Вступление
из которого читатели непосвященные получают представление о главных действующих лицах, а читатели посвященные встречаются со старыми знакомыми
– Эй, ты меня слышишь?
Что это? Голос. Кричащий почти в самое ухо.
– Слышу, не глухой…
Слова прозвучали отдельно. От меня. Наверное, я сказал совершеннейшую глупость, но как раз в этот момент мутное пятно, дергающееся перед моими глазами, обрело четкие контуры, превратившись в лицо. Чье-то. Знать бы еще чье.
Черты правильные. Изящные даже где-то и в чем-то. Только разрез глаз странный. Чужой. Уж точно не такой, какой я привык видеть в зеркале. А вот цвет… Должен быть темный, карий, вишневый, кофейный, любых темных оттенков, в общем, но не голубой же! Непонятно… Волосы черные, цвет кожи слегка желтоватый. Нет, не болезненный ни в коем случае. Да, теперь все сходится: совокупность наблюдаемых черт вполне подходит человеку азиатской расы. И все-таки цвет глаз… А скорее всего линзы или другое новомодное веяние. Не буду зацикливаться, тем более что…
Не помню, как сам выгляжу. И вообще… Кто я?
Щелчки пальцев перед носом. А, красавчик проверяет мою реакцию. Вернее, ее наличие. Врач, что ли? Так я вроде не болен. Или… Голова какая-то пустая. Как ведро. С одним-единственным камешком, скрежещущим по жестяному дну. Не больно, а противно.
Отмахиваюсь от надоедливо щелкающих пальцев:
– Прекрати, в самом деле! И без тебя тошно.
Кажется, тревоги в выражении лица брюнета становится чуть меньше. Но он не унимается:
– С тобой все хорошо?
– А?
– Да хорошо, хорошо! – Вместо меня отвечает кто-то другой, явно чем-то недовольный. – Глазами хлопает, языком ворочает. Что еще надо?
Поворачиваю голову.
Блондин. Смазливый, светлоглазый. В спортивном костюме и с мячиком в руках. Хороший такой мячик, большой. Откуда-то из памяти всплывает: баскетбольный. Потрясающие сведения! Главное, вовремя. Но мне нужно знать не это, мне нужно знать, как зовут меня, а не мяч!
– Джей, уж ты бы помолчал! – огрызается брюнет.
– А что я? – «Спортсмен» очень даже искренне обижается. – Можно подумать, это я ему мячом залепил! Рэнди скажи спасибо!
– Право, джентльмены, я и в самом деле должен извиниться…
О, еще один. Здоровенный, как шкаф. Шатен. Темноглазый. Их бы с брюнетом цветом гляделок поменять, было бы правильно и нормально. Тоже одет по-спортивному. Господи, а что это за место?
Старательно фокусирую взгляд на окрестностях.
Дворик. Нет, двор, и большой. А я и трое парней находимся в его отгороженной сеткой части. Кстати, именно к сетке меня и прислонили. Не слишком удачно, кстати: спина уже чувствует себя крайне неуютно. Да и согнутые ноги тоже.
Встаю. Голова пытается совершить круг, но почему-то передумывает и останавливается. И то радость: не хватало еще упасть носом в плотно утрамбованный песочек спортивной площадки.
Черт! Еще и штаны на заднице влажные. В том месте, которое касалось песка. А, все правильно: он мокрый, и, видимо, от недавнего дождя. Да, на остальном покрытии двора виднеются лужицы.
Провожу рукой по затылку. Ого, и там песок! Такой же мерзкий, как и на одежде. Начинаю вспоминать. Правда, недолго, потому что всех воспоминаний хватает только на короткую перепалку, из которой можно выяснить… Что мне попали мячом по голове. Ну, в какую именно часть головы, спрашивать не надо: сам чувствую.
– Тебе лучше сейчас полежать, – настаивает брюнет.
– Сам знаю, что мне лучше.
Надо же, какой настырный! Что ему от меня нужно?
– У тебя, похоже, сотрясение мозга, – продолжает этот доморощенный медик.
