Уважаемые читатели! Скачать книгу для ознакомления в электроном виде вы можете бесплатно у нас с сайта и купить в бумажном виде в интернет-магазинах Озон, и Read.ru Приятного прочтения!
У каждого вампира есть Мастер. Тот, кто оборвал однажды его человеческую жизнь и подарил новую – темную, вечную. Так, как сделал пятьсот лет назад могущественный «ночной охотник» Ридрек, убивший жену и сына Уильяма Торна, а его самого, из минутного каприза, обративший в вампира… Прошли века. Уильям, осевший на Глубоком Юге, в Саванне, притерпелся к новому существованию. Но ненависть к Мастеру не умирала в нем никогда. И теперь, когда Ридрек приезжает в Саванну, дабы завладеть этим городом и его «темными» обитателями – вампирами, оборотнями, колдунами и жрицами древнего культа Вуду, – Уильям решается совершить едва ли не самое тяжелое преступление для вампира – бросить своему создателю смертельный вызов…
Перевод: Анастасия Куклей Издательство: АСТ, АСТ Москва, Харвест Формат: FB2
Посвящается Т. К.
Река времен, волною за волной Детей своих уводит за собой. И меркнут, растворяются их тени В тумане предрассветных сновидений. Исаак Уоттс
Саванна, штат Джорджия 2005 год н. э.
Письмо Уильяма, вампира Меня зовут Уильям Кайлер Торн. Я был солдатом, ученым, праздношатающимся бездельником и донжуаном. Но каким бы путем я ни шел, что бы ни делал, самое главное во мне неизменно. Я всегда остаюсь убийцей людей. Хищником. О, я имел дело с множеством женщин. Они были со мной в горе и в радости. Иных я использовал, чтобы утолить свой голод, а с другими просто забавлялся. Я срывал поцелуи с губ самых прекрасных куртизанок на земле, прежде чем воплотить в жизнь свои низменные желания. Но холодная голубая кровь моих жестоких предков манит меня к теплу и жизни. Женщины нужны мне как пища. Ведь я – кровопийца. Я топтал землю пять веков – плюс-минус десять лет не в счет. Двести из этих пятисот лет узы крови связывали меня с моим создателем, я вынужден был охотиться бок о бок с ним – с этим выродком и убийцей, который не заслуживает ничего иного, кроме как хорошего удара остро заточенным колом. По прошествии сотен лет все еще помню, каково это – быть человеком. Помню и смерть: мучительная боль и полет в бездну. А потом – словно рывок веревки, остановившей падение в могилу. Теперь веревка более не нужна мне, я бессмертен – благословен и проклят.
Обратившись в нежить, я сперва избрал карьеру солдата, и поле боя исправно кормило меня. Я видел бессчетное множество смертей, обуянный жаждой крови, разрывал клыками человеческую плоть, уподобляясь римским боевым псам или стервятникам, этим вечным спутникам человеческих войн. Я убивал слабейших, пил кровь умирающих. Забавное пристрастие людей к истреблению себе подобных пришлось как нельзя более кстати: я никогда не голодал. Почти двести лет англичане и французы, погрязшие в своих замечательных сварах, были для меня неиссякаемым источником пищи. Затем я обратил взгляд за море – к Америке с ее войной за независимость, к людям, старательно убивающим друг друга в борьбе за эту страну. Будучи наполовину шотландцем и наполовину англичанином, я, наверное, должен был предпочитать «красные мундиры», как называли их мои мятежные соседи из Нового Света. Однако обнаружилось, что кровь мятежников обладает лучшим, если так можно выразиться, букетом. Она оказалась более вкусной и питательной. Настоящая живительная влага… Нет, я не благородный мститель и не борец за справедливость. Но и не жестокий убийца, каким меня создавали. Я – всего лишь последнее бледное лицо, которое умирающий солдат видит над собой на поле боя, прежде чем окунуться в забвение… Зимой 1778 года я прибыл в Саванну, этот увядающий город-цветок, привезя с собой недурной запас золота и выдуманную британскую фамилию – Торн. Как раз к тому времени город захватили англичане, и у меня не имелось оснований ссориться с ними. Кругом рекой лилась кровь, так что я решил задержаться в окрестностях Саванны. Были у меня на то и другие причины, но я не вижу необходимости их озвучивать. Скажу просто: этот город и его темные дела мне понравились. Точно так же, как может нравиться зима. Местное лето приносит с собой удушливую жару, способную породить кровожадность даже в мертвом сердце. Человеческая природа такова, какова она есть, каждое кровопролитие – пир для гурмана вроде меня. Прав был тот, кто сказал, что у американцев есть огонь в жилах, я ощущаю их ярость, как акула улавливает в морском течении запах крошечной капли крови. Итак, я отринул бродячую жизнь пса войны и поселился в городе на побережье. Мы с акулами братья. Они ничего не боятся и путешествуют в подводной тьме – безмолвные убийцы, терпеливо ожидающие малейшего намека на запах покинутого и умирающего. Они улавливают тончайшие флюиды безнадежности и отчаяния, а после кидаются на беззащитную жертву и убивают безо всякой жалости. Я вел жизнь джентльмена, богатого бездельника. Вечерами посещал приемы и светские рауты, курил сигары и потягивал портвейн в элитных игорных домах и дорогих борделях, а по ночам бродил по темным улицам, чтобы утолить свою жажду крови. В этом городе я имею все, что мне нужно. Дом «моих предков» (а на самом деле – мой собственный, как нетрудно понять, я и есть тот самый предок) находится в одном из городских кварталов возле площади Хоутон. Этот квартал целиком принадлежит мне, равно как и несколько торговых предприятий на берегу реки. Я всегда считал предпринимательство приятным занятием, которое к тому же не позволяет застаиваться нашим мозгам. Вдобавок обладание частью прибрежной зоны позволило приобрести собственные доки в порту Саванны. Даже чудовища временами берут отпуск. Возможно, вы захотите узнать побольше и о других моих развлечениях. Или о тех немногих людях, которым я доверяю. Однако я не намерен об этом рассказывать. И уж точно не стану разглашать свое настоящее имя или сообщать, где сплю, когда светит жаркое солнце. Тайны – моя собственность, равно как и веления злобного темного сердца. Эти несколько строчек написаны лишь для того, чтобы предупредить: зачастую иные существа, непохожие на вас, могут оказаться совсем рядом. Очень близко. Будьте осторожны, привечая чужаков.
Саванна, штат Джорджия 2005 год н. э.
Письмо Джека, вампира Меня зовут Джек Макшейн. Вы, должно быть, хотите знать, что я помню о своем человеческом бытии? О жизни до того дня, когда я встретился с Уильямом? Что ж, я помню голод. И войну. Помню ребенка с постоянно урчащим от недоедания желудком, Я грезил о еде. Мне виделись горы хлеба и мяса высотою до неба, мерещились фрукты из бескрайних садов, капуста и картошка с полей, протянувшихся на многие мили. Я представлял масло и яйца – предел мечтаний. В моем воображении братья и сестры были здоровы и упитанны, а мама весела и розовощека. Сейчас я даже не помню их лиц. Все, что осталось в моей памяти – ввалившиеся глаза, безразличные взгляды и тщедушные тела. Да еще стенания матери, оплакивающей тех из нас, кто не выжил. В дни своего детства я не гонял по мостовым стеклянные шары и не запускал змея, как обычно делают мальчишки, Мой отец, иммигрант, «фермер от земли», воспитывал детей, обращаясь с ними как с рабами, которых не мог себе позволить. До приезда в Америку он жил в городском аду сырого, закопченного Белфаста, среди мусорных куч и грязных прачечных, бегая по булыжным мостовым и стараясь не попадаться на глаза старшим мальчишкам – таким же отчаявшимся и голодным, как и он сам. В стране больших возможностей, на этой новой многообещающей земле, мы с братьями и сестрами – теми, кто выжил, – росли на диете из кукурузной каши и бесконечных побоев. Папаша мог исколошматить меня за то, что я слишком медленно доил корову. Или за то, что свистнул яблоко, которое можно было продать. Или за то, что помог сестрам собрать их меру хлопка… Мама давно уже была лишь бледной тенью женщины, безвольной куклой, покорно гнувшейся под железной рукой отца. Когда я достаточно вырос, чтобы дать сдачи, я ее дал. Едва мне сравнялось семнадцать, я почел за лучшее уйти из дома, пока мы с отцом не убили друг друга. Так что я отправился в большой город