Глава 1
Чарли Дэвидсон…
Или она такой родилась,
или все дело в кофеине.
Не обращая внимания на стоявшую рядом мертвую девочку, я сложила босые ноги на прохладный подоконник, отпила обжигающе горячего кофе и через окно квартиры на третьем этаже стала наблюдать за зарождающимся рассветом. Горизонт уже подзолотился мягким желтым свечением, которое распространялось во все стороны тоненькими лучиками, как расползается в воде пищевой краситель. Вслед за золотом потянулись розовые, оранжевые и пурпурные ленты в симфонии неторопливого, грациозного соблазна для всех чувств. Ну или могло бы так быть, если бы рядом не стояла мертвая девочка.
Подбоченившись, она издала в мой адрес долгий раздраженный вздох, но я никак не отреагировала. Не так уж много на свете вещей, которые бесят больше, чем чужие дети. Разве что ад. Плавали – знаем. Однако сейчас теоретически безмятежное утро капитально омрачалось присутствием маленького блондинистого и голубоглазого звереныша в пижамке с сахарными сливами.
– Ты мне почитаешь, или как? – спросил звереныш, имея в виду наше недавнее путешествие в мир Гарри Поттера.
Наконец я прекратила свое занятие – то бишь перестала переживать, что напущу в чашку слюней. Как бывалый бармен я испытывала нужду время от времени экспериментировать со своим утренним эликсиром, чтобы добавить ему, так сказать, новых красок. Создать коктейль стопроцентного великолепия, к которому другим суждено лишь стремиться. Сегодня же мои эксперименты свелись к тому, что я нажала правильную кнопку на мистере Кофе. То есть я надеялась, что нажала правильную кнопку. С тем же успехом я могла развязать ядерную войну.
– Я читала тебе эту книгу уже семь тысяч восемьсот сорок три раза.
Девочка поджала красивые губки, отчего на щечках появились ямочки. Только ничего общего ни с весельем, ни с радостью эти ямочки не имели. Говорили они о глубоком разочаровании, раздражении и ярости.
Я пристыженно опустила голову.
Шучу, конечно!
Снова уставившись в окно, я вернулась к полнейшему игнору.
– Неправда, всего два.
– И это, по-моему, в два раза больше, чем достаточно, – сказала я, зачарованно наблюдая за восхитительным действом, разворачивавшимся перед глазами.
Внезапно до меня дошло, что стороннему наблюдателю подобная апатия в адрес маленькой девочки может показаться если не жестокостью, то хладнокровным безразличием. Но я только что пришла домой после слежки длиной в ночь. Некая женщина, она же моя клиентка, божилась, что ее муж тайком выбирается из дома по ночам и бегает к собственной личной помощнице, чтобы та оказала ему, разумеется, сугубо личную помощь. И клиентка требовала доказательств.
После душа мне хотелось только испить живительной влаги, понаблюдать за буйством красок в небе и понять, как сказать моей клиентке, что ни с какой помощницей муж ей не изменяет. Он действительно бегает, если можно так сказать, на сторону, но не к любовнице, а к студентам колледжа, которые арендуют у них квартиру над гаражом. Там он играет в видеоигры и снимает напряжение «растительным лекарственным средством». Честно говоря, после знакомства с его женой я этого человека прекрасно понимаю. У нее запросов столько, что мало не покажется.
Теперь я пыталась придумать, как рассказать ей, чем занимается ее муж. Ничего сексуального в его ночных вылазках не было, но такая женщина, как моя клиентка, все равно решит, будто ее предали. Может быть, если подобрать правильные слова, мне удастся смягчить удар, когда я преподнесу ей новости. Вряд ли можно добиться этой цели, если сказать то, что я изначально планировала. Нечто вроде «Ваш муж сбегает по ночам, чтобы от вас отдохнуть, потому что вы вконец помешались на себе любимой, а ему хоть изредка нужна передышка». К текущему моменту я придумала кое-что получше. Например, «Ваш муж сбегает по ночам, чтобы помогать нерадивым студентам, которые снимают у вас квартиру. Он учит их, как важно держать себя в руках и не расклеиваться, несмотря ни на что (или несмотря ни на кого). Советует им, как пережить неудачные дни (или неудачный брак) и как двигаться дальше к намеченной цели. А еще предупреждает о том, как опасно употреблять запрещенные наркотики».
