Шлейф кометы полоснул по рассветному небу, и в алом свете восходящего солнца совам на миг показалось, будто хвостатая звезда истекает кровью. Все уже устроились на сон в дуплах Великого Древа Га'Хуула. Все, кроме Сорена, который сидел на самой верхней ветке самого высокого в мире дерева и смотрел в небо, ища в нем хоть какой-то след своего любимого учителя Эзилриба.
Вот уже почти два месяца от Эзилриба не было ни слуху ни духу. Самый старый и мудрый наставник Великого Древа улетел на опасное задание в Ночь Великого Падения, когда рыцари Га'Хуула спасли множество совят.
Каким-то таинственным образом несколько десятков неоперившихся малышей очутились на земле, как будто свалились с неба. Часть несчастных разбилась насмерть, многие были серьезно ранены, а многие окоченели от холода и впали в беспамятство.
Вокруг не было ни одного совиного гнезда, птенцы были найдены на голой равнине, где вообще не росло дуплистых деревьев. Никто не знал, каким образом все они очутились в этом странном месте. Совята словно пролились дождем с ночного неба. Среди найденышей была и родная сестра Сорена, Эглантина.
Прошло уже больше года с тех пор, как его коварный старший братец Клудд выбросил Сорена из родительского дупла. Попав в когти обитателей каньона Сант-Эголиус, Сорен навсегда распрощался с надеждой вновь увидеть родных – отца с матерью и сестру. Но даже сбежав вместе с Гильфи – сычиком-эльфом и своей лучшей подругой из воспитательного ада – Академии для осиротевших совят, и обретя свободу, он не решался надеяться на подобное чудо.
И вдруг его друзья, огромная бородатая неясыть Сумрак и пещерный совенок Копуша совершенно случайно обнаружили Эглантину в Ночь Великого Падения среди множества других лежавших на земле совят. Тогда же мудрый учитель Эзилриб, который покидал Древо лишь в редких случаях, отправился выяснять причину этого ужасного события и бесследно исчез.
«Какая несправедливость! – мрачно подумал про себя Сорен. – Не успел я обрести сестру, как потерял любимого учителя!»
Совенок прекрасно понимал, что рассуждает, как законченный эгоист, но ничего не мог с собой поделать. Эзилриб значил для него слишком много. Именно этой старой ворчливой пятнистой совке он был обязан своими знаниями и навыками.
Просто не верилось, что при первой встрече учитель произвел на Сорена такое неблагоприятное впечатление. Кроме того, что голос Эзилриба напоминал далекие раскаты сердитого грома, наставник был вечно неопрятен, один глаз у него косил, а изуродованную лапу венчали три когтя вместо четырех… Что и говорить, назвать Эзилриба красавцем было нелегко. «К нему надо просто привыкнуть», – не уставала повторять Гильфи. Выходит, Сорен привык.
Эзилриб был суров, часто ворчал, не терпел суеты и бестолковости, однако на всем Великом Древе Га'Хуула не было более заботливого и внимательного наставника и воспитателя.
Молодые совы-ученики Великого Древа объединялись в клювы – небольшие группы, где наставники обучали их разным премудростям, необходимым будущим стражам Га'Хуула, хранителям всего совиного царства. Эзилриб был наставником сразу двух клювов – всепогодников и угленосов. Несмотря на внешнюю суровость, он умел ценить юмор и порой отпускал шуточки, которые одноклювница Сорена, пятнистая сова Отулисса не без основания называла «грязными».
Эта Отулисса была помешана на своей родословной. Самое любимое ее слово было – «шокировать». Послушать Отулиссу, так она была постоянно «шокирована» «грубостью» Эзилриба, его «неделикатным обхождением» и отсутствием «хороших манер». На что Эзилриб неизменно советовал ей «быть проще». Однако, надо заметить, постоянные препирательства с наставником не мешали Отулиссе быть отличной ученицей и надежным членом клюва, что для Эзилриба было гораздо важнее ее несносного характера.
Но теперь все это было в прошлом. В их клюве давным-давно не было слышно ни перебранок, ни шуток. Ученики больше не взбирались на гребни воздушных потоков, не кувыркались в каналах, не ловили ветер, не карабкались по облачной рвани и не развлекались старой доброй кутерьмой. Полеты в бурю и шторм были отменены. Без Эзилриба жизнь его учеников стала бесцветной, ночь – бледной, звезды – тусклыми, а теперь еще эта комета огромной раной зияла в небе, разрывая рассвет.
