Здесь умерло четыре сотни человек. Я молю бога о том, чтобы у вас дела обстояли лучше. Из-за карантина в городе отменили праздник Весенних Лун, а обычные маскарады встречаются столь же редко, как мясо и яйца.
У большинства детей в нашем районе болезнь вызвала довольно специфические побочные эффекты. Волосы одной девочки за одну ночь из золотистых стали черными. Лицо шестилетнего мальчика покрылось шрамами, хотя никто до него не дотрагивался. Другие доктора тоже напуганы. Прошу вас, дайте мне знать, происходит ли у вас то же самое, сэр. Я чувствую, что что-то носится в воздухе, и с нетерпением жду, когда смогу приступить к изучению этого поражающего феномена.
Письмо доктора Сириано Бальо доктору Марино Ди Сенья
31 абрие, 1348
Южные районы Кенетры, Далия
13 юно1, 1361
Город Далия
Юг Кенетры
Срединные земли
Кто-то ненавидит нас, считая, что по нам плачет виселица,
Кто-то боится нас, считая, что мы демоны и нас нужно сжечь,
Кто-то боготворит нас, считая нас детьми богов,
Но все о нас знают.
– Неизвестный источник Молодой Элиты.
Аделина Амутеру
Завтра утром я умру.
Во всяком случае, так мне говорят Инквизиторы, приходя в мою темницу. Я провела здесь недели – знаю это лишь потому, что считала дни по количеству кормлений.
Один день. Два дня.
Четыре дня. Неделя.
Две недели.
Три.
После этого я перестала считать. Часы слились в бесконечную пустоту, заполненную лишь холодной дрожью, влажным камнем, остатками моего рассудка и бессвязным шепотом моих мыслей.
Но завтра меня не станет. Меня сожгут у столба на центральной рыночной площади, чтобы все это могли видеть. Инквизиторы сказали, что снаружи уже начала собираться толпа.
Я сижу прямо, как меня учили. Спиной не касаясь стены. И не сразу замечаю, что раскачиваюсь взад-вперед – наверное, для того, чтобы не сойти с ума, чтобы не замерзнуть. Я напеваю старую колыбельную, которую пела мне мама, когда я была маленькой. Стараюсь петь так же, как она, мягко и нежно, но из горла выходят хриплые, надтреснутые звуки, совсем не такие, как у мамы. И я замолкаю.
Тут так сыро. Собирающиеся на камнях над дверью капли воды мутными струйками стекают вниз. Мои волосы спутались, под ногтями грязь и кровь. Мне хочется их оттереть. Странно, что в последний день своей жизни я думаю только о том, как замарана. Если бы тут была моя младшая сестренка, она бы прошептала что-то успокаивающее и отмыла бы мои руки в теплой воде.
Я не перестаю беспокоиться за нее. Все ли с ней в порядке? Она не навещала меня.
Я опускаю лицо в ладони. Почему я здесь?
Но, конечно же, я знаю ответ. Потому что я убийца.
* * *
Это случилось несколько недель назад, в грозовую ночь в поместье моего отца. Мне не спалось. Вспышки молний отражались в окне моей спальни, но даже гроза не заглушала разговор, происходящий внизу. Конечно же, отец со своим гостем говорили обо мне. Поздние разговоры отца всегда касались меня.
В восточном районе Далии, принадлежащем нашей семье, я была притчей во языцех. «Аделина Амутеру? – шушукались кругом. – О, она из тех, кто пережил десять лет назад смертельную болезнь. Бедняжка. Ее отцу трудновато будет выдать ее замуж».
И это не потому, что меня считали некрасивой. Я не льщу себе, просто говорю, как есть. Моя кормилица сказала мне однажды, что любой мужчина, когда-либо положивший глаз на мою покойную мать, теперь с интересом ожидает, какими станут ее дочери. Моей младшей сестренке Виолетте всего четырнадцать лет, но уже видно, что она само совершенство. В отличие от меня она унаследовала от мамы замечательный характер и обаяние невинности. Она чмокала меня в щечки, смеялась, кружилась и мечтала. Совсем маленькими мы часто сидели в саду, и она вплетала в мои волосы барвинки. Я ей пела, а она выдумала для нас разные игры.
Когда-то мы любили друг друга.