Ну точно! Я даже кивнула, раздуваясь от гордости за саму себя. После такой речи клиентка увидит в собственном муже рыцаря, выполняющего высокую миссию. Защитника угнетенных. Спасителя страждущих. Да что там! Она увидит в нем героя!
Глотнув еще кофе и проигнорировав очередной вздох наглой девчушки, я на самую капельку соскользнула на другую сторону. Нет ничего более захватывающего, чем восход солнца в смертном, материальном мире, если смотреть на него из мира сверхъестественного. Казалось, две реальности влияют друг на друга. Ревущие могучие штормы в потустороннем мире стали более яркими и блестящими, словно туда проникал наш солнечный свет.
Что, в принципе, логично. В наш ведь мир просачиваются от случая к случаю обитатели сверхъестественного.
Я все еще поражалась этому чуду – способности перемещаться из одного измерения в другое. Целый месяц я прожила на границе двух миров, понятия не имея, что могу сама выбирать, в каком из них находиться в каждую отдельную секунду.
В свою защиту скажу, что тогда у меня была амнезия. Я не знала, кто я такая. Того, что я бог из другого измерения, который лично вызвался прийти на землю и стать здесь ангелом смерти, или жнецом, я и вообразить не могла. А даже с амнезией мое воображение было более чем богатое.
Теперь, когда воспоминания вернулись (и хорошие, и плохие), моя миссия виделась мне чем-то похожей на неземной Корпус мира. Добровольный труд на благо других людей, а впоследствии – на благо всех сразу.
Это случилось неделю назад. Неделю назад я вернулась в Альбукерке сразу после того, как все вспомнила. Прошла целая неделя, а я все еще была дезориентирована, словно никак не могла найти точку опоры. Как неваляшка, которая качается из стороны в сторону, но не падает. Не может упасть. Для этого у меня слишком много дел и забот.
Моя лучшая подруга и, по совместительству, секретарша и помощница Куки ужасно переживает. Улыбается, конечно, каждый раз, когда я захожу в ее кабинет или без предупреждения вваливаюсь к ней домой, что никоим образом не радует моего дядюшку Боба. Они только недавно поженились. В том, чтобы быть сверхъестественным существом, есть свои плюсы. Или минусы, в зависимости от того, с чьей стороны посмотреть. Я чувствую чужие эмоции. Поэтому точно знаю, что тревога поедает Куки живьем, стоит ей меня увидеть.
И она права. После возвращения я немного изменилась. Но у меня есть на то причины. Три, если точнее. То есть даже больше, но три – самые главные.
Во-первых, у меня забрали дочь, когда ей не было и двух дней от роду. Разумеется, это решение принималось в ее интересах. Чтобы уберечь малышку, нам пришлось отослать ее как можно дальше. Выбора не было. Но легче от этого не становится. Скорее всего потому, что вина лежит исключительно на мне.
Я, видите ли, создана из дурацкого яркого света, который приманивает не перешедших сразу после смерти на ту сторону призраков. Вроде бы все круто, правда? Мне всегда казалось, что свет – клевый бонус к тому, что в народе называется «мрачным жнецом». Но так было до того, как у меня появился ребенок, которому суждено сокрушить Сатану и спасти мир. Теперь все тот же свет может привести толпы наших могущественных врагов прямиком ко мне. А значит, и к моей дочери.
Получается, что ради безопасности Пип нам пришлось не просто ее отослать, а отослать подальше от меня. От ее родной матери. От женщины, которая ее родила. Между прочим, на дне колодца. Долго рассказывать. Так что горькие муки, которые постоянно давят мне на грудь, влияют, к сожалению, и на настроение.
Во-вторых, чтобы вернуть мне память, моему погибшему отцу, который остался с нами призраком, пришлось перейти. Когда люди переходят, у меня в голове проносится вся их жизнь. Так случилось и с папой. Я увидела себя его глазами. Увидела любовь, которая переполняла его всякий раз, когда он смотрел на нас с сестрой. Почувствовала гордость за нас, от которой раздувалось его сердце. Но как бы замечательно, сюрреалистично и жизнеутверждающе все это ни было, папу я потеряла. Теперь он навеки по ту сторону нашего измерения. В мире, куда у меня доступа нет. По крайней мере лазейки туда я не знаю.