– Многие считают комету дурным предзнаменованием.
Сорен почувствовал, как ветка, на которой он сидел, легонько качнулась.
– Октавия? – воскликнул он, когда толстая домашняя змея подползла ближе. – Что вы тут делаете?
– То же, что и ты. Жду Эзилриба, – вздохнула Октавия.
Как и все домашние змеи, которые прибирали совиные гнезда, уничтожая в них паразитов, Октавия была слепой: по бокам головы вместо глаз у нее были две едва заметные вмятинки. Но, как известно, змеи славятся необыкновенным чутьем, немногие птицы могут соперничать с ними остротой слуха и тонкостью осязания. Поэтому, если бы в воздухе вдруг послышался знакомый шелест крыльев, Октавия первая узнала бы о возвращении Эзилриба.
Вообще-то совы летают бесшумно, их крылья рассекают воздух так тихо, что не всякая змея это заметит. Но старая Октавия с ее тончайшим музыкальным слухом, отточенным долгими годами музицирования в гильдии арфисток мадам Плонк, была особо чувствительна к малейшим колебаниям воздуха.
Среди творческих объединений домашних змей Великого Древа гильдия арфисток считалась самой престижной. Милая старая слепая змея миссис Плитивер, служившая еще у родителей Сорена и чудом повстречавшаяся ему после бегства из Сант-Эголиуса, тоже состояла в этой гильдии, где слепые змеи сновали между струнами арф, аккомпанируя волшебному голосу мадам Плонк – красавицы-певицы из семейства полярных сов.
Октавия на протяжении многих лет служила мадам Плонк и Эзилрибу. Когда-то давно они прибыли на остров Хуул из далеких земель Северного царства, что лежит возле Ледяных Проливов. Слепая Октавия была беззаветно предана Эзилрибу. Сама она не любила распространяться о прошлом, но на острове поговаривали, будто когда-то Эзилриб спас ей жизнь, и что в отличие от остальных слепых змей, Октавия не родилась незрячей, а ослепла при каких-то странных обстоятельствах. Так это или нет, но чешуя у Октавии и впрямь была не розовой, как у других домашних слепых змей, а бледно-голубоватой, с зеленым отливом. Старая змея тяжело вздохнула.
– Ничего не понимаю! – пожаловался Сорен. – Он слишком умен, чтобы заблудиться!
Октавия грустно покачала головой.
– Не думаю, чтобы он заблудился, Сорен.
«Не думаете? – молча уставился на нее совенок. – Но что вы тогда думаете? Что он умер?»
В последние дни Октавия почти все время молчала. Казалось, она не решается строить догадки о судьбе своего любимого хозяина и друга. Все остальные, включая Борона и Барран – правителей Великого Древа Га'Хуула – терялись в предположениях, и только та, что знала Эзилриба лучше других, хранила таинственное молчание. Хотя Сорен готов был поклясться, что Октавии известно больше остальных и что она чего-то опасается.
Сорен ужасно жалел бедную змею, он просто желудком чувствовал исходящую от нее тревогу, но как он мог ей помочь? Может, посоветоваться с кем-нибудь? Но с кем? С Отулиссой? Ни за что! С Сумраком? Тоже не годится – серый здоровяк предпочитает размышлениям действия. Может быть, с Гильфи? Гильфи слишком практична и не терпит недомолвок. Ей подавай неоспоримые доказательства, а у Сорена не было ничего, кроме смутных ощущений. Скажи он ей, что Октавия, кажется, что-то знает, так Гильфи тут же поинтересуется: «Что значит – „кажется“»?
– Иди-ка спать, малыш, – прошелестела Октавия. – Я чувствую солнце. Рассвет стареет, начинается день.
– А комету вы тоже чувствуете? – ни с того ни с сего ляпнул Сорен.
– Ох-х-х… – не то простонала, не то ахнула змея. – Не знаю!
Но Сорен уже понял, что это неправда. Октавия чувствовала комету, и это ее почему-то пугало. Совенок знал, что невежливо приставать к старшим с расспросами, но все-таки не удержался:
– Вы тоже полагаете, что это дурное предзнаменование?