Собираюсь сказать, что именно и в какой последовательности сотряслось у него, но меня опережает блондин, радостно заявляющий:
– Да ты что, Амано! Это если б мозги были, было бы сотрясение! А в случае Мо…
Разворачиваюсь и хмуро смотрю на весельчака. Не знаю, какое выражение приобретает мое лицо, но веселье быстренько и бесследно исчезает. Сказать что-нибудь? В качестве контрольного выстрела? А, перебьется! С шавками лучшая политика – не замечать. Пусть себе лают, а караван все равно будет идти…
И я пойду.
– Эй, ты куда? Подожди!
Опять он. Нет чтобы остаться со шкафом, которого зовут «Рэнди» и этажеркой, отзывающейся на имя «Джей»! За мной потянулся. И это в то самое время, когда мне настоятельно требуется побыть одному. Хотя вру: побыть вместе с большим белым другом. Нет, не с унитазом. С умывальником.
Плюх, плюх.
Поднимаю голову. В зеркале отражаются капли воды, стекающие по… Это мое лицо? А почему кажется, что чужое?
Невзрачное какое-то. Серенькое. Под цвет глаз. Вроде и не урод, но чего-то не хватает. А волосы… Это же просто божий ужас! Я что, сам себя стригу? Вряд ли такой малохудожественный беспорядок мог выйти из-под ножниц профессионального парикмахера. Впрочем… Нет, пострижено ровно, хотя выглядит растрепанным донельзя. А что, если? Все равно же надо песок из головы вытрясти…
Ну вот, уже лучше: приглаживаю мокрые волосы пятерней. Что получилось? Подобие приличного молодого человека. Впрочем, именно подобие, не больше, потому что одежда выглядит еще хуже, чем лицо. Не то чтобы грязная или рваная, но, скажем так, заношенная, и довольно сильно. Могу поклясться чем угодно, еще и немодная. Если взять костюмчик, в котором щеголяет брюнет, получается минус лет…дцать относительно его. Единственное преимущество: джинсы от знакомства с песком выглядеть хуже не стали. Некуда хуже, ага.
Хм… Попробовать угадать собственную профессию, род занятий, так сказать? Нет, сдаюсь заранее. Если по внешнему виду я соответствую своим же представлениям о бродяге (откуда только они взялись, эти представления?), значит, работать могу разве что уборщиком.
Нет. Не сходится. Швабра и ведро, стоящие в углу за чередой писсуаров, не вызывают у меня никаких эмоций. Ни положительных, ни отрицательных. Хотя… Определенно, я умею ими пользоваться. И тряпками тоже. И даже вытирал пол. Но где и когда?
Нет, не вспоминается. Ладно, хватит уже напрягать голову!
– Все нормально?
Да что за черт?! Долго он еще будет за мной ходить? Надо же, у туалета стоял и ждал, пока я налюбуюсь на свое гадкое отражение! Если кто-то из нас и болен, то вовсе не я.
– Тебе что за дело?
– Мо, ты злишься, да? Но Рэнди же не специально…
«Мо». Второй раз. Это мое имя? Больше похоже на кличку. Собачью или кошачью. Так, получается, у меня и имени приличного нет? Зато в наличии полный комплект бреда.
– Зачем ты за мной таскаешься?
– Мо, ты точно хорошо себя чувствуешь? – В голубых глазах снова проявляется тревога.
– Хорошо, плохо… С какой стати я буду тебе об этом рассказывать?
– Что значит, «с какой стати»? Мы же с тобой…
– Мистер, я тебя впервые в жизни вижу.
Он осекся. Хотел что-то сказать, но вместо этого нахмурился:
– Ты не помнишь?
– Что я должен помнить?
– Например, как тебя зовут. – Интонации брюнета стали пугающе напряженными.
Я отвел взгляд.
Соврать? В принципе можно. Есть только одно «но»: вряд ли я смогу соврать удачно. Из той короткой клички, которой меня называют, можно соорудить массу полных имен. А уж сколько фамилий есть на свете! Нет, врать не стоит. Может, если признаюсь честно, он скорее от меня отвяжется?
– Не помню. И что?
Он не ответил, в свою очередь задумчиво отводя глаза.
Странно. Его что, волнует мое здоровье? Бред. Если бы нас с этим красавчиком что-то связывало, я бы почувствовал… Наверное. А может, и не почувствовал бы. В конце концов, врачом я точно никогда не был и, хотя откуда-то знаю, что мое нынешнее состояние называется «амнезия», понятия не имею, как означенное заболевание лечится, а главное, нужно ли его вообще лечить.