Саванну и устроился работать в доки. Со временем в моей миске появилась еда, а в кармане завелись доллары. Однако стоило мне ощутить вкус новой жизни, как началась война, и я оказался во власти вечного голода и бесконечных сражений. Из-за блокады города производство сошло на нет, и бедным трудягам вроде меня не осталось иного выбора, кроме как вступить в войска Конфедерации. К 1864 году наш паек состоял из кишащих жучками галет и горячей воды, которая лишь мимоходом свела знакомство с кофейными плантациями. После того как этот чертов военный гений Шерман спалил Атланту, его армия повернула на восток, к морю, продвигаясь по главной железной дороге Джорджии. Трем бригадам джорджийского ополчения из Мэйкона было приказано задержать северян, рвущихся к Огасте с ее арсеналами и литейными цехами. Тогда нас определили к генералу Чарльзу Уолкотту, мы оказались перед правым флангом войск Шермана, направленным не к Огасте, а к Саванне. Бригадный генерал конфедератов Плезант Филиппс – проклятый ублюдок с самым дурацким именем, какое я когда-либо слышал, – послал нас в атаку на отряд северян, засевших за железнодорожной насыпью. Мы бежали по открытому полю, а потом вверх по холму. Дрожа от страха и ярости, я огляделся вокруг и увидел остатки ополченцев из Джорджии. Горстка крепких парней вроде меня – и сотни стариков и зеленых мальчишек. Будь у меня шанс, я пристрелил бы идиота Филиппса… но едва трубач дал сигнал, пришлось двигаться через поле вслед за товарищами. Помню, как, глядя в дула винтовок, я размышлял о превратностях судьбы: выходит, надо было пережить голод и все прочие неурядицы только затем, чтобы получить пулю в голову… А следующее воспоминание – ослепительная вспышка и удар в живот, швырнувший меня на влажную землю. Очнувшись, я понял, что наступила ночь, а я слышу старое доброе бурчание своих кишок. Только на сей раз виной тому был не голод, а рана у меня в животе. Кровь выплескивалась наружу с каждым новым ударом сердца. Вот так-то. Столько лет я боролся за выживание – и все для того, чтобы сдохнуть на заболоченном поле среди трупов убитых конфедератов. В преддверии последнего вздоха я проклинал небеса, не заботясь о том, что это может стоить мне рая… А в следующий миг я ощутил его присутствие… Что-то приблизилось ко мне, разом и горячее, и холодное, одновременно и живое, и мертвое. Нечто злое… обуянное голодом. Оно склонилось надо мной, глаза его мерцали, словно у адской гончей, а клыки были измазаны кровью. Таким я впервые увидел Уильяма. – Им уже не помочь, – сказал он, кивнув на тела моих товарищей. – Но ты сам… ты хочешь жить? Я хотел. – Клянешься ли ты служить мне, пока существуешь на земле? – спросил он. – А мне не придется голодать? – отозвался я. Уильям ответил: – Во имя адовых врат! Никогда! – Тогда – да. Я буду служить. Слова эти – последнее, что я помню в своей человеческой жизни. Все остальное, как говорится, – достояние истории.
ГЛАВА 1 Саванна, штат Джорджия Октябрь 2005 года
Уильям Обнаженная девушка лежала на столе, покрытом черной кожей. Ее запястья и лодыжки были крепко связаны, а голову покрывал глухой капюшон из черного атласа. Спускаясь до подбородка, он оставлял открытой лишь шею. Маленькая овечка, приготовленная для жертвоприношения, – она не могла меня увидеть. Единственным звуком, нарушающим тишину в комнате, было ее прерывистое дыхание. Девушка трепетала, как пойманная в силок птичка, и атлас чуть заметно подрагивал. Я подошел ближе, вдыхая чудесный запах ее страха. Моя подруга Элеонора, хозяйка веселого заведения на Ривер-стрит, дважды проверила веревки, а потом с тихим смешком объявила: – Кушать подано! – Пришла пора становиться вампиром, – произнес я, отчетливо выговаривая каждый слог. Девушка знала мой голос. Она громко вздохнула и вытянулась на черном столе, изгибая спину, предлагая себя, желая… Но милой куколке придется подождать. Ожидание было частью игры, и я не собирался разочаровывать свою овечку. Я обернулся к Элеоноре и посмотрел ей в глаза. В ответ она опустила взгляд, играя робкую девицу. Уловка – и ничто иное. Да, Элеонора была человеком, но даже если она и впрямь боялась меня, то никогда бы этого не показала. Полное отсутствие у нее здравого смысла было еще одной особенностью, которая притягивала меня к Элеоноре с первых дней нашего знакомства. – Приду тотчас же, как закончу. Я коснулся платья Элеоноры, потом провел кончиком пальца по хвосту змеи, вытатуированной у нее на груди, над сердцем. И сердце ответило на прикосновение, ворохнулось, застучало чаще, предвкушая нашу игру. Элеонора отступила и отвернулась, собираясь уйти. Помедлив, глянула на меня через обнаженное плечо, на ее губах заиграла улыбка, достойная дьяволицы. – Можешь не торопиться. У нас вся ночь впереди. Моя подруга вышла из комнаты, и едва уловимый аромат предвкушения секса последовал за ней, когда она закрыла дверь и заперла ее за собой. Я же снова обратил все свое внимание к маленькому деликатесу на столе. Голод моего тела ни на миг не позволял забыть о нем – точнее, о ней. Я чувствовал, как мои холодные вены расширяются и теплеют, предвкушая пиршество. И все же я медлил. Выждав немного, я неторопливо приблизился к столу. – Привет, моя сладкая, – сказал я, расстегивая рубашку. Нет смысла пачкать ее кровью и утруждать девушек Элеоноры лишней стиркой. Плоть к плоти – так будет гораздо лучше. Я позволил материи соскользнуть с плеч и уложил ее красивыми складками между бедрами моей красавицы. Девушка вздрогнула от прикосновения тонкой ткани. – Привет, – ответила она едва слышным шепотом. Я коснулся плоского живота, погладил шелковистую кожу. Потом рука скользнула выше, подбираясь к сердцу. – Ты долго ждала? – спросил я, лаская левую грудь девушки и наблюдая, как сосок твердеет, соприкасаясь с моей холодной кожей. – Вечность… – сказала она завораживающим шелестящим голосом. Моя рука поднималась все выше, до тех пор, пока пальцы не сомкнулись на шее девушки. Набухшая сонная артерия пульсировала под моей ладонью, и я едва мог совладать с искушением. Я был совершенно пуст, жажда становилась невыносимой. Под этой бледной кожей бежит кровь… Теплая… Живая… Один легкий укус – и она хлынет мне в рот, наполнит меня, опьянит, утолит жажду. Я наклонил голову к руке девушки, привязанной к металлическому кольцу, и взял губами один из ее тонких пальцев. Он вздрогнула и застонала, когда я чуть стиснул палец зубами и пососал его. Чудный, дразнящий вкус… – Пожалуйста… – умоляла она. Ее вкус был подобен вкусу жизни. Ошеломляющий. Мою кожу покалывало от желания, и я закрыл глаза, борясь с пустотой внутри. «Возьми все», – слышался в голове безжалостный голос моего создателя. Да, я мог бы взять все – вцепиться в нее, как жадный ребенок, осушить до дна – и все же не насытиться. Однако я никогда бы так не поступил, и у меня были на то собственные причины. Я провел языком по маленькой ранке, чтобы унять кровь, наслаждение ожидало нас впереди. – Всего лишь «пожалуйста»? Пожалуйста – что? – спросил я, играя с ней. Не сейчас. Люди всегда торгуются. Удовольствие, боль – все становится предметом торга. Хищники превыше этого. Они берут все, что захотят и когда захотят, жертва не имеет права голоса. Сейчас промедление было пыткой для нас обоих – и вело к наслаждению. Я вытянулся на столе подле моей жертвы, приблизив лицо к ее закрытой атласом щеке. Мы дышали одним воздухом. Каждый из нас страстно желал того, что мог дать другой. И все же вне этой комнаты мы никогда не узнали бы друг друга. Здесь были только голоса, вздохи, биение сердец… Тук… тук… тук… И ошеломляющий вкус. – Пожалуйста – что? – поддразнил я девушку, наклонившись к ее уху. Вместо ответа она повернула голову, обнажая… нет – предлагая чудную шею с бьющейся, пульсирующей артерией. Челюсть свело от желания укусить, но вместо этого я лишь провел языком от ключицы до мочки уха, заставив мою маленькую овечку вздрогнуть от неожиданности. Я видел бледные шрамы, оставшиеся от других ночей, других… предложений. Не было нужды убаюкивать эту девушку мягкими отвлекающими видениями. Она ждала этой боли, желала ее, умоляла о ней… пожалуй, даже