– Что значит – тоже? – вопросом на вопрос ответила змея. – Лично я не слышала, чтобы кто-то говорил о каких-то там предзнаменованиях…
– А вы? – не унимался Сорен. – Вы же сами только что сказали! Октавия долго молчала.
– Послушай, Сорен… Я всего-навсего старая толстая змея из Северных Царств, что лежат возле Ледяных Проливов. Тамошний народ всегда отличался излишней недоверчивостью, это у нас в крови. А теперь живо отправляйся спать!
– Да, мадам, – ответил Сорен, чтобы еще больше не огорчить старую змею.
По дороге в дупло, где они обитали вместе с сестрой, Гильфи, Сумраком и Копушей, Сорен успел заметить, как облака на горизонте налились кровью, а над морем встало зловещее багровое солнце. Недоброе предчувствие охватило амбарного совенка, и его желудок задрожал от тревоги.
Копуша! Почему же он не догадался поделиться своими сомнениями с Копушей?! Спрыгнув в дупло, где царил полумрак, Сорен сначала зажмурился, а потом обвел взором спящих друзей.
Копуша был очень странным совенком. Начать с того, что прежде чем осиротеть, он всю жизнь прожил в норе. Не на дереве, не в дупле, а в самой настоящей земляной норе! Кроме того, у него были очень длинные, мускулистые и совершенно лишенные перьев лапы. Когда друзья только познакомились, Копуша бегал гораздо лучше, чем летал. В поисках своих пропавших родителей он даже собирался бегом пересечь пустыню, и Сумраку, Гильфи и Сорену стоило огромного труда отговорить его от этой безумной затеи.
Нервный и болезненно чувствительный, Копуша постоянно чего-то опасался, но при этом обладал острым аналитическим умом и часто задавал странные вопросы. Борон утверждал, что у Копуши «философский склад ума», но Сорен не совсем понимал, что это означает. Зато он знал, что если сказать Копуше: «Мне кажется, Октавия что-то знает об Эзилрибе», то пещерный совенок его отлично поймет. Не будет придираться к словам, как Гильфи, и не станет орать: «Ну, и что нам теперь делать?!», как Сумрак. Сорен едва удержался, чтобы не растолкать Копушу, но побоялся разбудить остальных. Надо было дождаться Первой Тьмы.
Сорен юркнул в угол дупла, где его ждало уютное гнездышко из пуха и мха, но перед этим покосился на пещерного совенка. Тот, в отличие от остальных, спал не сидя, а стоя в какой-то невероятной позе, опираясь на короткий хвост и раскинув в стороны лапы.
«Великий Глаукс, да он даже спит чудно!» – успел подумать Сорен, прежде чем провалиться в сон.
ГЛАВА II
Снова крупинки!
Вечерняя заря истекала кровью.
Сорен с Копушей летели рядом сквозь черно-алую мглу.
– Странно, правда? – сказал пещерный совенок. – Даже ночью эта комета не меняет своего цвета… Ты только взгляни на искры ее хвоста, вон там, под самой луной. Великий Глаукс, сегодня даже она кажется красной!
– Помнишь, я рассказывал тебе про Октавию? Она считает это дурным предзнаменованием, только не хочет в этом признаваться… – заметил Сорен.
– Почему? – спросил Копуша.
– Понимаешь, Октавия родом из Ледяных Проливов и почему-то очень болезненно относится к своему происхождению. Она сама сказала, что у нее на родине все излишне недоверчивы и подозрительны… Не знаю, может, она боится, что другие будут смеяться?
Внезапно Сорену стало трудно лететь.
Невероятно! Он еще никогда не испытывал такого рода затруднений. Совенок отлично летал и не раз с легкостью нырял за углями в горящие лесные заросли. Но сейчас искры хвоста кометы словно жгли ему перья. Казалось, раскаленные капли с шипением скатываются с них, опаляя сильнее самого сильного пожара.
В поисках спасения Сорен спланировал вниз. Неужели он тоже чувствует комету, как слепая Октавия? Но этого не может быть! Комета отсюда в сотне тысяч миллионов миль! Нет, тут что-то другое… Внезапно искры хвоста кометы рассыпались, превратившись в блестки – тысячи сверкающих, серебристо-серых блесток.
