Пролегомены[2]
Ветер, завывающий над грудями холмов Донгодар, приносит с собой уныние, с каким можно встретиться лишь на этих безлюдных склонах, и рассеивает его, словно цветочную пыльцу над восточными полями, и погонщики, как и звери Нолана, которых они пасут, наполняют им свои легкие с каждым вдохом. Даже бородач и ползучая трава вместе с растущим в болотистых низинах порезом, чьи листья походят на зазубренные ножи, будто бы впитывают отчаяние вместо солнечных лучей и насыщают воздух его ароматом. Один только шелест высокой травы способен вызвать печальный вздох даже у самого стойкого мужчины, а страдающую от одиночества женщину может и вовсе заставить расплакаться.
Когда, сменяя вечерние сумерки, на прерии «Туда и обратно» опускается ночь, она все подчиняет своей власти. На противоположном краю холмов Донгодар пульсируют, подобно сердцам, пусть и немногочисленные, огни города; вот только их сияния на то лишь и хватает, чтобы украсить вершины узкой лентой бледного белого света. Зеленый цвет выглядит еще одним оттенком черного, и до утра на небосводе не будет ничего, кроме такой же призрачной ленты: Рукава Ориона и Разлома. Тоже пламя далеких сердец: свет звезд, где в давние времена жило человечество.
И кто же заметит среди окутавшего весь мир мрака еще одну, крадущуюся по степи Тень?
Зал клана Томпсонов кажется оазисом света, наполняющего глубокий, ровный колодец башни на возвышенности, что поднимается над прериями; крепостные стены надежно удерживают этот свет внутри, позволяя ему утекать лишь сквозь узкие бойницы да окошки. Каменная твердыня хранит память о той стародавней эпохе в истории Полустанка Дангчао, когда ее грозное обличье имело отнюдь не декоративное значение, а враждующие кланы сражались за обладание источниками воды и земельными угодьями. Те войны остались в далеком прошлом; сменилось несколько поколений, и со временем приземистые, исключительно функциональные укрепления приобрели более изящные, округлые очертания. Теперь твердыня напоминает статную пожилую даму в окружении толпы многочисленных родственников: пристроек, мастерских, вертолетной площадки, фруктовых садов, бараков и столовой для работников ранчо. А еще здесь есть несколько хитроумно спрятанных огневых позиций.
О да, в глубине души она все еще остается крепостью! Ведь Зал клана Томпсонов служит домом бан Бриджит – Гончей Ардри, – а это кое-что да значит. О возвышенности, на которой возвели эту крепость, мало что можно поведать, разве только и сказать, что это холм. Он не удостоился даже собственного наименования. Но с его вершины открывается обзор на многие мили вокруг, и никто не может подобраться к Залу незамеченным.
Во всяком случае, почти никто.
В гостиной люди обычно сидят, но две из трех находящихся здесь женщин стоят. Одна из них – Франсин Томпсон, также известная как бан Бриджит, владелица Зала клана Томпсонов. Она замерла у эркерного окна с видом на бескрайние прерии. Впрочем, не пейзажи сейчас интересуют Гончую. Гардины раздвинуты, и только горящие на столах лампы отважно сдерживают натиск опустившейся на мир ночи. И мгле в этом сражении пока удается одерживать маленькие победы в темных углах и тенистых альковах. На бан Бриджит привычная одежда: высокие сапоги для верховой езды и свободная блузка, окрашенная в так любимые Томпсонами красные и желтые тона. Даже ее волосы пламенеют, а кожа сверкает золотым блеском. Женщина вглядывается в ночь, повернувшись спиной к остальным, и выслушивает рапорт.
Изящная Бинтсейф, которая доставила донесение, – младшая Гончая и облачена в положенную ей по званию зеленовато-голубую повседневную униформу. Разумеется, в наши дни это не более чем эпатаж, но она заслужила на него право, хотя никому и не расскажет, каким именно способом. Она тощая и жилистая, как настоящая гончая, а еще постоянно прогибается вперед, будто под ударами невидимого хлыста.
– Следует ли мне его убить? – прерывает она свой отчет.
– Рано, – отвечает бан Бриджит, не отворачиваясь от окна.
Люсия Томпсон – третья из присутствующих в комнате женщин – сидит на табурете. Оллам с кларсахом, талантливая арфистка, выступающая под псевдонимом Мéарана, что в зависимости от интонации, с которой произнесено это слово, может обозначать как «пальцы», так и «быстрые». Она очень похожа на свою мать, какой та была в молодости, только черты лица у нее чуть более заостренные, а взгляд жесткий. Некоторые поговаривают, что этим взглядом она в буквальном смысле может рассечь человека пополам. Но сейчас она смотрит в сторону окна.