Отец дарил Виолетте ожерелья и пока застегивал их на ее шее, она хлопала от восторга в ладоши. Он покупал ей платья из переливающихся тканей, которые привозили в порт из дальних краев. Рассказывал ей разные истории и целовал на ночь. Напоминал ей, какая она красивая, что она может выгодно для семьи выйти замуж, как при желании она может пленять принцев и королей. У Виолетты уже была очередь из поклонников, жаждавших заполучить ее руку и сердце, и отец каждого из них просил терпеливо ждать, пока ей не исполнится семнадцать. «Какой заботливый отец», – думали они.
Конечно, и Виолетте не удалось полностью избежать жестокости отца. Он специально покупал ей тесные платья, которые причиняли боль. И наслаждался тем, как ее стопы кровоточат от жестких, украшенных драгоценными камнями туфель, что просил ее носить.
Но все же он по-своему ее любил. Ведь она – его «капиталовложение».
Со мной же была совершенно другая история. Сестренку бог даровал блестящими черными волосами, темными глазами и красивой оливковой кожей. Я же была бракована. В четыре года бушующая на улицах кровавая лихорадка достигла своего пика, и все в Кенетре в панике заперлись в своих домах. Это им не помогло. Мы с мамой и сестрой заболели. Зараженных всегда было видно сразу: кожа покрывалась пятнами, волосы и ресницы меняли цвет с одного на другой, из глаз текли розоватые, с примесью крови, слезы. Я до сих пор помню запах болезни в нашем доме и обжигающий бренди на своих губах. Мой левый глаз тогда так раздулся, что врачу пришлось его вынуть. Раскаленными щипцами и ножом.
Так что, да, меня можно назвать бракованной.
Меченой. Мальфетто.
В то время как моя сестра излечилась, совершенно не изменившись внешне, я заполучила на месте левого глаза шрам. В то время как у сестры остались шикарные черные блестящие волосы, я обзавелась прядями и ресницами странного серебристого цвета, которые при солнечном свете казались почти белыми, как зимняя луна, а в темноте принимали темно-серый металлический оттенок.
Но мне повезло больше, чем маме. Мама, как почти каждый заболевший взрослый, умерла. Я всё еще помню, как плакала в ее пустой спальне каждую ночь, жалея, что болезнь не забрала отца.
Отец всё еще говорил внизу со своим таинственным посетителем. Любопытство взяло верх, и я поднялась с постели, прокралась на цыпочках к двери и чуть-чуть приоткрыла ее. В коридоре тускло горела свеча. Отец сидел внизу напротив высокого широкоплечего мужчины с поседевшими висками и стянутыми в короткий хвост волосами. На черный бархатный пиджак гостя падали оранжевые блики от свечи. Отец тоже надел бархатный пиджак, только его материал уже износился. До охватившей нашу страну кровавой лихорадки он одевался так же шикарно и богато, как и его сегодняшний гость. Но сейчас, с дочерью-мальфетто на руках, пятнающей имя семьи, ему трудно сохранять былые торговые связи.
Оба мужчины пили вино. Раз отец открыл одну из наших последних бочек с добротным напитком, значит, готовился заключить какую-то сделку.
Я приоткрыла дверь пошире, тихонько вышла в коридор и села у лестницы, уперев подбородок в колени. Мое любимое место. Иногда я здесь изображала из себя королеву, стоящую на дворцовом балконе и смотрящую сверху вниз на своих распростертых ниц приближенных. Сейчас я приняла привычную позу и прислушалась к происходящему внизу разговору. Как всегда поправила волосы, чтобы они закрыли шрам, и неловко положила ладонь на ступеньку. Отец сломал мне безымянный палец, так что тот теперь кривоват и я не могу нормально обхватить ладонью перила.
– Не подумайте, что я хочу вас оскорбить, господин Амутеру, – сказал мужчина моему отцу. – Вы пользовались репутацией хорошего торговца. Но это было давно. Я не имею желания вести бизнес с семьей-мальфетто. Вы же знаете, это сулит невезение. Вы мало что можете мне предложить.
Улыбка не сошла с лица отца. Натянутая улыбка человека, ведущего переговоры.
– В городе еще остались работающие со мной кредиторы. Я смогу отплатить вам, как только восстановится портовое движение. Тамуранские шелка и специи пользуются в этом году повышенным спросом…
Мужчину это не впечатлило.