Однако переход папы стал лишь предвестником второй причины моей, мягко говоря, меланхолии. Когда у меня перед глазами мелькала папина жизнь, он сделал все, чтобы передать мне информацию, которую успел собрать после смерти. В одно мгновение я узнала такие секреты преисподней, о которых даже не догадывалась. Шпионы и предатели. Анархисты и еретики. Разорванные союзы и побежденные нации. И войны. Тысячи войн, растянувшихся на миллионы лет. Но самое главное, что хотел мне показать папа, – это Рейес. Мой муж, моя родственная душа и отец Пип. Оказалось, что Рейес тоже бог.
Бог!
И не какой-нибудь там бог, а один из трех богов Узана. Эти трое братьев не знали пощады и несли лишь смерть и разрушение. Они уничтожали миллионы живых существ. Пожирали миры, как другие едят кукурузные палочки. Но что еще хуже – Рейеса считали самым опасным, самым кровожадным из трех богов Узана. Сатана обвел его вокруг пальца, заключил в ловушку и использовал божественную силу, чтобы создать себе сына Рейазиэля, которого на земле знают как Рейеса Александра Фэрроу.
Выходит, что мой муж – злой бог, который уничтожал миры и топтал жизни, когда ему вздумается. В тысячах измерений его называли Рейзером, или Разящим. И я за ним замужем.
Но многое еще остается непонятным. До недавнего времени я и не подозревала, что я бог. Пока не узнала свое настоящее, неземное имя. Когда это произошло, все воспоминания с тех времен, когда я действительно была богом, вернулись ко мне одной мощной волной. Я не должна была узнать своего имени, пока мое материальное, земное тело не умрет. Пока я не приму на себя обязанности ангела смерти в полной мере. Но цепь не самых приятных обстоятельств вынудила друга прошептать мне на ухо мое же имя. И теперь в моих руках сила, которая может созидать, но что делать с ней или как ее контролировать, я могу только догадываться. И от этого Иегова, истинный Бог этого мира, слегка нервничает. Это если верить Его же архангелу, Михаилу.
Мы с Михаилом, мягко говоря, не поладили. Он пытался меня убить. А я не дружу с теми, кто пытается меня убить.
Беда в том, что Рейес слышал свое неземное имя. Встречался со своими братьями. Отец послал его сражаться с ними плечом к плечу во время одной особенно скверной войны между двумя реальностями. Знает ли Рейес, что он бог? Догадывается ли, что в смеси, которую использовал Люцифер для создания собственного сына, одним из ингредиентов был бог? И именно этот ингредиент сделал Рейеса таким сильным, таким могущественным? А даже если Рейес ни о чем таком не знает, то насколько бог Рейзер контролирует его действия?
Короче говоря, добрый Рейес или злой?
Все свидетельства указывают на последний вариант. Но это вряд ли целиком и полностью его вина. В конце концов, его выковали в пламени греха и проклятия. Сильно ли это на него повлияло? Сколько зла, вечно горящего в его родном мире, смогло просочиться в Рейеса, пока он рос под присмотром Люцифера? Пока преодолевал жестокости, которыми усеивал его путь озлобленный падший ангел? Одно за другим Рейес зарабатывал звания и наконец стал генералом армии отца, командовал легионами демонов, вел их на войну и смерть, заставляя жертвовать жизнью.
Прошло столько времени, мы преодолели столько препятствий! Я думала, что знаю своего мужа, а теперь уверенность пошатнулась.
Уверена я только в одном: мне необходимо узнать божественное имя Рейеса. Вряд ли это Рейзер, что на человеческий язык переводится как Разящий. Наверняка это только интерпретация его настоящего имени. Ну или прозвище. Если я узнаю божественное имя Рейеса, то смогу сделать то же, что сделал в свое время Сатана. Если придется, я смогу поймать Рейеса в божественное стекло, которое всегда держу при себе.
Вернувшись в материальный мир, я погладила в кармане штанов медальон и покосилась на мертвую девочку, которая явно и не думала уходить.
– Почему ты Рокета не попросила тебе почитать? – спросила я, изобразив самую широкую липовую улыбку из моего арсенала, которая так и сочилась раздражением и ацетоном.
