд рыцарей, – не унималась Люси.
– Рыцари ищут тебя с тех самых пор, как тролли украли тебя из замка, – подхватил отец. – Тролли собирались тебя съесть, солнышко, но сама знаешь – тролли есть тролли, – тут же и перессорились.
«А не изжарить ли нам ее с яблоком во рту?» – подхватила Люси, повторяя затверженную едва ли не наизусть сказку. – «Или, может, запечь в пирог?»
«В пирог! В пирог!» – взревела половина троллей, – вторил ей отец. – А остальные завопили: «Зажарить, зажарить!» Так что тролли передрались промеж себя – и очень скоро все уже валялись на земле без чувств. А я как раз проходил мимо – и нашел тебя.
– В один прекрасный день в нашу дверь постучатся рыцари, мечтала вслух Люси. – Они поклонятся мне и скажут: «Поедем с нами; будь нашей принцессой».
– И зачем ты только забиваешь девчонке голову всей этой чепухой? – буркнула мать.
– А чего в том дурного? – откликнулся отец.
Джек знал, что мать потеряла двоих малышей еще до того, как родился он, и еще двоих – после. Она уж думала, что больше детей у нее не будет, но, ко всеобщему изумлению, в один прекрасный день произвела на свет последнего ребенка – девочку, да еще такую прехорошенькую!
Волосы у Люси были золотые, как солнышко. А глаза – цвета лесных фиалок, тех, что растут в лесной глуши. Легонькая, точно пушинка чертополоха, беспечная, словно жаворонок – вот какая она была. А поскольку в пятилетней малышке все души не чаяли, то и она, в свою очередь, обожала весь мир. И, невзирая ни на что, Джек просто не мог питать к ней неприязни.
Отец между тем, неуклюже переступая с одной перекладины приставной лестницы на другую, спускался с чердака с Люси на руках – и охота ж ему таскать этакую тяжесть! Девочка-то уже большая выросла! Джек видел, как по лицу отца скользнула тень боли. Но отражалась в нём и радость – радость, что так редко проявлялась в отцовских чертах, когда Джайлз Хромоног глядел на своего единственного сына и наследника.
Джек сбросил одеяла, встал и потянулся, всем телом вбирая новый день. Подобно прочим, спал он в платье, так что проблем с одеванием не возникало.
Он вытащил клок шерсти, затыкающий щель под дверью, и выбрался наружу. Над восточным морем растекался серый рассвет. Он просачивался на болота и разом, словно обрываясь, гас в темном лесу на западе. Небо было цвета черного льда. Да уж, денек грядет мерзопакостный.
Джек помчался в уборную, подпрыгивая на бегу, чтобы промерзшая земля не липла к башмакам. Бард говорил, что инеистые великаны подстерегают неосторожных путников, дабы заледенить их своим морозным дыханием. Нельзя, никак нельзя засыпать вне дома в разгар зимы, даже если очень хочется. Вот так инеистые великаны тебя и сцапают: нашептывая о том, как тепло будет во сне.
Закончив свои дела, Джек бегом бросился домой, по пути поскользнулся на узкой полоске льда – не заметил впопыхах замерзшей лужицы, – влетел в дверь и потоптался немного у порога, отогревая занемевшие ноги. Изо рта у него валил пар.
– Что, холодно? – спросил отец. Он сидел у огня, держа Люси на коленях.
– Холодно, как у тролля в…
– Только посмей выругаться! – оборвала его мать.
Джек, усмехнувшись, плюхнулся на свое место перед очагом. Мать протянула ему чашу с сидром, и мальчик с наслаждением принялся греть руки.
– Овцы, небось, ягнятся, – заметил отец.
– Видать, – кивнула мать.
– Обожаю маленьких ягняточек, – проворковала Люси, обнимая ладошками чашу с сидром.
– А всё потому, что не тебе тащиться на луг искать милых крошек, – отозвался Джек.
– Так постановил Господь, – сказал отец. – Адам согрешил, засим все мы ныне вынуждены добывать хлеб насущный в поте лица своего.
– Аминь, – подхватила мать.
А Джек задумался про себя, с какой стати то, что произошло на заре истории мира, до сих пор не дает людям покоя. Сколько, интересно, должно пройти времени, чтобы наказание себя исчерпало? Ну разве не разумно было бы со стороны Господа, спустя лет этак с тысячу, объявить: «Ну ладно, ладно, хватит с вас. Возвращайтесь в Эдем»? Но вслух Джек этого, конечно же, не сказал. У отца религия – больное место; лучше его не задевать – того и гляди попадет.