– Король глуп как осел, – ответил он. – А из ослов выходят никудышные правители. Боюсь, портовое движение будет медленно восстанавливаться, а с новыми законами о налогах ваши долги будут только расти. Каким же образом вы сможете мне отплатить?
Отец откинулся на спинку кресла, пригубил вина и вздохнул.
– Должно же быть что-то, что я могу вам предложить.
Мужчина задумчиво смотрел в бокал вина. Выражение его лица было столь жестким, что у меня по спине пробежали мурашки.
– Расскажите мне об Аделине. Как много брачных предложений вы получили?
Отец покраснел, хотя его лицо и так уже немало зарделось от вина.
– Руку Аделины не спешат просить.
Мужчина улыбнулся:
– Ни одного предложения на руку маленькой меченой?
Отец сжал губы.
– Не так много, как мне бы того хотелось, – признался он.
– Что говорят о ней другие?
– Другие претенденты на руку? – Отец потер ладонью лоб. Он всегда стыдился признавать мою ущербность. – То же самое. Разговор всегда сводится к ее… отметинам. Что я могу сказать вам, сэр? Никто не хочет, чтобы ему рожала детей мальфетто.
Мужчина сочувствующе хмыкнул.
– Вы слышали последние новости из Эстенции? Двое вельмож, возвращавшихся с оперы, были обнаружены сожженными, – поспешно сменил направление беседы отец, надеясь, что гость сжалится над ним. – На стене остался нагар, тела расплавились изнутри. Все страшно боятся мальфетто, сэр. Даже вы не хотите вести со мной дела. Я совершенно бессилен.
Я знала, о чем говорит отец. О весьма особенных мальфетто – горстке детей, на которых кровавая лихорадка оставила шрамы пострашнее моих, наделив их пугающими сверхъестественными способностями. О таких мальфетто все говорят только шепотом, большинство боится их и называет демонами. Но я в тайне восторгаюсь ими. Говорят, они могут сотворить огонь из пустого воздуха.
Могут вызвать ветер. Могут управлять животными. Могут исчезать. Могут молниеносно убивать.
На черном рынке можно раздобыть деревянные гравюры с вырезанными на них именами мальфетто, запрещенные предметы, которые якобы предназначены для того, чтобы защитить вас от них или хотя бы не дать им вам навредить. И неважно, что все вокруг знают их имена.
Жнец. Маг. Шагающая по ветру. Алхимик.
Молодая Элита.
Мужчина покачал головой.
– Я слышал, что даже те, кто отказались от Аделины, глядят на нее жадными глазами, сгорая от желания. – Он на некоторое время умолк. – Да, ее отметины… весьма досадны. Но, тем не менее, красота остается красотой.
В его глазах зажглись странные огоньки. У меня внутри все перевернулось, и я вжалась подбородком в колени.
Отец пришел в замешательство. Выпрямившись в кресле, он повел бокалом в сторону мужчины.
– Вы просите у меня руки Аделины?
Гость достал из пиджака коричневый мешочек и кинул его на стол. Тот приземлился на поверхность, громко звякнув. Как дочь торговца я знаю толк в деньгах и, судя по блеску и размеру монет, мешочек был доверху наполнен золотыми талентами. Я тихо ахнула.
Пока отец не отрываясь смотрел на его содержимое, мужчина, откинувшись на спинку кресла, задумчиво потягивал вино.
– Я знаю, сколько вы задолжали короне. Знаю о ваших новых долгах. И покрою их все в обмен на вашу дочь, Аделину.
Отец нахмурился.
– Но вы женаты.
– Да, женат. – Мужчина замолчал, а потом добавил: – Но я и не говорил, что хочу взять Аделину в жены. Я всего-навсего предлагаю вам сбыть ее с рук.
Брови отца недоверчиво приподнялись, я же почувствовала, как от моего лица отлила кровь.
– Значит, вы хотите сделать ее вашей любовницей?
Мужчина пожал плечами.
– Ни один знатный вельможа в своем уме не возьмет в жены девушку с такими отметинами. Она даже не сможет выйти в свет рука об руку со мной. Мне нужно поддерживать свою репутацию, господин Амутеру. Но, как мне кажется, мы можем оба получить то, что хотим. У нее будет дом, у вас – ваше золото. – Он поднял руку. – При одном условии. Мне она нужна сейчас, а не через год. Я не склонен ждать до ее семнадцатилетия.