– Где он?
– На техническом дворе. За сноповязалкой. Продолжай, Бинтсейф.
Младшая Гончая стоит, сцепив руки за спиной и слегка расставив ноги. Она уже успела расстегнуть кобуру.
– Бармен с Иеговы, – произносит Бинтсейф, – убежден, что Донован покинул планету. Более того, он полагает, что Донован сделал это вполне добровольно. А еще тот ранее упоминал, что… подумывает наведаться сюда.
Бан Бриджит поворачивает голову, чтобы взглянуть на младшую Гончую, и вновь переключает внимание на двор. Но опаздывает. Тень больше не прячется за сноповязалкой. Более того, ее вообще нигде не видно. Гончая Ардри вздыхает и, вынув из ящика стола шокер, проверяет, заряжен ли тот.
– Когда-нибудь станет легче? – спрашивает Изящная Бинтсейф, тоже вынимая оружие.
Бан Бриджит качает головой.
– Нет. Так что еще тебе удалось выяснить?
– В терранском Братстве не ожидали, что Донован уедет. Они ведь как раз вели с ним переговоры по какой-то сделке, вполне возможно, что и противозаконной.
– Противозаконная сделка? – Мéарана с трудом сдерживает смех. – Это в терранском Закутке-то на Иегове? Умереть можно от удивления.
Бинтсейф окидывает ее любопытным взглядом.
– Ты уверена, что поступаешь разумно, оставаясь здесь?
Арфистка улыбается:
– Разве может быть где-то безопаснее, нежели в обществе двух Гончих?
Сама Мéарана не является Гончей, хотя мать и успела научить ее паре трюков.
Бинтсейф пожимает плечами и продолжает доклад:
– В учетных журналах порта Иеговы указывается, что жалкий воришка пытался воспользоваться билетом, приобретенным Донованом, но не сумел как следует подделать документы и был разоблачен. Во время последней кражи он случайно убил человека, а потому отчаянно стремился покинуть планету. Утверждал, что ему посчастливилось найти эти документы на дорожке возле терминала и что он попытался ими воспользоваться в надежде сбежать. – Бинтсейф склоняет голову набок, прислушивается и занимает позицию перед внешней дверью Зала. – Смотрители Иеговы полагают, что он убил Донована ради этих бумаг, бросив труп в канализационный туннель под городом.
Бан Бриджит и Мéарана язвительно усмехаются – в этот миг мать и дочь настолько похожи, что Изящная Бинтсейф не может сдержаться, и ее обычно сурово поджатые губы изгибаются в улыбке.
– Да, – говорит она, – терранское Братство разделяет ваш скептицизм. Не хочу сказать, что Донован неуязвим, но навряд ли его смог бы убить тот тупица, которого задержали смотрители.
Бинтсейф, согнув руку в локте, поднимает шокер стволом вверх.
– Не то чтобы он произвел на меня действительно сильное впечатление в тот единственный раз, когда наши пути пересеклись. – Она кивает в сторону арфистки. – Но я бы не сказала такого и о тебе. Во всяком случае, не тогда. Как бы то ни было, Донован сделал все возможное, чтобы исчезнуть с радаров Лиги.
Бан Бриджит встает боком к двери, чтобы представлять собой как можно меньшую мишень.
– Для начала нам следует выяснить, чего хочет оно. – Она нацеливает шокер прямо на дверь.
Сердца женщин начинают биться все быстрее, а дыхание замедляется.
Дверь, выходящая на вересковые пустоши, плавно отворяется, и в нее проскальзывает Тень.
Мéарана вскидывает руку, и в то же мгновение в ее пальцах появляется метательный нож, до того таившийся в скрытом под рукавом зажиме. Особенный медиатор для тех, чьи сердечные струны не удается задеть иным способом. Смерть, проникшая в комнату, готова нанести удар, но женщины не собираются сдаваться ей без боя.
Почти такая же стройная, как Изящная Бинтсейф, Тень облачена в облегающую тело одежду, столь же темную, как и ее угольно-черная кожа, – незваная гостья кажется ожившей частицей самой ночи, осколком тьмы, ворвавшимся во владения света. Глаза ее подобны двум лунам. Она поднимает руки, показывая открытые ладони, и начинает говорить с тягучим, ухающим акцентом уроженки Алабастера:
– Я не во-оружена. – Подобной лжи стены Зала клана Томпсонов еще не слыхивали. Незнакомка демонстрирует белоснежные зубы, что придает ей хоть какое-то сходство с живым существом. – О-однако-о вы и сами понимаете, что-о я мо-охла убить… скажем, дво-оих. Да, Изящная Бинтсейф, и тебя то-оже, хо-оть ты и сто-оишь у меня за спино-ой.