«Крупинки! Крупинки! Крупинки!» – не помня себя от ужаса заухал Сорен.
– Проснись, Сорен! Проснись!
Огромный серый совенок яростно тряс его за крыло.
Эглантина слетела со своего насеста и, пища от страха, наблюдала, как ее брат мечется и кричит во сне. А маленькая Гильфи порхала над самой его головой, яростно взбивая воздух в надежде, что прохладное дуновение успокоит страхи и поможет Сорену очнуться от кошмара.
И только Копуша моргнул и спросил:
– Крупинки? Те, что вы собирали в Сант-Эголиусе? Тут в дупло вползла миссис Плитивер.
– Сорен, дитя мое!
– Ох, миссис Пи! – судорожно сглотнул совенок, окончательно проснувшись. – Великий Глаукс, неужели я разбудил вас своими воплями?
– Нет, мой милый, я просто почувствовала, что тебе снится кошмар. Ты же знаешь, мы, змеи, очень чувствительны к таким вещам.
– А вы чувствуете комету, миссис Пи?
Слепая змея помедлила, задумчиво свернувшись в тугое колечко. – Трудно сказать… Да, я заметила, что с ее появлением все стали как-то беспокойнее. Но кто знает, по какой причине? Может быть, все дело в приближении зимы?
Сорен вздохнул и попытался вспомнить свой сон.
– А у вас никогда не было ощущения, будто вас осыпают маленькие горячие искры?
– Нет, милый. Ничего подобного я не испытывала. Но я ведь змея, а не сипуха.
– Но тогда… – задумался Сорен. – Тогда почему небо истекает кровью? – Он невольно содрогнулся, выговорив эти страшные слова.
– Глупец, никакая это не кровь! – раздался высокомерный голосок, и в отверстии дупла возникла голова пятнистой совы. Разумеется, это была Отулисса. – Это всего лишь красный оттенок, вызванный соприкосновением влажного атмосферного фронта с теплым воздухом. Я читала о таком феномене в книге Стрикс Миральды, родной сестры знаменитой предсказательницы погоды…
– Стрикс Эмеральды, – подсказала Гильфи.
– Да… А откуда ты знаешь?
– Потому что ты только и делаешь, что цитируешь Стрикс Эмеральду.
– И нисколько этого не стыжусь! Знаешь, мне кажется, мы с ней родственные души, хоть она и жила много столетий тому назад. А сестра Эмеральды, Миральда, специализировалась на спектографии и составе атмосферы.
– Проще говоря, всему виной горячий воздух, – проухал Сумрак. – «Великий Глаукс! Она меня с ума сведет!» – подумал он про себя, по понятной причине решив не высказываться вслух.
– Все гораздо сложнее, Сумрак.
– Зато ты проста, Отулисса, – огрызнулся Сумрак.
Так, молодежь, перестаньте препираться! – рассердилась миссис Пи. – Сорену только что приснился кошмар. Лично я очень серьезно отношусь к снам. Если ты хочешь поделиться с нами, Сорен, мы будем только рады.
Но Сорену вовсе не хотелось ни с кем делиться. Более того, он уже передумал рассказывать Копуше о странном поведении Октавии. В голове у него царила такая каша, что он не решался кому-то поверять ее. Повисло напряженное молчание.
Потом Копуша тихо спросил:
– Сорен, при чем тут «крупинки»? Почему ты кричал – «крупинки»?
Сорен увидел, как вздрогнула Гильфи. И даже Отулисса вдруг примолкла.
Когда Сорен с Гильфи были пленниками страшной Академии Сант-Эголиус, их на какое-то время поставили работать в Погаднике, где десятки маленьких пленников-совят раскалывали клювами совиные погадки.
Здесь нужно сказать несколько слов об уникальной пищеварительной и выделительной системе сов. У этих птиц есть особый мускульный желудок, в котором непереваренные остатки пищи – кости, зубы, шерсть и перья проглоченной ими дичи – отделяются и прессуются в аккуратные катышки, называемые погадками. Через несколько часов после еды сова отрыгивает погадки через клюв.
В Погаднике Академии Сант-Эголиус совят заставляли раскалывать погадки, чтобы добывать из них непереваренное содержимое, в том числе и некое таинственное вещество, которое надзиратели называли «крупинками». Никто не знал, что это такое, известно было лишь то, что руководители Академии ценили эти крупинки дороже золота.