Мои уши заполнил странный шум. Никто – ни парень, ни девушка – не должен физически сближаться с кем-то до семнадцати лет. Этот мужчина просил отца нарушить закон. Бросить вызов богам.
Отец выгнул бровь, но возражать ничего не стал.
– Любовница, – наконец проговорил он. – Вы должны понимать, сэр, что это может подорвать мою репутацию. С таким же успехом я мог бы продать ее в публичный дом.
– А как высока ваша репутация сейчас? Как сильно уже пострадало из-за Аделины ваше доброе имя? – Гость наклонился вперед. – И вы же не хотите оскорбить меня сравнением моего дома с публичным? По крайней мере, Аделина будет принадлежать к благородному дому.
Я смотрела, как отец пьет вино, и мои руки начали дрожать.
– Любовница, – повторил он.
– Решайте быстрее, господин Амутеру. Второй раз я такого предлагать не буду.
– Дайте мне подумать, – ответил отец, успокаивая гостя.
Не знаю, сколько длилось молчание, но когда он снова заговорил, я подпрыгнула от испуга.
– Аделина может стать вам хорошей парой. Вы умны и увидите это сами. Она милая, даже несмотря на ее отметины и… своенравная.
Мужчина покрутил вином в бокале.
– Я ее укрощу. Мы с вами договорились?
Я закрыла глаза. Мой мир погрузился во тьму. Я представила себя лицом к лицу с этим мужчиной, его руку на своей талии, его неприятную улыбку. Даже не жена. Любовница. Я вся сжалась от этой мысли. Сквозь туман оцепенения я смотрела, как отец пожимает гостю руку и чокается с ним бокалами.
– Договорились, – сказал он мужчине. Было видно, что он чувствует огромное облегчение, как будто с его плеч сняли тяжкий груз. – Завтра она будет вашей. Только… держите всё в тайне. Не хочу, чтобы Инквизиторы постучали в мою дверь и оштрафовали меня за то, что я отдал ее такой молодой.
– Она – мальфетто, – ответил мужчина. – Никому не будет до этого дела. – Он натянул перчатки и одним элегантным движением поднялся из кресла. Отец учтиво наклонил голову. – Утром я пришлю за ней карету.
Пока отец провожал гостя до двери, я скрылась в спальне и стояла в темноте, дрожа всем телом. Почему отцовские слова так жгли сердце? Я бы уже должна привыкнуть к его жестокости.
Как он мне однажды сказал? «Моя бедная Аделина, – сказал он, поглаживая большим пальцем мою щеку. – Какая жалость. Посмотри на себя. Кто же захочет такую мальфетто, как ты?».
«Всё будет хорошо, – пыталась убедить я себя. – Хотя бы отец будет далеко. Всё не так уж и плохо». Но даже думая так, я чувствовала возрастающую в груди тяжесть. Я знала правду. Мальфетто были нежеланны. Считалось, что они приносят невезение. И сейчас их боялись, как никогда. Я буду выброшена, стоит этому мужчине наиграться со мной.
Я шарила взглядом по спальне, пока не остановила его на окне. Сердце замерло. Дождь бурно стучал по стеклу, но я всё равно могла разглядеть подернутый синевой городской пейзаж Далии: ряды каменных башен с куполами, булыжные мостовые, мраморные храмы, доки, где край города мягко клонился к морю, где ясными ночами по воде скользили гондолы с золотыми фонарями, где обрушивались с южной стороны Кенетры водопады. Сегодня море бушевало, и белая пена билась о городские стены, наполняя каналы.
Я долгое время смотрела в покрытое каплями дождя окно.
Сегодня. Сегодня та самая ночь.
Я поспешила к постели, наклонилась и вытащила из-под нее мешок, который сделала из простыни. Внутри лежало столовое серебро, канделябры, тарелки с гравировкой, всё то, что я могла продать за пищу и ночлег.
Да, я крала. Я уже несколько недель обворовывала дом, запихивая вещи под кровать в подготовке к тому дню, когда больше не смогу жить под одной крышей с отцом. Я немного набрала, но если продам все это хорошим перекупщикам, то смогу получить немного золотых талентов. Достаточно, чтобы протянуть, по крайней мере, несколько месяцев.