– И Барбары в городе нет… – доносится до меня печальное бормотание.
Очередное названное имя тоже не проливает ни лучика света на мое темное прошлое.
– Это еще кто?
– Твоя тетя. И наша начальница.
Если он хотел помочь мне вспомнить, то добился совершенно противоположного результата: запутал еще больше. Как это сразу и тетя, и начальница? Я работаю под руководством близкой родственницы? Хотя слово «тетя» мгновенно вызвало нехорошие позывы в области живота. Любопытно почему? Мы с ней не ладим? По-родственному или из-за работы? Вопросов все больше и больше, и камешков в ведре тоже прибавляется, что никак не способствует хорошему расположению духа.
– Начальница? И где мы работаем?
– В Следственном Управлении Службы Безопасности, – охотно сообщил брюнет. – Отдел Специальных Операций.
И вот тут я понял, что он надо мной издевается. Служба Безопасности, да еще Следственное Управление? Только через мой труп! Я бы ни в жизнь туда не попал. Какая-то глупая шутка, не иначе.
– И кем именно мы работаем?
– Имеешь в виду звания? Капитанские.
Точно, шутка. Никогда не был военным, уж это я помню! Или…
Голова качнулась, и сознание вместе с ней.
Вой стартовых двигателей. Строчки букв на мониторе. «Капитан М…» Неужели это правда? Нет, не может быть! Мне срочно надо проветриться.
– Ты куда?
– На свежий воздух!
– Подожди, пожалуйста, в машине. И не смей никуда уходить!
Брюнет пихнул меня на сиденье и захлопнул дверь. Ага, уйдешь тут, как же: еще и своим телом припер, для надежности. Боится, что сбегу? Так мне вроде некуда. По крайней мере, пока.
Да и комм мог прямо здесь терзать, при мне. Стесняется? Подружке звонит, наверное: мол, извини, дорогая, у меня тут образовался коллега с потерей памяти, я его буду теперь за ручку в садик водить. Представляю, что на это ответит его девица!
Прислушиваюсь. Точно, с женщиной разговаривает.
– Пани Ванда, мне очень нужна ваша помощь!.. По какому вопросу? Нет, это не вопрос. Это Морган.
Ага, полное мое имя: Морган. Дурацкое. Но, пожалуй, мне подходит, учитывая все остальное. Так, что дальше?
– Что случилось? Мяч в голову ударил.
Хорошо хоть, не кое-что другое, жидкое, желтое и дурно пахнущее.
– Нет, сознания он не терял… Почти. Реакция зрачков на свет нормальная. И была нормальной… Да, возможно, небольшое сотрясение, но проблема не в этом. Понимаете, пани Ванда, он… ничего не помнит! Совсем ничего! Нет, не в этом смысле: двигается и разговаривает адекватно. Но свое имя вспомнить не мог. Место работы – тоже. И меня… Нет, пани Ванда, этот факт меня волнует в самой меньшей степени! Я хочу знать, что мне делать? Как вернуть ему память? Что значит, «никак»?! Пока сам не захочет, не вспомнит? Но… Да, я попробую… Да, спасибо… Спасибо, пани Ванда! Как только полковник вернется в город и войдет в курс ситуации, она примет нужное решение. Спасибо еще раз!
Брюнет плюхнулся на водительское сиденье, не особенно радостный, но с некоторой надеждой в глазах.
Я посмотрел на его нервные телодвижения и хмыкнул:
– Ты водить-то умеешь?
– Да.
– А то мне не улыбается сложить голову в ДТП, даже не узнав, по чьей небрежности.
– Я умею водить машину! – с нажимом в голосе подтвердил брюнет.
– Ну-ну… Тачка-то модерновая, облицовку кузова не боишься поцарапать? Права небось купил?
– Я не…
Он отвернулся и включил зажигание, а как только информационная панель показала, что температура двигателя достигла минимально необходимого предела, рывком дернул машину с места. Со скрежетом проехавшись правым боком по столбу ограждения.
– Вот-вот, – равнодушно констатировал я. – И никто не узнает, где могилка моя…
Кажется, он выругался, но я не понял ни слова. На свое счастье, потому что лицо у красавчика вполне соответствовало самым нелестным выражениям в мой адрес.
– Вот. Ничего не напоминает? – Брюнет остановил машину в парке, разбитом перед шикарным домом в колониальном стиле.