Никто не опускает оружия, и незнакомка склоняет голову набок. Затем она переходит на певучий конфедеративный маньярин, и из ее голоса напрочь пропадает уханье.
– Сколь грамотно вы расположились. Никого на линии стрельбы другого. Но стоит мне шагнуть вот так… – она с кошачьей грациозностью перемещается, – и вот уже Гончие не могут выстрелить без риска друг друга поразить.
– Но ничто не мешает мне бросить в тебя нож, – замечает Мéарана.
– Что ж, справедливо это. Да только если ты метнешь свой нож… – незнакомка дергает кистью руки, – его поймаю я. Но, полагаю, Бинтсейф доклад столь точный и прекрасный уж завершила. Заполнить мне позвольте в нем пустоты и о судьбе поведать человека, что зовется Донованом.
Она сдергивает капюшон с головы, открывая взглядам коротко остриженные ярко-желтые волосы.
– Равн Олафсдоттр, – произносит Мéарана, указывая пальцем. – Агент, посланный убить Донована кейс лет тому назад.
В додека-времени, используемом Старыми Планетами, слово «кейс» обозначало число двадцать четыре.
– О-ох, нет-нет-нет. Како-ой смысл мне его-о убивать… разве то-олько-о о-он бы о-отказался о-от испо-олнения своехо-о до-олха. Мо-оху я присесть? Если бо-оитесь, мо-ожете раздеть меня до-онаха и связать. По-ока я буду беззащитна и вам нечехо будет бояться, вы выслушаете мо-ой рассказ. Планы изменились. Все планы изменились. В Пасти Льва сейчас неспо-око-ойно-о.
В том, что конфедеративная Тень, даже будучи связанной и голой, останется второй по опасности персоной в этой комнате, ни у кого не было ни малейших сомнений. Очевидно и то, что будь ее целью убийство – Равн Олафсдоттр атаковала бы замешкавшихся Гончих в то же мгновение, когда оказалась на линии перекрестного огня. О доверии к ней не могло быть и речи. Но существуют различные степени недоверия, оттенки подозрительности. И пока женщины не очень понимали, какой из них применить к ней.
Ее обыскали со всей мыслимой дотошностью, и Равн отнеслась к процедуре с насмешливым безразличием. Ничего другого она не ожидала и не пришла бы сюда, если бы заранее не смирилась с предстоящим унижением. Гончие нашли на ее теле шрамы, напоминавшие о куда более грубых обысках и более настойчивых допросах; некоторые рубцы были еще свежими.
В конечном итоге Гончие пришли к выводу, что, хотя Олафсдоттр не совсем безоружна, обезвредить ее можно, лишь прибегнув к ампутации. Тогда они усадили ее на широкий диван, обитый буро-белой шкурой зверя Нолана, но не стали ни раздевать, ни связывать незваную гостью. Это предложение со стороны Равн, несомненно, было лишь издевкой. Но диван таил в себе западню: тот, кто садился на него, проваливался в мягкие недра и не мог подняться без определенных усилий – гарантия того, что сидящий не сможет напасть внезапно. Гончие и арфистка расположились вокруг Тени в расставленных на значительном расстоянии друг от друга креслах.
И вот Олафсдоттр вновь демонстрирует зубы.
– Не страшитесь, – говорит она. – Я – курьер, и это правда, но на сей раз не смерть мне поручено доставить.
Впрочем, она прекрасно понимает, что ее собеседницы всего лишь предприняли разумные меры предосторожности. В некотором роде их действия можно даже счесть комплиментом ее навыкам, учитывая, что, имея преимущество трое против одной, Гончие и арфистка продолжают опасаться своей гостьи.
Изящная Бинтсейф, сидящая позади курьера, смеется:
– А я тебя и не боюсь.
Олафсдоттр поворачивает к ней голову:
– Тогда вы, девушка, наверное, весьма глупы.
Щеки младшей Гончей краснеют, но тут вмешивается бан Бриджит.
– Тебя пытали, – замечает она.
Курьер отмахивается:
– Неко-ото-орые люди, ко-охда я уделяю им слишко-ом мало-о внимания, излишне насто-ойчиво-о пытаются ехо-о привлечь.
Она сверкает зубами и расслабленно откидывается на диван, раскинув руки в стороны. Курьер поочередно оглядывает каждую из трех женщин. Те расположились весьма грамотно. Удерживая в поле зрения двоих, Равн не может видеть третью. И, осознав это, Тень улыбается еще шире.