рискнула бы жизнью ради своего извращенного удовольствия, но это была моя игра. Я сделаю одолжение, когда сам того захочу… И наконец-то время пришло. Да, каждый из нас получил то, что хотел. Я опустил свою холодную руку на ее грудь напротив сердца и резко надавил. Вздох девушки превратился в стон, когда я впился в шею, крепко стиснув ее зубами. Окунаясь в океан боли, жертва вскрикнула и выгнулась над столом. Сладкая, как мед, теплая кровь хлынула мне в рот. Роскошная. Опьяняющая. Ах, если бы только маленькая овечка знала, как тонка линия между жизнью и смертью. Как легко мог бы я высосать жизненную эссенцию до последней капли, осушить мою жертву – пить, пока опустевшее сердце не остановится. Знай моя красавица, что она стоит на пороге смерти – попросила бы меня остановиться? Или молила бы о продолжении? Я не знал. Как и подобает джентльмену, я сумел вовремя остановиться. Пока живительная влага текла в меня, я думал не о собственных удовольствиях, но о моей маленькой овечке. Кровь за боль – таково было наше порочное соглашение. Я провел ногтями по груди девушки, по старым рубцам, оставив под соском длинную кровоточащую царапину. Ее слезы, вытекающие из-под атласного капюшона, смешивались с крошечными капельками крови, и я собирал их языком. Этот будоражащий вкус манил меня, искушал снова приникнуть к ее шее и сосать, сосать без остановки, пока сосуд не опустеет. И я знал, что девушка никогда и ни за что не попросит остановиться. Кровь, боль – и наслаждение… Однако я сам знал, когда следует прекратить. Приблизившись к этой границе, снова провел ладонью по телу девушки, опускаясь все ниже, пока мои теплеющие пальцы не погрузились в ее влажное лоно. Тело маленькой овечки вздрогнуло в судорогах оргазма, и последние теплые капли крови скользнули мне в рот – как плата за наслаждение. Я отступил, напоследок осторожно коснувшись языком ее шеи. Пресыщенная, слишком слабая, чтобы хотя бы пошевелиться… лишь атлас капюшона задрожал, когда девушка прошептала: – Когда я смогу вернуться сюда? – Когда я тебя позову. – Я сделаю все, что ты захочешь. – Да, моя сладкая. Сделаешь. Говорил ли я, что этот прибрежный город принадлежит мне? Саванна – мой дом и убежище, стоящая плотиной между мною и пустотой тьмы за спиной. Этот город по праву считается излюбленным местом призраков. Здесь было пролито много крови, и значительное ее количество – не без моего участия. Впрочем, если вдуматься, людям не особо нужна помощь в таких делах. Бесконечная череда войн доказывает подобную мысль как нельзя лучше. Кровь пропитала мощеные улицы и жирную землю заросших парков Саванны, ее испарения подобны тяжелому туману, покрывающему могилы. Эффект может быть… да, ошеломляющим, однако местные жители давно привыкли к необычному. Временами – в День всех святых или на равноденствие – духи беззастенчиво ходят по улицам, и тонкий мир приоткрывает свои невидимые двери. Впрочем, возможно, что все это чушь. Люди порой бывают такими странными!.. Я? Я – реалист. Я способен видеть сквозь иллюзии и чары – людей и тех, кто людьми не является. Я шагаю по тьме, иду сквозь городскую историю, я дружен с невидимым миром. Призраки мне не досаждают, поскольку я сам – смерть… и ношу ботинки за семьсот долларов. Теперь же, этой ночью, когда я сыт и наполнен до краев, все мои помыслы обращены к сексу. Наверху ждет невероятная женщина Элеонора, которая однажды поклялась убить меня, если сумеет. Не утруждая себя стуком, я повернул ручку и открыл дверь. Шесть часов до рассвета. Пусть же игра начнется! По всей комнате расставлены свечи, испускающие аромат магнолий, и все же я чувствую запах Элеоноры. Мне не нужен свет, чтобы отыскать ее. Я уловил бы ритм ее сердца даже в непроглядной тьме подземелий. Швырнув рубашку на стул времен королевы Анны, стратегически удачно расположенный напротив кровати, я чуть помедлил, прежде чем разуться. Сегодня вопреки обыкновению пушистые перины на кровати не были покрыты шелками и атласом. Египетский хлопок, расстеленный для меня, соперничал белизной со свежевыпавшим снегом. Должен