– Я и сам не знаю. Может быть, искры из хвоста кометы сверкали будто крупинки…
– Хм-м-м, – недоверчиво протянул Копуша.
– Слушайте, скоро завтрак. Садись-ка сегодня за меня, Сорен. Тебе там будет удобно, а я попрошу Матрону принести самый вкусный кусочек жареной полевки.
– Не выгорит, миссис Пи, – едко вставила Отулисса.
Если бы у миссис Плитивер были глаза, она бы их непременно выкатила, но змея ограничилась лишь тем, что угрожающе выгнула шею и еще туже свернула нижние кольца туловища.
– Что значит – «не выгорит»? Я полагаю, что такой образованной и утонченной, – последнее слово она произнесла с особым нажимом, – сове не подобает использовать столь плебейские выражения!
– Надвигается тропическое понижение атмосферного давления. Всепогодникам велели готовиться к вылету. Мы должны собраться за своим столом, чтобы есть…
– … сырое мясо, – уныло закончил Сорен.
Великий Глаукс! Мало ему кошмара, так теперь еще придется жевать сырую полевку прямо на спине Октавии! Но делать нечего, против правил клюва не поспоришь!
Во время обеда домашние змеи служили совятам столами. Они вползали в обеденные залы, держа на спине крошечные чашечки из скорлупы ореха с чаем из ягод молочника и едой – мясом, жуками и прочими яствами. Накануне особо важных вылетов клюв всегда обедал вместе, причем всепогодники и угленосы должны были есть дичь в сыром виде прямо с шерстью.
Разумеется, Сорен, как и все остальные совы Великого Древа, питался не только приготовленной пищей. Он любил сырое мясо, но в такой промозглый вечер ужасно хотелось чего-нибудь горячего. Может, ему удастся сесть хотя бы подальше от Отулиссы? Жевать сырую полевку под бесконечную трескотню пятнистой совы было слишком серьезным испытанием. Это могло любому испортить пищеварение и даже вызвать ветры, причем отнюдь не тропические. Лучше он сядет между Мартином и Руби, своими лучшими друзьями по клюву. Мартин был крошечным новошотландским мохноногим сычом, ростом чуть повыше Гильфи, а Руби принадлежала к болотным совам.
– Великий Глаукс! – процедил Сорен, приблизившись к Октавии.
Нет, сегодня был явно не его день! Между Руби и Мартином уже сидел новенький совенок из числа спасенных в ночь Великого Падения. Приглядевшись, Сорен узнал Серебряка из семейства пепельных сов.
Серебряк был тускло-черным, однако россыпь белых крапинок и серебристая подкладка крыльев вполне оправдывали его имя. Пепельные совы относятся к тому же семейству сипух, что и Сорен, однако если Сорен был сипухой Tyto alba, то малыш Серебряк принадлежал к Tyto multipunctata. Грубо говоря, они приходились друг другу двоюродными братьями. У них обоих, как и у всех амбарных сов, лицевые диски имели форму сердечка, но Серебряк значительно уступал кузену в размере.
Увидев Сорена, малыш взволнованно завертел головой и пропищал:
– Не поминай имя Глаукса всуе, Сорен! Сорен моргнул.
– Это еще почему?
– Глаукс был первым Тито! Ты проявляешь неуважение к нашему славному роду и великому создателю!
«Первым Тито? – опешил Сорен. – Что за бред?»
Глаукс считался самой первой совой, от которой вели свое происхождение все остальные представители этого отряда птиц. Сипуха он был или сычик, самец или самка – этого никто не знал, да и знать не мог. Впрочем, это не имело никакого значения.
Как оказалось, слова Серебряка произвели впечатление не только на Сорена.
– Глаукс – это Глаукс, и считать его можно кем угодно – самцом или самкой, филином или совкой, – очень серьезно заметил Пут, который в отсутствии Эзилриба выполнял обязанности капитана клюва.
– Правда? – захлопал глазами Серебряк.
– Разумеется, – вмешалась в разговор Отулисса. – Это просто первая сова, от которой произошли все мы.
– А я думал, что только сипухи, вроде нас с Сореном!
– Нет, дружок, все совы, – с нажимом повторила Отулисса. – Все мы дети Великого Глаукса, вне зависимости от оперения, цвета глаз и размера.