Наконец, придя к определенному решению, бан Бриджит произносит чуть громче обычного:
– Мистер Владислав, вы не могли бы принести в гостиную несколько графинов с фруктовыми нектарами и четыре бокала?
Затем хозяйка Зала вновь поворачивается к своей докучливой гостье:
– Что же, жду объяснений. Откуда тябе знать, что случилось с Донованом?
– Мне известна его судьба, ведь я сама направила его к ней.
Риторический прием. Казалось бы, она всего лишь перестает тянуть «о», но эффект это производит немалый. Это придает ее высказыванию особую значимость. Мéарана собирается что-то ответить, но мать останавливает ее повелительным взмахом руки.
– Хочешь сказать, он снова вернулся на службу Конфедерации? – В голосе бан Бриджит звучит такая злость, какой она не выказывала даже в отношении Олафсдоттр. Воин ненавидит своего врага не более, чем нож ненавидит точильный камень. Иное дело – перебежчики.
– О-о, уста мо-оехо-о парализато-ора по-оказались ему весьма красно-оречивыми. Ему ничехо-о не о-оставало-ось, кро-оме как со-огласиться, а небо-ольшо-ой уко-ольчик гарантиро-овал, что-о о-он не по-оспешит передумать. Однако же забавно… – курьер вновь переходит на маньярин, – сколь удивительно, что измену вы заподозрили скорее смерти.
– Стало быть, он действительно направлялся сюда, – воркующим тоном произносит арфистка, устремляя на мать взгляд, который та предпочитает не замечать.
– Хорошо. Тябе удалось его похитить, – признаёт Гончая. – Вот только стоила ли риска погоня за давно увядшим фруктом?
– О-о-о, мне кажется, по-од ко-ожуро-ой это-охо-о дряхло-охо-о пло-ода таится нежная мяко-оть, пускай о-он и выглядит сухим и смо-орщенным; и во-озмо-ожно-о, в глубине ее спрятана о-очень крепкая ко-осто-очка.
– И тем не менее ты здесь, а он – нет.
– О-он хо-отел прийти, да то-олько-о развязаться не сумел. – Вновь сверкают белоснежные зубы.
Дверь отворяется, и, удерживая на одной руке серебряный поднос, а в другой сжимая реактивный пистолет, входит Владислав. Он чуть медлит, прежде чем перешагнуть порог и опустить блюдо на журнальный столик подле дивана. Затем отступает назад и, не сводя глаз с конфедератки, обращается к бан Бриджит:
– Будут ли еще распоряжения, ку?
– Да, мистер Владислав, пожалуйста, налейте нам нектара. Во все бокалы из одного графина.
Дворецкий наполняет бокалы холодным как лед персиковым нектаром. Олафсдоттр наблюдает за его действиями, слегка наклонив голову набок.
– Ты и правда левша?
Владислав бросает взгляд на свой пистолет.
– Я – амбидекстр, мисс. – Дворецкий ставит графин на поднос и отходит назад.
– О-охо-о, да я бы правую руку о-отдала, что-обы стать амбидехстро-ом!
Легкая улыбка пробегает по губам дворецкого.
– Еще пожелания, ку?
– Нет, мистер Владислав.
– Мистер Тенботтлз просил передать свои искренние извинения за то, что допустил подобное вторжение. Никто не видел…
– Они и не могли увидеть. Кто-нибудь пострадал?
– Разве что их честь, ку.
– Думаю, в этом случае им не помешает небольшой отдых.
Едва дворецкий исчезает за дверью, Равн Олафсдоттр потирает руки, осматривая четыре бокала.
– Разлиты все из одного графина, – замечает она на маньярине. – Сколь изящно показали вы, что не отравлено питье.
Протянув руку, незваная гостья берет не тот бокал, что стоит возле нее, но тот, который ближе всего к Мéаране. И откидывается обратно на диван, хотя и не спешит пригубить напиток.
Гончая усмехается, забирает себе бокал, стоящий перед Олафсдоттр, и ждет, пока ее примеру последуют остальные. Она тоже не пьет пока из бокала.
– Нет, арфистка, – произносит конфедератка. – О-от это-ой исто-ории тво-ои пальцы запутаются в струнах, о-обещаю; но-о рассказывать ее я буду так, как сама пожелаю, и все тайны будут расхрыты в сво-ое время. Жизнь есть искусство-о, и по-овество-овать о-о ней следует со-о-ответственно-о, а блахо-оро-од-ные деяния о-описывать яркими красками.