признаться: алая кровь на белых простынях меня несказанно – как это говорится в наши дни – заводит. У всех есть свои причуды. Даже у нежити. Я повожу плечами, расслабляя мышцы и представляя собой отличную мишень. Потом поднимаюсь на ноги, чтобы снять штаны. Скоро, очень скоро… я это знаю. Возможно, Элеонора сумеет удивить меня этой ночью. Впрочем, не так-то просто удивить существо, прожившее на свете пять сотен лет, но я готов дать Элеоноре шанс. А вдруг получится? Раздевшись донага, ложусь на огромную кровать. Кровь моя бурлит от жажды и вожделения. Нынче ночью я даже не подумаю о сне. – Элеонора, – шепчу я, – где бы ты ни была, приди… приди ко мне… Она недвижна, но в тишине я слышу ее дыхание. Изображая скуку, закидываю руки за голову и обнажаю грудь. Мое бессмертное черное сердце ничем не защищено и открыто. Теперь в комнате стало совсем тихо: Элеонора задержала дыхание. И вот она плавно поднимается с пола возле кровати. Безупречное тело обнажено, на ней нет ничего, кроме татуировок и бусин, вплетенных в черные волосы. В темных глазах – обещание высшего наслаждения, человек, зачарованный этим взглядом, мог бы и не заметить, что Элеонора прячет руки. Но я не человек, и потому – заметил. Впрочем, это не мешает мне манить Элеонору к себе – взглядом и силой желания. Медленно, словно демонстрируя покорность, она протягивает руки вперед и показывает мне раскрытые пустые ладони. Ее пальцы прикасаются к моему телу, дразнят, играют, возбуждая меня все больше и больше. Потом в дело вступают губы… О! Элеонора умеет доставлять наслаждение, и мы оба знаем правила игры. Эта женщина обладает даром обольщения, который уже стал легендой. Однако для меня дело не только лишь в этом. Здесь нечто большее. Она ложится сверху, извивается на мне, гладит грудь, даря свое тепло. Наши губы встречаются. Язык Элеоноры ныряет в мой рот, скользит по зубам, касаясь клыков. Я чувствую, как женщина дрожит от возбуждения. Она пробует кровь на вкус и хочет еще. Элеонора разделила бы со мной сумрачное будущее, если бы я позвал ее, но она знает, что этого никогда не случится. В моем сердце живет древняя ненависть, которую должно подавить и перебороть. Кроме того, бессмертие нежити аннулирует возможность обрести жизнь вечную, и я не уведу Элеонору во тьму – для ее же блага. А может быть – и для моего собственного. Пусть я проклят, однако совесть у меня есть. Элеонора касается языком кончика моего клыка, и я ощущаю дразнящий вкус ее крови. Нарастающее возбуждение и жажда бушуют во мне, как огненная буря. Если я не проявлю, осторожности и стану потакать Элеоноре в ее желаниях, она сумеет меня убить. Или же вынудит убить ее. Я целую женщину, притягивая ее ближе и ближе. Наши тела все крепче прижимаются друг к другу, Элеонора разводит бедра, принимая меня в свое лоно. Мы сливаемся воедино в первозданном танце секса и смерти – и движемся к краю. Она бесстрашно смотрит мне в глаза. Люди редко отваживаются взглянуть в лицо смерти. Элеонора называет меня красивым, возможно, для нее это действительно так. Я не помню своего лица и не знаю, на что похож взгляд моих лишенных души глаз. В ночь инициации я утратил свое отражение. – Мой прекрасный зеленоглазый ангел-убийца… – шепчет Элеонора. Она одаряет меня томной дразнящей улыбкой. – Или ты дьявол с лицом кинозвезды? Пришел забрать остатки моей души? В этот миг я ощущаю движение ее рук. Одна скользит по моим волосам, и острые ногти царапают кожу на голове. Вторая же почти не оставляет времени подготовиться. Я рефлекторно вскидываю собственную руку и хватаю Элеонору за горло. Я мог бы убить ее, просто стиснув пальцы, но она раздвигает мои бедра, обволакивая меня теплом своего лона. А потом – вскидывает руки над головой. Женщина сжимает острый, причудливо украшенный ясеневый кол, направленный мне в сердце. Наши взгляды встречаются, и я вижу перед собой человека, который почти ровня мне. Не потому, что Элеонора сильнее или хитрее большинства людей, нет. Но она сделала то, что мало кому удавалось на протяжении всех этих столетий: отыскала