Порой Отулисса просто поражала. Нечасто можно было услышать «все мы» из клюва этой кичливой зазнайки!
Среди многочисленных загадок ночи Великого Падения бросалась в глаза еще одна странность – все без исключения найденные совята принадлежали к семейству сипух. Среди них были амбарные совы, большие и малые пепельные совы, травяные и масковые сипухи. Несмотря на некоторые различия в размерах и окраске, у всех них были одинаковые лицевые диски сердечком, что позволяло безошибочно отнести маленьких найденышей к обширному семейству Тито.
После спасения все найденыши вели себя очень странно – даже самые тяжелораненые бормотали в бреду какие-то рифмованные строки. К счастью, всех их излечила музыка. Услышав звуки арфы и пение мадам Плонк, малыши очнулись и перестали нести ерунду. Они быстро поправлялись, с каждым днем все более походя на обыкновенных сов.
Хотя, разумеется, сов Великого Древа Га'Хуула нельзя было назвать обыкновенными. Когда Сорен был совсем маленьким, родители рассказывали им с Клуддом и Эглантиной разные истории. Вообще-то это были скорее легенды, то есть истории, в которые очень хочется поверить, но почему-то не верится. Самая любимая легенда Сорена и Эглантины начиналась так: «Однажды, давным-давно, во времена Глаукса, существовало братство ночных стражей – благородных сов из царства Га'Хуул. Каждую ночь совы-рыцари поднимались в небесную тьму, дабы творить добрые дела. Каждое их слово было чистой правдой. Они стремились к тому, чтобы искоренить несправедливость, вдохнуть силы в оробевших, восстановить разрушенное, покарать спесивых и низвергнуть тех, кто попирает слабых. Сердца их были полны возвышенных устремлений…»
И надо же было такому случиться, чтобы именно эта легенда оказалась правдой! После долгих странствий Сорен с Гильфи, Сумраком и Копушей отыскали Великое Древо Га'Хуула, растущее на острове посреди моря Хуулмере.
Выяснилось, что для вступления в великое братство благородных сов друзьям было необходимо обрести такие навыки и познания, о которых обычные совы даже представления не имеют. Научившись чтению и счету, они поступили в разные отряды-клювы, где опытные наставники принялись обучать их премудростям навигации, метеорологии, металлургии и ориентирования на местности.
Этой ночью Серебряку и маленькой масковой сове по имени Лучик предстояло впервые подняться в небо с клювом всепогодников. Новички только приступили к своему обучению, поэтому о членстве в клюве пока не было и речи. Это был пробный полет, в ходе которого преподаватели хотели поближе присмотреться к малышам и на деле оценить их способности. Разумеется, будь здесь старый Эзилриб, в этом не было бы никакой необходимости. Опытный наставник с первого взгляда видел, годится совенок во всепогодники или же нет. Но в отсутствии Эзилриба Борону с Барран приходилось обходиться своими силами. Вот они и решили, что Серебряк с Лучиком больше других подходят для лучшего клюва острова.
– А мы правда полетим в ураган? – спросил Серебряк.
– Какой там ураган, всего-навсего мелкий тропический циклон, – ответил Пут. – Небольшое понижение атмосферного давления к югу отсюда вызвало незначительную заварушку в бухте и над ней.
– А когда мы полетим в торнадо? – не унимался Серебряк.
– Шутишь, малявка? – фыркнул Пут. – Немедленно скажи, что ты не собираешься летать в торнадо! Или тебе крылышки надоели? Так торнадо их быстренько повырвет! Я видел всего одну сову, которая выбралась живой из водяного смерча… Крылья у нее были ощипаны налысо, вот так-то!
Сорен даже клюв разинул от изумления.
– Ощипаны налысо? – переспросил он. – Как это?
– А так, что на них не осталось ни единого перышка. И пуха тоже.
Октавия возмущенно всколыхнулась, и стоящие на ее спине чашки задребезжали.
– Не запугивай молодежь, Пут!
– При чем тут я, Октавия? Они же сами спросили!
И тут Руби, рыженькая болотная сова, считавшаяся лучшей летуньей клюва, отчетливо произнесла:
– Но как же эта сова летала без перьев?
– Не очень хорошо она летала. Можно сказать, совсем плохо, – ответил Пут.