Вытащив из сундука с одеждой охапку шелков, я принялась кружить по спальне, собирая свои украшения. Серебряные браслеты. Жемчужное ожерелье, доставшееся мне в наследство от мамы, так как сестренка его не захотела. Серьги с сапфирами. Я схватила два отреза из тамуранского шелка – нужно чем-то прикрыть мои серебристые волосы. Я собиралась лихорадочно и сосредоточенно. Положила одежду с украшениями в мешок, спрятала его за постелью и натянула сапоги из мягкой кожи для верховой езды.
Дальше я села ждать.
Час спустя, когда отец отправился в свою спальню и дом погрузился в тишину, я подхватила мешок. Поспешила к окну и, приложив к стеклу ладонь, осторожно отодвинула левую панель в сторону. Гроза утихла слегка, но дождь шел достаточно сильно, чтобы заглушить мои шаги. Я в последний раз оглянулась через плечо, будто ожидая, что сейчас войдет отец.
«Куда ты собралась, Аделина? – спросит он. – Для такой, как ты, там ничего нет».
Я потрясла головой, избавляясь от отцовского голоса. Пусть обнаружит утром, что я исчезла, что он лишился своего замечательного шанса избавиться от всех долгов разом. Холодный дождь бил по рукам, кусая кожу.
– Аделина?
Резко развернувшись на голос, я увидела в дверях силуэт девушки – моей сестры Виолетты, потирающей со сна глаза. Она посмотрела на открытое окно, на мешок у меня за плечами, и на одну жуткую секунду мне показалось, что она сейчас закричит и начнет звать отца.
Но Виолетта просто глядела на меня. Я почувствовала укол вины, хотя при виде ее мое сердце и наполнилось негодованием. Дура. Почему я должна чувствовать жалость к тому, кто столько раз смотрел на мои страдания? «Я люблю тебя, Аделина, – говорила она, когда была маленькой. – Папа тоже любит тебя. Он просто не знает, как это показать». Почему я сочувствую сестре, которую так ценят?
Тем не менее я тихонько подбежала к ней, взяла ее маленькую ладошку в свою и прижала палец к своим губам. Сестра ответила обеспокоенным взглядом.
– Ты должна вернуться в постель, – прошептала она. В тусклом ночном свете я видела, как блестят ее темные глаза, как нежна ее тонкая кожа. Ее красота совершенна. – Тебе не поздоровится, если отец поймает тебя.
Я сжала ее ладонь и прикоснулась своим лбом к ее. Мы стояли так одно долгое мгновение, и казалось, снова стали прильнувшими друг к дружке детьми. Обычно первая отстранялась Виолетта, знавшая, что отцу не нравится то, как мы близки. Но в этот раз она наоборот прижалась ко мне, словно понимая, что сегодняшняя ночь – особенная.
– Виолетта, – прошептала я, – помнишь, как ты солгала отцу о том, кто разбил одну из его любимых ваз?
Сестра кивнула.
– Мне нужно, чтобы ты сделала это снова. – Отстранившись, я заправила прядь волос ей за ухо. – Просто ничего не говори.
Виолетта не ответила. Вместо этого она судорожно сглотнула и посмотрела через коридор в сторону спальни отца. Она не ненавидела его так, как ненавидела его я, и при мысли о том, чтобы идти против того, чему он всю жизнь ее учил – что она слишком ко мне добра, что любить меня глупо, – в ее глазах отразилась вина. Наконец она кивнула. У меня словно гора упала с плеч. Сестра меня отпускала.
– Будь осторожна. Береги себя. Удачи.
Мы обменялись прощальными взглядами. «Ты могла бы пойти со мной, – подумала я. – Но я знаю, что ты этого не сделаешь. Ты слишком боишься. Возвращайся с улыбкой к своим переливающимся платьям, что дарит тебе отец». И всё же сердце на мгновение наполнилось нежностью. Виолетта всегда была хорошей и доброй. Она не виновата в том, что всё так сложилось. «Я желаю тебе счастливой жизни. Надеюсь, ты влюбишься и удачно выйдешь замуж. Прощай, сестренка».