– Нет. Это что, дворец-музей?
– Это мой дом.
– Кучеряво живешь.
И не надо так зло щуриться, мистер, тебе это не идет!
Черт, а как его-то зовут? Не помню. Тот, который «Джей», называл же какое-то имя… Что-то на букву «А»… Нет, никаких ассоциаций. Вот меня угораздило! А может быть, и к лучшему?
Последняя мысль почему-то вдруг странно успокоила. На самом деле, к лучшему? Тогда есть ли смысл вспоминать?
– И что, все капитаны так живут? – язвлю, чтобы скрыть растерянность.
Брюнет медлит с ответом, чем еще больше меня настораживает. Проблемы имеются? Тоже привычное ощущение, словно речь идет не о неприятностях, а о близких и родных вещах. Впрочем, хотелось бы поточнее знать о каких.
– Нет, не все.
– А я уже начал пугаться: если у меня такой же дом, то я из него и за неделю не выберусь!
– У тебя не такой, – подтвердил мой настырный провожатый, но, несмотря на все старания, не смог произнести эти слова небрежно и беспечно, как, возможно, следовало бы.
Прямо-таки скорбь вселенская прет из всех щелей! Даже интересно становится, что с моим домом не так.
Через несколько миль пути узнаю: всё не так. И район города, и дом, и квартира. Хотя, если учесть мой внешний вид, всё очень даже соответствует. Грязь и гнусь то есть. Нет, не в том смысле, что квартира не убрана! Вполне себе чистенькая, примерно такая, как и должна бы быть, если в ней живет молодой холостяк. Или старый. В смысле холостяк старый, но по возрасту молодой. Если верить удостоверению личности, которое отыскалось-таки среди вороха прочих бумажек в подобии секретера, стоящего в гостиной (исполнявшей также роль прихожей и всего прочего, потому что из других помещений наличествовали лишь спальня и кухня, да еще одна комната, по словам брюнета, занятая другим жильцом), зовут меня Морган Кейн и лет мне тридцать. Почти тридцать один год, если быть точным. И я на полном серьезе ношу капитанское звание. Вот ерунда-то!
Еще раз с сомнением оглядываю убогую обстановку своего «законного» жилища.
– Послушай, э… – Как мне к нему обращаться? Черт подери! – Мистер. Насколько я понимаю, у капитана, да еще следователя, зарплата не маленькая, верно?
Короткий кивок засвидетельствовал, что мои логические выводы идут правильным путем.
– А почему я живу… в такой… так скромно?
Если эта мина на красивом лице не смущение, то я – полный тупица!
– Это государственная тайна?
– Да нет…
Хороший ответ! Он начинает меня бесить. Человек, а не слова, конечно. И здорово бесить.
– Так «да» или «нет»?
– Присядь, пожалуйста.
– Хорошо, я присяду. Но горю желанием узнать подробности!
Брюнет подождал, пока я обоснуюсь на продавленном диване (комбинация ямок показалась мне настолько знакомой, что вызвала легкое удивление), сам пристроил пятую точку на журнальный столик, сев напротив меня, и, сделав очередную скорбную паузу, начал рассказывать:
– У тебя вообще большая семья: отец и две младшие сестры, но ты с ними не живешь.
– Почему? Места не хватает?
– Дело не в месте… – Подобие вздоха. – Их вообще подолгу дома не бывает.
– Но тогда…
– Ты переехал сюда, потому что плата за ту квартиру слишком большая.
– Что значит «слишком»? Сколько? Тысяча? Десять тысяч?
– Сто тридцать монет.
Невольно округляю глаза:
– Это разве много?
– Нет, – соглашается брюнет. – Но у тебя есть и другие траты.
– Например?
– Ты должен выплачивать долг.
– За что? И кому?
– Например, колледжу, в котором учился. За… всякие разные неурядицы, происходившие во время обучения. С твоим непременным участием.
Не помню. Но что-то в его словах кажется правдивым. Очень.
– И что именно я натворил?
– Я не знаю всех деталей, но были наводнения, пожары и масса других происшествий, оплату ущерба от которых страховая компания перевела на тебя.
Ничего себе, новости! Пожары? Наводнения? Да ведь это наверняка стоит целую прорву денег!
– Надеюсь, то, что ты сказал, единственная причина моего безденежья? – Интересуюсь уже с куда большей осторожностью, чем раньше.