Рокет – наш общий друг, который в пятидесятых умер в психлечебнице. А еще он гений, который знает имена всех людей, когда-либо живших и умерших на земле. Вообще всех, без исключения. Дневала и ночевала Слива с Рокетом и Незабудкой, его младшей сестрой. Хотя сильно сомневаюсь, что ночевки у призраков подразумевают сон. Заскочить к Рокету было одним из первых пунктов в моем списке дел на сегодня, раз уж с делом клиентки я практически разобралась.
Слива сложила на груди руки.
– Он не может.
– Почему?
В ответ я ожидала услышать что-то вроде «Потому что он мертвый и не может переворачивать страницы», а услышала нечто неожиданное:
– Потому что не умеет читать.
В конце концов я посмотрела на Сливу наполовину заинтересованным взглядом:
– Что значит «не умеет читать»? Он все стены исписал именами покойников.
Это и было основной задачей Рокета. Он выцарапывал тысячи и тысячи имен на стенах заброшенного дурдома. Каждый божий день. Днем и ночью. Зрелище по-настоящему завораживающее. Минут на пять. Потом подключается мой СДВ, и мне резко надо куда-то поехать и с кем-то увидеться.
– Ну ясное дело! – закатила глаза Слива. – Писать имена – его работа. Но это не значит, что он может их прочитать.
В этих словах было столько же логики, сколько и в любом реалити-шоу.
– И не для себя он их пишет, – добавила Слива, потянув меня за рукав футболки с надписью «В моем мозгу открыто слишком много вкладок», – а для нее.
По идее, я должна была быть суперски заинтригована. Вот только в шесть утра интрига почему-то не кажется такой уж интригующей. А особенно после бессонной ночи.
Я глотнула еще кофе. Влюбленно посмотрела на пар, поднимающийся над чашкой. Задумалась о том, как в ближайшие двадцать четыре часа потратить свои силы – на добро или зло. На зло, наверное, повеселее будет.
Потом, демонстрируя терпение святого на ксанаксе, я уточнила:
– Для кого, солнышко?
На меня уставились огромные детские глаза.
– Для кого – что?
Я повернулась к ней:
– Чего?
– Что – чего?
– Что ты сказала?
– Для кого – что?
Я еле сдержалась, чтобы не стереть собственные зубы в пыль.
– Если не для Рокета, то для кого они написаны?
Слива поджала губки и опять стала накручивать на маленькие пальчики мои волосы.
– Что написано и для кого?
Ну все, я ее потеряла. И вдруг воспылала жгучим желанием продать ее на черном рынке. Правда, прибыли ждать не приходится. В девять лет бедняжка утонула, так что теперь ее мало кто способен увидеть. Повезет, если смогу ее забрать обратно и возместить покупателю моральный ущерб. А потом придется пометить душу козла, который готов купить ребенка на черном рынке, билетиком в ад. Не спускать же с рук такое извращение, черт возьми!
Глотнув еще для храбрости, я объяснила так просто, как только смогла:
– Имена, которые Рокет пишет на стенах дурдома. Если он сам не может их прочитать, то для кого он их пишет?
– А-а! Имена! – Ни с того, ни с сего взбудоражившись, Слива распутала свои пальцы, содрав с меня полскальпа, и принялась нарезать круги по квартире, расставив руки в стороны. Знать бы еще на кой. – Они для Пип.
Я как раз чесала макушку, да так и застыла.
– Для Пип? – По коже побежали мурашки. – Для моей Пип?
Слива остановилась, наградила меня взбешенным взглядом и полетела дальше. Не буквально полетела, само собой.
– А многих ты Пип знаешь?
Не меньше минуты я смотрела на нее с открытым ртом. Из уголка даже слюна чуточку потекла, а мне все никак не удавалось уложить в голове то, что сказала Слива. Эх, было бы у меня в шесть утра побольше извилин! Мои-то прямые не начнут извиваться до двенадцати минут восьмого как минимум. А из-за ночной слежки все совсем плохо.
Я так и сидела, пытаясь осмыслить слова Сливы, как вдруг в спальню вошел не выспавшийся на вид сын Сатаны в одних серых пижамных штанах, низко сидящих на узких бедрах. От выражения его лица щетина казалась еще темнее. Черные волосы очаровательно торчали во все стороны. Под густыми длинными ресницами мерцали карие глаза. Клянусь, этот мужчина просто олицетворял собой расхожую фразочку «ходячий секс».