Я не осмелилась ждать, что еще скажет сестра, развернулась, подошла к окну и поднялась на уступ второго этажа. И поскользнулась. От дождя все скользило, и мои сапоги искали, за что зацепиться на узком краю. Из мешка, звякая, посыпалось на землю столовое серебро. Только не смотреть вниз! Добравшись по уступу до балкона, я обхватила дрожащими пальцами перекладину и повисла над землей. Закрыла глаза и разжала ладони.
При приземлении ноги подогнулись. Воздух вышибло из легких, и какое-то время я могла лишь лежать у нашего дома, промокая под дождем и пытаясь отдышаться. Волосы прилипли к лицу. Я убрала их рукой и, перевернувшись, встала на четвереньки. Под дождем казалось, что всё вокруг покрыто отражающей пеленой, словно я сплю и вижу какой-то кошмар, но никак не могу очнуться. Я сосредоточилась. Нужно убираться отсюда, пока отец не обнаружил, что я сбежала. Наконец я поднялась на ноги и заторможено побежала к конюшням. При моем появлении кони беспокойно забили копытами. Я отвязала своего любимого жеребца, прошептала ему на ухо успокаивающие слова и оседлала.
Мы выехали в грозу.
Я гнала его, пока дом отца не остался позади и мы не достигли рыночной площади Далии. Она была безлюдна и покрыта лужами – я никогда не выходила в город в такой поздний час и пустое место, обычно кишащее людьми, заставило меня занервничать. Мой жеребец нетерпеливо фыркал под ливнем, пятясь. Его копыта погружались в грязь.
Спрыгнув с седла, я провела ладонями по его шее в попытке успокоить и направить вперед.
А затем я услышала его. Стук копыт скачущего галопом коня.
Я окаменела. Сначала стук раздавался в отдалении, едва различимый в шуме дождя, но потом – почти через миг – стал оглушающим. Я содрогнулась. Отец. Это он скачет за мной, это точно он. Ладони, до этого поглаживающие шею жеребца, мертвой хваткой вцепились в вымокшую гриву.
Это Виолетта рассказала отцу о моем побеге? Или он услышал звон упавшего с крыши серебра?
И прежде чем я успела подумать о чем-то еще, я увидела его, того, кто одним своим видом привел меня в ужас – отца, материализующегося из тумана влажной ночи. Его глаза горели. За все прожитые с ним годы я ни разу в жизни не видела такой ярости на его лице.
Я поспешила запрыгнуть на жеребца, но была недостаточно быстра. Всего лишь мгновение назад отцовский конь несся на нас, а уже в следующее отец был рядом со мной, и его пальцы сжались на моем запястье подобно железным тискам.
– Что ты делаешь, Аделина? – спросил он пугающе спокойным голосом.
Я безуспешно пыталась вырваться из его хватки, но он лишь крепче сжимал пальцы на моей руке, пока я не охнула от боли.
Отец дернул меня к себе, и я, споткнувшись, потеряла равновесие и упала. Грязь заляпала лицо. Всё, что я слышала – рев дождя и тьму в голосе отца.
– Поднимайся, маленькая неблагодарная воровка, – прошипел он мне в ухо, рывком поднимая с земли. Затем мягко продолжил: – Идем, любовь моя. Ты вся перепачкалась. Я отвезу тебя домой.
Я ожгла его злым взглядом и со всей силы дернула рукой, вырываясь. Его пальцы соскочили с моей руки, больно пройдясь по влажной от дождя коже, и на одну короткую секунду я освободилась. Но потом отец схватил меня за волосы, и я закричала, молотя руками по воздуху.
– Какой же у тебя скверный характер. Почему ты не можешь быть такой же, как твоя сестра? – пробормотал он, покачав головой, и потянул меня к своему коню.
Моя рука задела привязанный к жеребцу мешок, и на землю дождем посыпалось столовое серебро, громко звякая и блестя в ночи.
– Куда ты направлялась? Кто еще тебя захочет? Ты никогда не получишь предложения лучше, чем это. Ты хоть представляешь, сколько унижения я пережил, разбираясь с отказами жениться на тебе? Ты хоть знаешь, как тяжело мне было извиняться за тебя?
Я закричала. Закричала во всю мощь своих легких, надеясь разбудить всех спящих в округе, надеясь, что они увидят, что происходит. Может, кому-то будет не всё равно?
Отец крепче сжал мои волосы и дернул сильнее.