– Ну… Э… Не совсем, – признает брюнет.
– Что еще? – Хмуро цежу сквозь зубы.
– Еще деньги уходят на оплату обучения твоей дочери. И на нее вообще.
– Дочери?! У меня есть ребенок?
– Мм… Да.
– Взрослый?
– Двенадцать лет. Тринадцатый.
О господи… Да когда же я успел? Если мне только тридцать, а ей к тринадцати, то, стало быть, зачатие произошло примерно… Значит, я не только колледж успешно разрушал, но и чью-то жизнь. В семнадцать лет? Бред. Как говорится, маразм крепчает.
– Может, у меня еще и жена имеется?
– Нет. Жены у тебя нет и… не было.
Замечательная новость! Главное, чудесно подходящая ко всем прочим подробностям моей биографии.
– Откуда тогда дочь?
Он замялся, постучал пальцами по столику, поерзал, потом все же сказал:
– Во время одного из расследований выяснилось, что она есть на свете и записана на твое имя, хотя биологически твоим отпрыском не является.
– То есть еще и не родная?
Положение усугубляется.
– Да, но… Ты решил оставить все как есть.
– То есть признал ее своей дочерью? С какого перепоя?
– Не с перепоя! – Кажется, его покоробили мои слова. – Просто… скажем так, тебе стало ее жаль. А потом ты и сам к ней уже привязался…
– Не верю.
– Но так и есть.
– А по-моему, ты меня нагло обманываешь. Не стал бы я жалеть чужого ребенка до такой степени, что усыновил бы… в смысле удочерил и тратил на нее деньги в то время, когда самому жить не на что. Я полный идиот, так, что ли?
– Нет, ты не…
Не чувствую уверенности в его голосе. Ни на крошечку.
– Не «нет», а «да»! Только полный и окончательный идиот мог так поступить: неизвестно кто, неизвестно по каким причинам навязывает мне неизвестно откуда взявшегося ребенка, а я соглашаюсь считать его своим, и при этом даже не требую финансовой помощи, что было бы вполне логично и разумно. Не идиотизм, по-твоему? А этот самый ребенок, разумеется, меня бесконечно любит и считает своим папочкой, так? И никто ему, то есть ей, не скажет, что она для меня – ненужная обуза?
Примерно в третьей части своего гневного монолога краем глаза замечаю, что в гостиной нас уже вовсе не двое, а трое. Девчонка, рыжая, довольно миленькая, только хулиганистого вида. Стоит у дверей и слушает. И как вошла, интересно? То ли мы замок не защелкнули, то ли у нее свои ключи были…
Стоп. Если у нее есть ключи от этой квартиры, то она, значит…
Присматриваюсь повнимательнее. Да, наверное, это и есть моя… хм, дочь. Как и предполагал, внешнего сходства – ноль. Разве что цвет глаз, но и только. Да и сейчас глаза эти, что называется, почти на мокром месте.
Брюнет среагировал на перенос фокуса моего внимания, обернулся и слегка побледнел. Испугался, что девчонка все слышала? Ну и зря. Чем раньше узнает правду, тем лучше. Честность в отношениях – лучшая политика. Правда, временами весьма болезненная.
– Ненужная обуза? – Срываясь, повторил звонкий голосок.
– Эд, ты все не так поняла! – поспешно возразил брюнет, но девчонка тряхнула рыжей челкой и выскочила за дверь.
Я меланхолично пронаблюдал уход со сцены персонажа под названием «дочь», за что был награжден прямо-таки испепеляющим взглядом:
– Ты… Да как у тебя только язык повернулся?! Разве можно было при ребенке… А!
Взмах рукой, и я остался без последнего собеседника.
Ну и ладушки. Не очень-то и хотелось. Дочь, значит? Ну и жизнь у меня была… Занятная.
Пошарив в холодильнике и не обнаружив ничего, что хотелось бы съесть или выпить, я спустился вниз, прогулялся по двору и в конце концов вышел на довольно оживленную магистраль. Машина красавчика осталась стоять во дворе дома, значит, девчонку он побежал догонять на своих двоих. Замечательно: есть шанс, что несколько часов буду избавлен от назойливого общества блюстителя нравственности.