Некогда отец мечтал стать священником, но его семья была недостаточно богата, чтобы заплатить аббатству сколько следует. Об этом отец сокрушался и по сей день, тем более что с изувеченной ногой труженику-селянину приходится куда как несладко.
Поездка на Святой остров осталась для отца самым светлым воспоминанием детства. Мальчика повезли туда в надежде на исцеление; и при виде монахов, живущих мирной, безмятежной жизнью, маленький Джайлз преисполнился благоговения. Им не нужно было тащить плуг по каменистой земле, не нужно было рубить лес в жутком темном лесу, прислушиваясь, не подкрадываются ли волки или – того еще хуже! – гоблины: такие, моргнуть не успеешь, сцапают мальчишку и сожрут с потрохами.
Но увы, излечить Джайлза Хромонога от увечья оказалось не под силу даже добрым монахам Святые отцы сделали всё что могли. Они угощали мальчика мягким белым хлебом и жареной ягнятиной, приправленной розмарином. А еще читали над ним молитвы в часовне с витражным оконцем, что на солнце переливалось всеми цветами радуги.
– Думаю, починю-ка я сегодня крышу амбара, – сказал отец.
Джек нахмурился. Это означало, что неблагодарная работа искать ягнят выпадет на его долю. Мальчик сунул оставшийся с вечера ломоть хлеба в овсянку. Если сухарь не размочить, его попробуй разгрызи. На зубах поскрипывал песок – темные, густо замешенные хлебы, что пекла мать, без песка вовеки не обходились.
– Пап, а можно я посмотрю? – спросила Люси.
– Конечно, родная. Только не сиди под лестницей. Это дурная примета.
«Еще какая дурная – отец, чего доброго, молоток ей на голову уронит», – подумал про себя Джек. Но вслух опять ничего не сказал.
– На этой неделе наша очередь кормить Барда, – напомнила мать.
– Я сбегаю, – тут же вызвался Джек.
– Еще как сбегаешь, – хмыкнул отец. – Даже и не надейся увильнуть: ягнята ягнятами, а к Барду сбегаешь как миленький.
Ну вот, всегда так, подумал про себя Джек. Он от всей души предлагает помочь – а отец вечно толкует его слова в худшую сторону. Впрочем, новое поручение Джека так обрадовало, что досаду как рукой сняло.
Мальчик поспешно дожевал хлеб с овсянкой, одним глотком допил горячий сидр – и стал готовиться к долгому дню. Напихал шерсти в свои худые башмаки, чтобы пальцы не мерзли. Обмотал ноги лишним слоем ткани, надел вторую рубашку, а поверх набросил плащ – тяжелый, зато теплый. Пропитанный жиром, плащ надежно защищал от дождя. Под конец Джек взвалил на плечи узелок с припасами.
– И смотри, не задерживайся, не докучай Барду, – крикнул отец вслед.
Ветер тут же взметнул плащ и набросил его мальчику на голову. Джек выпутался из складок и закутался поплотнее. Под ногами похрустывал иней. Воздух был кристально прозрачен; за лесом, на западе, Джек различал горы, и холодное море – на востоке. На прибрежном утесе притулилась древняя римская вилла, жилище Барда. Ветер трепал в клочки тонкую струйку дыма.
Джек всё гадал про себя, с какой такой стати старик надумал поселиться именно здесь. Дом давно пришел в запустение; сколько ни топи – всё равно от промозглой сырости не избавишься. Но, может, Барду нравится жить рядом с морем. Оттуда-то он и явился: приплыл на крохотном коракле – сплетенной из ивняка и обтянутой шкурами лодчонке, что подпрыгивала на волнах вверх-вниз, точно детская игрушка Просто чудо, что Бард добрался до берега живым и невредимым; надо думать, без магии тут никак не обошлось.
Сердце Джека взволнованно затрепыхалось в груди. Он, конечно же, знал, что его мать тоже умеет творить простенькую магию: это от нее Джек научился разговаривать с пчелами и песней успокаивать испуганную скотину. Но Бард знал заклинания посерьезнее. Ходили слухи, будто он способен свести врагов с ума, просто подув в соломинку. А еще он умел призывать северный ветер и разговаривать с воронами.
Старик объявился в деревне два года назад – и тотчас же принялся всем распоряжаться, словно у себя дома. В мгновение ока он обосновался на римской вилле, где, словно по волшебству, появились кровать, стол, стопка одеял и добрый запас снеди. Прав его никто не оспаривал.