– Идем со мной, – сказал он и внимательно посмотрел на меня. По его щекам стекал дождь. – Будь умницей. Твой отец знает, как будет лучше для тебя.
Сжав зубы, я уставилась ему в глаза и прошептала:
– Я ненавижу тебя.
Он хлестко ударил меня по лицу. Перед глазами полыхнуло. Я покачнулась и рухнула в грязь. Отец все еще держал меня за волосы. Он тянул их так сильно, что, казалось, снимет сейчас с меня скальп. «Я зашла слишком далеко, – внезапно в ужасе осознала я. – Я его взбесила». Мир плавал в океане крови и дождя.
– Ты позор семьи, – прошипел отец в мое ухо, заполняя его своей ледяной яростью. – Этим утром ты уезжаешь. И если ты не сделаешь так, как я велю, то я тебя убью.
Что-то сломалось во мне. Мои губы изогнулись, изо рта вырвалось рычание.
На меня обрушились поток энергии, ослепляющий свет и порыв ветра.
Внезапно я отчетливо увидела стоящего неподвижно отца, его перекошенное лицо в миллиметре от своего. Всё вокруг освещалось настолько ярким лунным светом, что потеряло краски, став белым и черным. Капли воды застыли в воздухе. Миллион блестящих нитей протянулось от всего ко всему, связывая одно с другим.
Что-то сидящее глубоко внутри меня велело мне дернуть за эти нити. Мир вокруг застыл, а затем мой разум будто выбрался из тела наружу – застелился по земле и поднялся иллюзорными черными тенями. Их тела потрясывались и кривились, залитые кровью глаза пристально смотрели прямо на моего отца, широченные клыкастые рты практически разделяли лица надвое. Глаза отца потрясенно округлились и чуть ли не выскочили из орбит, когда фантомы пошатываясь направились к нему. Он выпустил мои волосы. Я упала на землю и как можно быстрее отползла подальше от него. Черные призрачные тени продолжали наступать. Я оказалась в самой их гуще, одновременно беспомощная и всесильная, наблюдающая за тем, как они проходят мимо меня.
«Я – Аделина Амутеру, – шептали тени отцу. – Я никому не принадлежу. В эту ночь, клянусь тебе, я восстану против всего, чему ты меня учил. Я стану такой силой, которой этот мир еще не видал. Я буду обладать такой властью, что больше никто не посмеет причинить мне боль», – высказывал мои пугающие мысли хор голосов, пропитанных ненавистью. Моей ненавистью.
Они всё ближе подбирались к нему. «Подождите! – хотелось крикнуть мне, несмотря на приятное возбуждение, охватившее мое тело. – Подождите, стойте!». Но тени не обращали на меня внимания. Отец закричал, отчаянно отбиваясь от их вытянутых костлявых пальцев, а затем повернулся и побежал. Слепо. Он врезался в грудь своего коня и рухнул спиной в грязь. Конь заржал, его глаза расширились так, что показались белки, поднялся на дыбы, несколько секунд бил мощными ногами в воздухе…
А потом опустил копыта. На грудь моего отца.
Его крик тут же оборвался. Тело конвульсивно дернулось.
В тот же миг призрачные тени исчезли, как будто их никогда и не было. С новой силой вдруг полил дождь, небеса прорезала вспышка молнии и грянул гром.
Конь перепрыгнул через изломанный труп отца, вскинул голову и понесся галопом в ночь.
По моим венам текли жар и лед, мышцы подрагивали. Я сидела в грязи, дрожащая, не в силах поверить в случившееся, в ужасе приклеившись взглядом к телу, лежащему в паре метров от меня. Я глотала воздух рваными вздохами, кожа на голове горела огнем. По лицу текла кровь. Ноздри заполнил металлический запах, и я не понимала, чью кровь я чувствую – свою или отца. Я ждала, что тени вернутся и обрушат свою ярость на меня, но этого так и не произошло.
– Я этого не хотела, – прошептала я, не уверенная, к кому обращаюсь.
Я в страхе устремила взгляд к ближайшим зданиям, боясь, что на меня смотрят из каждого окна, но никого не увидела. Гроза укрыла меня. Я отползла от тела отца.
Всё это ужасно.
Ложь. На самом деле я так не думала. Видите? Я вся в отца. Я наслаждалась каждым мгновением.