слабое место в моей защите. Эта женщина обнаружила мое желание умереть. Променять один ад для нежити на другой… Элеонора тяжело дышит. Ее грудь вздымается и опадает, когда она пытается вдохнуть хоть толику воздуха, борясь с железной хваткой моих пальцев на своем горле. В свете свечей кажется, что вытатуированная змея оживает на ее коже. Клеопатра прижала к груди змею… и погибла. Я медлю, наслаждаясь ощущением смертельной опасности почти также сильно, как нашей близостью. Впервые в такой игре я возбужден сильнее, чем Элеонора. С яростным криком она обрушивает кол вниз. Ее движение кажется мне медленным – словно во сне. В моем сознании несколько мгновений растягиваются в минуты. Это чудесное умение позволяет мне насладиться каждой следующей фазой действа – мимолетной улыбкой, предшествующей крику, малейшими сокращениями мышц на груди, движениями змеи, которая словно бы оживает, когда Элеонора наносит удар. Кол протыкает кожу и ударяется о ребро, прежде чем я успеваю выбить его из рук Элеоноры. Мы тяжело дышим, словно долго бежали. Я почти не чувствую боли, мое тело сотрясается от возбуждения и ненависти. Ненавижу слабость, которая заставляет меня жаждать смерти – закономерного результата моего бунта. А эта женщина понимает все. Глаза Элеоноры светятся торжеством. Она проводит рукой по моей груди, прикасаясь к ране, и ее пальцы окрашиваются кровью. Искусительница – она подносит руку ко рту и слизывает свидетельство моей слабости. Элеонора знает, что будет дальше, как знаю и я. Ярость, секс и нечто похожее на покорность – с моей стороны, поскольку теперь я не могу остановиться. Я не позволю ей пить свою кровь, но не могу помешать упиваться моим возбуждением. Движением руки я опрокидываю Элеонору на спину и прижимаю к кровати. Теперь моя очередь. Я вхожу в нее, все глубже и глубже, не торопясь, заставляя женщину кричать и умолять о продолжении. Она вот-вот кончит, я – тоже, прижимаю губы к ее шее, стискивая зубами кожу, моя милая кричит громко – вот она, радость… Сейчас жизнь и смерть кажутся равно желанными, и то, и другое ведет к высшему наслаждению. Элеонора и моя овечка похожи – более чем сами могут осознать. Я вдавливаю Элеонору в кровать, наполняя ее, но не утоляя голода. Руки комкают и разрывают простыни в тщетной попытке унять судороги моего – такого живого – тела. И в этот миг я ощущаю себя почти человеком. Впрочем, не назвал бы это поводом для гордости. Люди имеют слишком много… изъянов. Однако и я когда-то был человеком и в те времена чувствовал себя по-настоящему счастливым. Я опустил стекло в кабине эвакуатора, подставил лицо холодному ветру и вдавил в пол акселератор, жалея, что этот грузовичок и вполовину не так быстр, как мой любимый «шевроле корвет». Врубил радио, настроив его на канал кантри. Мерль Хаггард встретил свой двадцать первый день рождения в тюрьме и вынужден был жить, не надеясь на досрочное освобождение. Жизнь! Удивительная это все-таки штука. Я буксировал машину, которую клиент разбил и бросил на дороге в нескольких милях от города. Он звякнул другу по мобильнику, попросив забрать его, и теперь спешил домой, к теплу и уюту. Я не винил этого парня. Неизвестно, какие чудовища могут встретиться за городом в ночной темноте. Особенно если этот город – Саванна с его извечными сверхъестественными штучками.
Все размещенные здесь
произведения представлены исключительно для предварительного
ознакомления и в целях популяризации и рекламы бумажных изданий.
Согласившись выполнить необычное поручение, Кассия Блэкбоу получила взамен проклятие, которое многие бы посчитали величайшим даром. Однако на деле все обернулось нагромождением проблем. Ведь и сама Кассия стала величайшей драгоценностью, которой многие не прочь завладеть. Как теперь отличить настоящую дружбу от лести, любовь от корысти, искренность от притворства? Как остаться собой, когда все кругом говорят одно, а делают другое? Кассию затягивает водоворот событий, в результате которых она чуть было не стала… Впрочем, именно об этом и рассказывает эта удивительная история.