– Господин, я принес тебе еды, – крикнул Джек, поднимаясь на крыльцо. И прислушался, не раздадутся ли старческие шаги. И действительно: очень скоро послышались вздох и гулкое постукивание посоха. Бард распахнул дверь – и просиял от удовольствия:
– Джек! Славно-то как!
Вот за это, помимо всего прочего, Джек и любил старика. Тот никогда не ворчал* «Как, опять ты?» – а напротив, словно бы искренне радовался его приходу.
– Я подогрею сидр? – предложил Джек.
– А! Отменный напиток твоей матери! – одобрительно кивнул Бард. – У нее мудрые пальцы, мальчик. Запомни мои слова.
Сунув кочергу в огонь, Джек плеснул сидра в чашу.
– Я так понимаю, ты нынче утром пойдешь ягнят собирать, – обронил Бард, усаживаясь и вытягивая к огню костлявые ноги. – Ежели хочешь знать, так нынче шесть овец окотилось. Все – на западном пастбище.
Джек ни на миг не усомнился в словах старика. Бард обладает даром провидения, это вам кто угодно подтвердит. Может, он превращается в птицу и летает над полями, а может, с пробегающими мимо лисами разговаривает – поди пойми! Но только Бард ведал обо всём, что происходит вокруг – и о многом сверх этого.
Джек дождался, чтобы кочерга раскалилась докрасна, и погрузил ее в чашу – сидр так и зашипел.
– Может, мне собрать плавника, господин? – спросил мальчик. Уж очень ему не хотелось уходить от старика.
– С этими ягнятами ты полдня провозишься, – отозвался Бард, с наслаждением вдыхая аромат горячего сидра – Возвращайся, когда закончишь.
Джек ушам своим не поверил: да полно, может, он чего недослышал? Обычно если его и терпели рядом, так только затем, чтобы поручить какую-нибудь работу.
– Тебе нужна помощь, господин? – вежливо спросил он.
– Помощь? Помощь, желуденок ты непроросший? Клянусь бровями Одина, я тебя на обед зову! Или, может, тебе письменное приглашение выслать? Впрочем, нет, – вздохнул старик, – ведь ты его, как ни жаль, всё равно прочесть не сумеешь. Тебя ж никогда и буквам-то не учили. Мать я твою ни в чём не виню. Она старается как может – с этим ее помешанным на монашестве муженьком…
Бард еще некоторое время толковал сам с собою, грея руки над чашей с сидром. О присутствии Джека он, похоже, напрочь позабыл.
– Я буду рад прийти, – сказал мальчик.
– Что? А, да, хорошо, – отозвался Бард, жестом отпуская гостя на все четыре стороны.
Джек был настолько потрясен случившимся, что добрался до западного пастбища, сам не помня как пришел в себя уже на склоне холма. Ветер трепал его плащ, лед впивался в башмаки. Ну и на кой он сдался Барду? Десяток мальчишек таскали плавник и воду на римскую виллу, но никто из них, насколько Джек знал, к обеду вовеки не приглашался.
Так с какой же стати отметили именно его, Джека? Сын вождя повыше его ростом – и уж точно не такой неуч. Сын кузнеца посильнее будет. Сын мельника носит Барду отменные белые хлебы. А Джек – глядя правде в глаза – самый что ни на есть обыкновенный, ничем не примечательный мальчишка. За что ж ему такая честь?
Первого из ягнят он нашел под изгородью. Матка бросилась на Джека, но тот пинком отогнал ее прочь. Черномордые овцы были дикими, что твои горные козы. Джек спрятал дрожащего новорожденного ягненка под плащ и помчался вниз по холму, на бегу отбиваясь от неотстающей мамаши. Уложил ягненка на солому в хлеву – ив дверях еле увернулся от овечьих рогов.
Так Джек и бегал туда-сюда, пока не отыскал всех шестерых. К тому времени он перемазался по уши и был весь в синяках: что-что, а лбы у овечек крепкие. «Ненавижу овец», – подумал он про себя, с треском захлопывая дверь хлева.
– Не забудь их покормить, – крикнул отец с крыши.
– Уже покормил, – отозвался Джек. Ну почему отец в жизни не скажет: «Целых шесть ягнят? Молодец, сынок!» Почему ему ничем не угодишь?!
Люси, невзирая на отцовские предостережения, сидела именно что под лестницей. Закуталась в овчину, только нос торчит: ну ни дать ни взять толстенький крольчонок. Девчушка приветливо помахала брату, и Джек, несмотря на всю свою досаду, махнул в ответ. Что ни говори, а злиться на Люси не было никакой возможности.