– Я этого не хотела! – закричала я, пытаясь заглушить свой внутренний голос. – Я просто хотела сбежать… я просто хотела… уйти от этого… я не… не… – Но голос был тонок и слаб, и слова спотыкались друг о друга, не связываясь в единое целое.
Не знаю, сколько я так просидела. Всё что я знаю – что, в конце концов, покачиваясь, поднялась на ноги, собрала дрожащими пальцами рассыпавшееся серебро, крепко привязала мешок к седлу и забралась на своего жеребца. Потом я ускакала прочь, оставив позади сотворенную мной кровавую картину. Я убегала от отца, которого убила. Я бежала так быстро, что даже не дала себе возможности задуматься о том, видел ли меня все-таки кто-то в окно или нет.
Я скакала несколько дней. По дороге я продала ворованное столовое серебро доброму хозяину постоялого двора, сочувствующему фермеру и добродушному пекарю, пока не набрала мешочек талентов, благодаря которым смогла бы спокойно дотянуть до следующего города. Моей целью была Эстенция – северный центральный порт, жемчужина Кенетры, город десяти тысяч судов. Город такой большой, что, наверное, переполнен мальфетто. Там я буду в безопасности. Я уеду отсюда так далеко, что никто меня не найдет. Так я думала, но на пятый день меня одолела усталость. Я не была солдатом и никогда не ехала столько верхом. У одной из ферм я в полубессознательном состоянии свалились с жеребца.
Меня нашла женщина. Одетая в чистое коричневое платье, она была так красива какой-то материнской красотой, что мое сердце тут же потеплело и доверилось ей. Я протянула к ней дрожащую руку, желая прикоснуться к коже.
– Пожалуйста, – прошептала я потрескавшимися губами. – Мне нужно где-то отдохнуть.
Женщина пожалела меня. Она взяла мое лицо в свои прохладные гладкие ладони, долгое мгновение изучающе рассматривала мои отметины, а потом кивнула.
– Идем со мной, дитя, – позвала она.
Она привела меня на сеновал и показала, где я могу поспать. Стоило мне поесть хлеба и твердого сыра, как я тут же отключилась, считая себя в этом убежище в полной безопасности.
Утром я проснулась от того, что меня грубо стаскивали с сена.
Испуганно дрожа, я взглянула вниз и увидела двух Инквизиторов, смотрящих на меня с бесстрастными лицами. Их белые доспехи и мантии, окаймленные золотом, отражали лучи утреннего солнца. Королевские миротворцы. Я в отчаянии попыталась вызвать силу, которую ощущала перед смертью отца, но в этот раз через меня не проходило никакой энергии, мир не становился черно-белым и никакие тени не поднимались с земли.
Рядом с Инквизиторами стояла девушка. Я долго смотрела на нее, не в силах поверить своим глазам. Виолетта. Моя младшая сестра. Она выглядела так, будто плакала. Темные круги под глазами портили ее идеальную внешность. На щеке расцвел сине-черный синяк.
– Это твоя сестра? – спросил один из Инквизиторов.
Виолетта молча глядела на них, отказываясь отвечать на вопрос, но она никогда не умела лгать, и по ее глазам и так всё было понятно: она узнала меня.
Инквизиторы оттолкнули ее в сторону и воззрились на меня.
– Аделина Амутеру, – произнес второй Инквизитор, как только они стащили меня за ноги с сена и крепко связали руки за спиной, – вы арестованы по приказу короля…
– Это был несчастный случай, – слабо запротестовала я, – дождь, лошадь…
Инквизиторы проигнорировали меня:
– … за убийство своего отца, сэра Мартино Амутеру.
– Вы сказали, что если я выскажусь в защиту сестры, вы отпустите ее, – закричала Виолетта. – Она невиновна!
Они на мгновение замерли, и сестра сразу же ухватилась за мою руку. Она смотрела на меня полными слез глазами.
– Прости меня, Аделинетта, – с болью прошептала она. – Мне так жаль. Они шли по твоему следу… я не собиралась им помогать…
Но ты помогла. Я отвернулась от сестры, однако в ответ сжала ее руку. Мне хотелось сказать ей: «Спаси меня. Ты должна найти способ», но я не могла найти голос. Меня, меня, меня. Похоже, я так же эгоистична, как и мой отец.