Но я не имела права забывать, кто он такой. Хватило бы и того, что его папаша – враг номер один всего человечества. А быть злющим богом из другого измерения? По-моему, многовато зла для одного тела, каким бы манящим оно ни было.
Давно надо было понять, что в нем кроется больше, чем кажется на первый взгляд. Даже спросонок походка у Рейеса источает силу. Движения гладкие и текучие, как у большущего кота. Я соскользнула на границу сверхъестественного мира и увидела тьму, плащом окутывающую его плечи. Она стекала по мощной спине и собиралась лужей у ног.
К коже слоем греха льнули желтые, оранжевые и голубые языки пламени. И пламя это тускнело во впадинах между крепкими мышцами, перемещалось от каждого движения, словно было таким же живым, как и сам Рейес.
Ничего этого Слива не видела. Ее неокрепший маленький, как и тело, ум не осознавал, что она только что швырнула в меня бомбу. С чего вдруг эти имена предназначены для Пип? Это же какой-то бред!
– К чему ты ведешь, солнце? – спросила я у Сливы, еле сдержавшись, чтобы не рассмеяться над Рейесом, когда он увидел, как звереныш приземлился у горшка с каучуковым деревом.
Слива уж точно не могла перевернуть горшок.
Но вместо нормального ответа я услышала:
– Люблю сахарную вату. Я бы на ней женилась, если бы было можно. – Посидев пару секунд, Слива «полетела» снова. – Иногда я чувствую, как она пахнет. Однажды дом горел, а я не почувствовала запаха. Не чувствую ничего: ни духи, ни макарошки, ни апельсины. А сахарную вату иногда чувствую. Розовую такую, пушистую. А ты любишь сахарную вату?
Я слегка отвлеклась – смотрела, как мой муж идет в кухню, и пыталась устоять перед ласковой улыбкой, не дать ей усыпить мои тревоги.
– Разве что дайкири со вкусом сахарной ваты, – промямлила я, не в силах отвести от Рейеса глаз.
Мы с ним погрязли в болоте коротких разговоров и неловкой тишины. И я понятия не имела почему. Не знала, что такого сделала. Неделю назад он с трудом держал при себе руки, а сейчас… Это какая-то новая пытка из оперы «хуже не придумаешь».
Знает ли он, что он бог? А что еще важнее – в курсе ли он, что я знаю, что он бог?
От таких новостей вполне можно слететь с катушек. А с другой стороны, с чего вдруг? Я же бог, почему бы и Рейесу не быть богом? Может, все сложнее, чем мне кажется. А может, нынешнее отсутствие интереса к моей персоне продиктовано чем-то другим…
Может быть, все дело в том, что получилось именно так, как и предсказывал Рейес. Я его забыла. Узнала свое неземное имя и забыла Рейеса. Он говорил, что так и будет. Хотя нет, не так. Он сказал, что я его брошу и забуду. Два попадания из двух. Но ведь амнезия – неплохое оправдание, чтобы кого-то забыть. И я точно не делала этого намеренно.
Ситуация стократно усугублялась тем, что Рейес до смерти, просто невероятно притягательный. Пижамные штаны ни капельки не скрывали того, что у него самая умопомрачительная задница из всех, что я в жизни видела. Сплошные твердокаменные мышцы с двумя впадинками над ними. Ни одна женщина с гетеросексуальной ориентацией не устоит. Черт бы его побрал!
Я вытянула шею, чтобы посмотреть, как Рейес вытаскивает из кофеварки графин с живительным эликсиром.
– Только что сварился, – сказала я, имея в виду кофе.
– А что, по-твоему, привело меня сюда?
Несмотря на тьму, голос Рейеса звучал мягко и весело. Приятно и успокаивающе, словно пытался усыпить мою бдительность.
– Иногда я ем ее на завтрак, – сказала Слива, остановившись между журнальным столиком и диваном цвета сливок, и ткнула пальцем в сторону Рейеса: – А он хоть иногда ест на завтрак сахарную вату?
Рейес вышел из-за стойки, повернулся к нам и глотнул из черной чашки, которую держал в руках.