Брр! Холодновато. Ах да, весна только-только начинается, и настоящего тепла еще ждать месяца полтора, не меньше. Надо было накинуть куртку: видел же в шкафу, да не сообразил вовремя. Ничего, ускорю шаг, может, и согреюсь заодно.
– Никогда не думал, что ты можешь быть таким… такой…
– Сволочью? – Услужливо подсказываю запыхавшемуся брюнету окончание фразы.
– Именно!
– М-да? – Засовываю руки в карманы джинсов. – И что я сделал не так?
– Все! Зачем надо было при Эд говорить о том, что…
– Она мне не дочь? А зачем было молчать? Я сказал чистую правду. Надо было лгать? Извини, не умею. Точнее, не помню, умею или нет. Доволен?
– Ты… – Голубые глаза смотрят одновременно негодующе и сожалея, но это самое сожаление предназначено вовсе не мне, насколько я понимаю.
– И кто же? – Спрашиваю с искренним интересом. – Неудачник, постоянно вляпывающийся в нелепые ситуации?
– Я этого не говорил.
– Не говорил? А что ты вообще говорил, помнишь? Из всего, что ты мне сегодня рассказал, получается, что вся прожитая мной жизнь была чередой идиотских событий, не приносящих мне ни малейшей радости! Родственники со мной общаются только в случае крайней необходимости. Коллеги по работе… Относятся ко мне, мягко говоря, снисходительно, из чего можно заключить, что я занимаю не свое место. Ты достаешь меня уже целый день, а сам себе не можешь назвать причину, по которой это делаешь! Разве что возвращение мне «трезвой памяти» имеет какие-то выгоды лично для тебя. Может, я просто выполняю ту часть работы, которую называют «грязной»? Тогда понятно. Дочь эта… Оторва рыжая. И я еще трачу на нее свои деньги? Нет, это не просто глупо, это… это… это маразм! А может, я – постоянный пациент дурдома? И все твои рассказы всего лишь часть лечения? Психотерапия, да?
Брюнет молчит, словно ожидая, пока мой запал кончится. Нет уж, не дождешься!
– И ты хочешь, чтобы я вспомнил всю эту безрадостную галиматью, которая называется моим прошлым? Так вот, мистер как-вас-там, я не желаю, слышишь?! Я не хочу ЭТО вспоминать!
Поворачиваюсь и иду. Прямо через проезжую часть, потому что мне нет дела ни до чего: даже если меня сейчас собьет какая-то машина, по крайней мере, умру в счастливом неведении относительно еще более сомнительных подробностей своей жизни.
– Берегись!
Окрик застает меня на крайней левой полосе.
Оборачиваюсь, чтобы увидеть, как ко мне стремительно приближаются два объекта: машина и брюнет. С некоторым нездоровым любопытством прикидываю: кто из них окажется быстрее, а через пару секунд узнаю точный ответ.
Красавчик. Он первым добирается до меня и с силой толкает в сторону разделительной полосы. Выталкивает почти из-под капота машины. Я лечу спиной назад, но в самый последний момент почему-то хватаюсь за брюнета и тяну за собой, так что удар, который он все-таки получает, проходит вскользь, и мы падаем за пределами полотна дороги.
Ч-черт! Песочек на разделительной полосе, наверное, залит каким-то промышленным клеем для пущей красивости, потому что меня тащит по нему, как по терке. Слава богу, джинсы выдержали, а вот рубашка со свитером… Да еще этот, спаситель незваный. Сверху придавил, в довершение всего так стукнувшись собственным виском о мой лоб, что закатил глаза и, похоже, отбыл в обморок, а у меня в голове жестяное ведро загудело натуральным колоколом. И рука… Болит. Неужели, сломал? Только этого и не хватало!
Очухиваюсь и выползаю из-под обмякшего тела брюнета аккурат к моменту, когда рядом останавливается «скорая». Врач делает снимок сетчатки, сверяясь с базой данных, и безмятежно покоящегося красавчика увозят куда-то в частную клинику, а меня оставляют на месте – ожидать приезда полиции, потому что я, судя по медицинской картотеке, заслуживаю только общественной муниципальной больницы.