– Нет, – ответила я. – Он как страшный серый волк. На завтрак ест только маленьких девочек.
– Неправда, – сказал Рейес, не опуская чашку. Голос его был глубоким и сладким, как ириски. – На завтрак я ем больших девочек.
Слива застыла и задумчиво сморщила нос. Слава богу, наши игривые подшучивания понять она не в состоянии.
– Поймала плохого парня? – поинтересовался Рейес, глядя на меня тяжелым взглядом.
Я крутанулась на стуле, который приволокла к окну, поджала под себя ноги и уставилась на горизонт.
– В этот раз никаких плохих парней не было. Зато был мужчина, который день за днем пытается выжить.
– Как и все мы, – отозвался Рейес.
Я резко развернулась и уставилась на него пристальным взглядом. Он тоже смотрел на меня, причем подозрительно сощурился, отчего густые ресницы чуть не перепутались. Вот интересно, имеет он хоть какое-то представление о том, как действует на женщин? Рейес, который пытается выжить день за днем? Ага, как же!
Слива снова приземлилась, теперь на журнальный столик, и закачала под ним ногами.
– Мне нравится, как вы тут все обустроили.
Рейес улыбнулся и ушел в кухню. Надеюсь, чтобы приготовить мне завтрак чемпионов, что бы это ни значило. Я воспользовалась шансом поглазеть на то неизмеримое пространство, что когда-то было моей микроскопической квартиркой. Свою коробочку я не видела девять месяцев, восемь из которых провела в монастыре (долго рассказывать), а один – в полнейшей амнезии и в должности официантки кафе на севере штата Нью-Йорк.
За время наших последних приключений Рейес каким-то чудом успел отремонтировать дом. Весь, целиком. Снаружи здание практически не изменилось. Что-то починили, что-то хорошенько почистили. Зато внутри все поменялось кардинально. В каждой квартире провели капитальный ремонт. Студенты и долгосрочные обитатели постепенно переезжали в только что отремонтированные квартиры, а их бывшие жилища постигала все та же участь. Но только третий, самый верхний этаж удостоился особого внимания.
Теперь здесь всего две квартиры, наша и та, где живет Куки, и каждая из них представляет собой километры сплошной роскоши.
Техэтаж частично разобрали, и теперь потолки в половине квартиры поднимались на семь с лишним метров вверх. Над головой зигзагами пересекались металлические балки. Снаружи, на плоской части крыши, разбили два смежных сада с небольшим прудом, фонариками и настоящими цветами. Клянусь, весь дом выглядит волшебно.
Когда впервые за долгие месяцы Рейес привез меня домой, запертой оказалась лишь одна комната, и он наотрез отказывался мне ее показывать. Вот только закрытые двери никогда не были для меня преградой. На следующий день после моего возвращения Рейес ушел раньше меня, а я, само собой, вломилась в запертую комнату. Включила свет и остолбенела. Стены были раскрашены в мятно-зеленые полоски с изображениями цирковых животных. А еще там стояла детская кроватка. Это была комната Пип, и трещина в моем сердце стала шире и длиннее.
– Пойду узнаю, не хочет ли Незабудка в классики поиграть, – заявила Слива и испарилась, а я не успела сказать ни «До свидания», ни «Наконец-то!».
Я покосилась туда, где она только что сидела, и увидела новый роскошный диван кремового цвета. Его Рейес явно купил не на гаражной распродаже, где когда-то я покупала свой диванчик. Звали ее Софи, и я частенько думала о том, что с ней случилось. Тоскует ли она по жизни до свалки? И не важно, что мне пришлось отдать за нее несчастных двадцать баксов. Софи была рядом целую вечность. От одной только мысли, что ей пришел конец, сердце кровью обливается.
И вдруг меня осенило. На тему все тех же брошенных вещей.
– Эй! – крикнула я Рейесу, ощущая растущую тревогу. – Куда ты дел миссис Аллен и Пипи?
Пипи, он же Принц Филипп, – престарелый пудель, который ради меня как-то сражался с демоном и изо всех сил пытался спасти мне жизнь. Они с миссис Аллен жили чуть дальше по коридору от меня уже тогда, когда я сюда переехала. Если кто и заслуживал одну из новехоньких сияющих квартирок, то точно эти двое.
Рейес опустил голову.
– Родственники отправили ее в дом престарелых.
От беспокойства я тут же вскочила на ноги.
– Что?! Почему?
Рейес стиснул зубы:
– С тех пор как мы уехали, много воды утекло.
– Ты должен был мне сказать.
– Это произошло месяц назад. Тогда ты даже не знала о ее существовании.
Я застыла, впитывая смысл только что услышанного. Он прав. Но от этого ни капельки не легче.
– Где она?
– В доме престарелых в Норт-Вэлли.
Я мысленно пообещала себе во что бы то ни стало навестить миссис Аллен.
– А Пипи где?
– Какой такой Пипи?
– Ее пудель. Который, между прочим, спас мне жизнь.
Рейес с трудом сдержал улыбку.
– Он с ней. Учреждение, где находится миссис Аллен, допускает постояльцев с животными.
– Слава богу!
Я упала на стул и уперлась подбородком в спинку. Рейес прав. Многое изменилось. Включая и состояние моей чашки. Я поднялась и пошла в сторону мистера Кофе.
– Сделаю еще. Так что, если хочешь после душа добавки, все будет готово.
Глядя в свою чашку, Рейес пожал широким плечом. Вторым он прижимался к проему в стене, ведущему в кухню, достойную лучшего в мире шеф-повара. Босые ноги были скрещены. Я пошла медленнее, запоминая каждую деталь этого зрелища.
– Не уверен, что хочу сегодня принимать душ, – сказал Рейес.
– Это еще почему?
На красивых губах заиграла ухмылка, от которой испарялись трусы, и которая легко могла посоперничать с воскресным грехом.
– Твоя бабушка Лиллиан… до сих пор подглядывает.
Я так и застыла на полушаге, осознав наконец весь смысл словосочетания «парализовало от стыда».
Еле слышно усмехнувшись, Рейес поставил чашку и пошел в ванную.
– Бабуля Лил! – тут же заорала я, призывая родственницу.
Бабушка Лиллиан умерла в шестидесятых и уже тогда была пожилой женщиной, но это нисколько не мешало ей наслаждаться всеми радостями поколения хиппи вкупе с цветастыми платьями и бусами братской любви. Мне всегда казалось, что в таком возрасте лучше воздержаться от дозы кислоты, но…
– Сладкая тыковка! – поздоровалась бабуля Лил, но ее голос был таким же пустым, как рот без вставной челюсти.
Бабушка Лил даже не смотрела на меня. Ее взгляд сразу же стал блуждать в поисках сына самого зла и мигом прилип к нему, как лазерная боеголовка. Проходя мимо, Рейес подмигнул ей. Клянусь, я думала, она растает в разноцветную лужу не отходя от кассы.
– Бабуля Лил! – укоризненно зашипела я. – Мне казалось, что мой муж не до такой степени тебе нравится!
– Ох, тыковка! Я ж его голым видела. Что там может не понравиться?
Бабушка Лиллиан поиграла бровями, а у меня самым обалдевшим образом отвисла челюсть. Обалдела я потому, что впервые в жизни мне нечего было сказать. На ум не пришло ни одного саркастичного ответа, ни единого остроумного комментария. Потому что она была права на все сто, а по смыслу ее слова не могли поспорить даже с проливным дождем в иссушенной пустыне.
Я опять глянула на мужа. Обласкала взглядом спину, где под кожей от каждого шага перекатывались мышцы. Квартира стала намного больше, так что и идти до ванной надо было дольше. Больше шагов – больше перекатываний.
Что-то перекатывалось волнами и внутри меня. Какая-то смутная тревога. Столько всего изменилось! А я никак не могла приспособиться. И это подводит меня к третьей, но далеко не последней причине моего уныния.
Мой муж не прикасался ко мне уже много дней. Точнее – с самого возвращения. Обычно его от меня не оторвать, а сейчас он уже неделю избегает всяческих намеков на интим. И это была очень долгая, полная одиночества неделя, которая стала еще более одинокой, когда я совершенно случайно наткнулась на чек, выписанный на адрес Техасской службы опеки детей.
Рейес платил алименты. А значит, у него есть еще один ребенок.
Я закрыла глаза и в тысячный раз за последние дни попыталась понять, знаю ли вообще того, за кого вышла замуж.