Ну и черт с ними со всеми. Сижу, стараясь устроить поудобнее ноющую руку и не шевелить теми частями тела, на которых содрана кожа. Не так уж и больно, бывало хуже…
Бывало? Когда? По какому поводу? Совсем ничего не помню, но такое ощущение, что вот-вот, и память прояснится, а я…
Не хочу! Не желаю знать! Господи, ну зачем? Ну почему? Раз уж ты милостиво отнял у меня воспоминания, не возвращай их… Пожалуйста!
– Так, что у нас произошло? – спрашивает офицер полиции.
– У вас? – Болезненно щурюсь. – Понятия не имею.
– Шутник, значит… А скажи мне, шутник, что понесло тебя переходить дорогу в неположенном месте? – следует вопрос, в котором угрозы слышится ровно пополам с лаской.
– Это мое личное дело!
– Дело, едва не приведшее к смерти другого человека.
– Я его за собой не звал.
– Это другой вопрос. Тогда зачем он побежал?
– Полоумный, наверное, – не удержавшись, пожимаю плечами и закусываю губу, чтобы не застонать.
– Полоумный, значит? А что скажут свидетели? – обращается офицер к небольшой группе зевак.
Полная женщина в цветастом костюме и с кучей кошелок охотно и воодушевленно начинает тараторить:
– Этот бродяга шел по улице, а тот симпатичный молодой человек его догнал, и они о чем-то начали говорить, и громко говорить, а потом вот этот пошел туда, прямо под машины, а тот побежал за ним и толкнул… Спас этому нахалу жизнь, вот! А сам, бедненький, чуть не умер! А может, еще и помрет…
– Будем надеяться на лучшее, – решил офицер. – Еще есть очевидцы?
– Вы позволите? – Через толпу зевак протиснулся пожилой мужчина профессорского вида. – Молодые люди и в самом деле повздорили. Я стоял не слишком близко, но, каюсь, прислушивался к их разговору и… Судя по всему, у этого молодого человека была серьезная причина расстраиваться, а второй пытался его успокоить, но неудачно, в результате чего, собственно, и произошел инцидент. Но что касается спасения жизни… – Он поправил очки и продолжил: – Правильнее было бы сказать, что они спасли жизни друг друга, потому что в момент столкновения этот молодой человек потянул пострадавшего за собой, и можно сказать, основную тяжесть удара принял на себя.
– Но позвольте! – возмутилась женщина. – Этот-то сидит как ни в чем не бывало, а тот даже в сознание не пришел!
– Неудивительно, – возразил старик. – Просто у этого молодого человека лоб оказался крепче, вот и все…
Они препирались еще минут пять, полицейские записывали показания, я тихо дурел, и в какой-то момент мне почудилось, что одно из лиц в собравшейся вокруг толпе уже наблюдалось мной сегодня. Бледное, обрамленное рыжими локонами. С испугом в больших серых глазах.
– Ну вот и все. – Доктор из приемного покоя закрепил на моем предплечье лангету. – Трещина небольшая, заживет быстро. Ссадины покрыли псевдоскином, он отойдет сам, когда сформируется достаточный слой новой кожи. Руку не напрягать, места ссадин не чесать. Все понятно?
– Понятно.
– Через неделю зайдете показаться. Для профилактики.
– Да, доктор.
– И… – Он устало потер переносицу. – Зайдите к кастелянше: нам вчера как раз привезли гуманитарную помощь, а ваша одежда… оставляет желать, так скажем.
– Спасибо.
– Да не за что… Кто там у нас следующий?
Получив в свое распоряжение стеганую безрукавку и новую (относительно, разумеется) рубашку, а также брюки, даже чуть менее потертые, чем мои еще до знакомства с разделительной полосой, я направился к выходу.
Мимо меня по коридору проносились санитары с каталками, носилками, капельницами и прочей утварью, характерной для медицинских заведений. Плюс шатались больные, никоим образом не упорядочивающие общее движение, а, напротив, жутко ему мешающие.
– Я умру? – Схватила меня за рукав женщина, оккупировавшая каталку, остановившуюся рядом со мной на тот краткий миг, пока санитар искал в направлении указание точного маршрута передвижения.
– Нет, ну что вы… Конечно нет!
Взгляд то ли больных, то ли безумных глаз впился в мое лицо:
– Мои дети… Что будет с моими детьми?!
– Все будет хорошо, поверьте…
– Позаботьтесь о моих детях, прошу вас! Позаботьтесь о них… Обещаете?
Санитар рванул каталку вперед, увозя выкрикивающую что-то пациентку, а я прислонился к стене, чтобы не упасть, потому что голова наконец все-таки сделала полный оборот, а в памяти встала совсем другая женщина, лица которой я так и не смог вспомнить, но ее голос ясно звенел в ушах, хотя в тот раз… В тот раз она говорила совсем тихо, почти неслышно.
«Ты уже взрослый мальчик, Морган… Позаботься о своих сестрах и об отце. Обещаешь?..»
Я толкнул дверь и шагнул в прихожую. Или гостиную? Да какая разница!
Темно. Тихо. День подходит к концу. С ума сойти, всего один день, а столько событий… И каких событий! Кажется, сегодня мне удалось разом потерять двух дорогих людей, легко и весело. В своем обычном стиле, как водится.
И ведь я вел себя… Нельзя сказать, что безупречно, но в сложившихся обстоятельствах вполне нормально. Наверное, если бы все повторилось вновь, поступал бы так же, но этот вывод меня как раз не радует.
Так же… По-идиотски то есть. Да, видно, что на роду написано, то и будет исполняться с завидной регулярностью. Но я же правда ничего не помнил! Вернее, не хотел вспоминать. Может быть, и не вспомнил бы, если бы не авария и очередной удар по голове. Заманчиво было бы, кстати, остаться «беспамятным», хотя… Представляю, как за меня взялась бы тетушка по возвращении! Не думаю, что мне хватило бы упрямства выдержать напрашивающиеся сами собой ее «психотерапевтические методы»: я скорее сделал бы вид, что память ко мне вернулась, чем терпеть постоянное моральное насилие со стороны Барбары. Правда, в притворство она бы не поверила, а значит, лечение продолжалось бы до победного конца. Или конца пациента, что тоже очень вероятно…
И что мне делать теперь? Если я и раньше не очень-то был кому-то нужен, то с сегодняшнего дня, похоже, лишился последних родных и близких, хоть как-то заинтересованных в моем существовании. Тоскливо. Ну ничего: к одиночеству я привыкну: все это уже было. Проходил. А куда деть чувство вины? Господи, да и в чем я виноват?
Скрип двери.
Эд. Стоит и смотрит, грустная и серьезная. Что я ей скажу? Что я вообще могу сказать? Прости, милая, но твой папочка бывает и таким монстром тоже? Разве ее это успокоит или обрадует? Интересно, что она сейчас думает, глядя на меня – привидение в очередной потасканной одежде с чужого плеча, с пластырем на лбу, с перевязанной рукой и невнятным выражением лица? Полагаю, ничего хорошего. Ладно, переживу. Что мне еще остается? Броситься с балкона? Не прокатит: хоть этаж и четвертый, вряд ли этой высоты хватит, чтобы убиться насмерть. А любой другой исход только добавит мучений. И мне, и ей.
– Знаешь что…
Ну вот, сейчас услышу о себе что-то новенькое. Только бы не слишком шокирующее, хотя… Заслужил. Пусть говорит, что считает нужным.
– Родной, неродной… Хороший, плохой… Я все равно буду тебя любить. Потому что у меня больше никого нет.
Вот так просто. «Больше никого нет». И только поэтому мы остаемся друг с другом? Невелика причина, но, если другой не имеется, сгодится и эта. А потом… Посмотрим.
– Иди ко мне.
Она вздрогнула, расширила глаза, не веря тому, что слышит. Немного подумала, бросилась навстречу и едва не сбила с ног, прижавшись ко мне и обхватив руками. Крепко-крепко.
– Это снова ты? Ты вернулся?
– Да, милая. Прости, что ушел… без предупреждения.
– Это ничего! – радостно заверили меня. – Главное, чтобы возвращаться!
– Пожалуй.
Она подняла голову и спросила:
– Ты жалеешь?
– О чем?
– О том, что вернулся?
Я задумался, а потом ответил. Честно.
– Жалею.
– Ну и зря! – заявила Эд. – Потому что тебе здорово повезло!
– Это в чем же?
– Ты посмотрел на себя со стороны, вот!
– И что в этом хорошего?
– Не знаю, – качнулись рыжие кудри. – Но умные люди говорят, что это очень полезное дело – уметь видеть себя со стороны.
– Ну, раз умные люди говорят… – Я обнял ее за плечи. – Нам, дуракам, стоит прислушаться, верно?