Избранный
Реабилитационный лагерь Муларанг
Юг Као Луанг, Таиланд
Март, 1928 г.
Дети замолчали, наблюдая за охранниками, пока те проходили перед забором с колючей проволокой. Лишь жужжание мух и отдалённое эхо дребезжащего громкоговорителя слышалось поверх приглушенных бесед мужчин, идущих по грязной дороге между обнесёнными заборами загонами.
Их сопровождали два охотника, заметил Кирев.
Обе женского пола, одеты в армейские куртки, камуфляжные штаны и рубашки-хаки, которые выглядели нелепо толстыми и тяжёлыми в удушающей жаре. Они несли ружья, а на поясных ремнях – пистолеты и патронташи с пулями. Даже с патронташами они выглядели как солдаты – значительно отличаясь от охотников в лохмотьях, которые вторглись в его деревню далеко отсюда. Там, откуда Кирев родом, воздух был холодным и сухим, а снег покрывал вершины Азии.
Здесь джунгли со всех сторон окружали грязь лагерей.
Кирев притих вместе с остальными обитателями загона.
Он пристальнее всего наблюдал за женщинами-охотницами.
Они принадлежали к его виду. Он мог понять это с дюжины ярдов просто по тому, как они ходили. Первую наводку ему дал их рост. Он заметил и другие признаки, даже нося тяжёлый, ограничивающий его зрение ошейник, который чесался и обжигал там, где вонзался в плоть и кость его шеи, покрытой коркой грязи и пота.
Когда маленькая группа подошла ближе, Кирев заметил и другие признаки в этих двух женщинах спортивной наружности. Они не разговаривали друг с другом вслух, пока шли по обе стороны от человеческих мужчин. И все же у него сложилось смутное впечатление, что они общались, и не только посредством незнакомого диалекта жестов руками, которые они использовали.
Кирев осознал, что не отрывает взгляда от темно-красных радужек глаз самой высокой из двух женщин. Эти радужки горели в тени её лица как горячие угольки, резко выделяясь на темной коже, ярко сверкая на солнце Юго-Западной Азии и ловя проблески света.
Кирев наблюдал за ней, как зачарованный.
Дома он никогда не видел таких женщин. Даже в зонах мятежников, которые становились все более распространёнными на холмах, возле которых его родители-фермеры построили свой дом.
Он заметил их мускулистые руки и плечи, ювелирное украшение, принадлежащее красноглазой видящей, чернильные татуировки на её пальцах и предплечьях. У неё были шокирующе высокие скулы… тёмные губы с почти идеальным изгибом, ещё одна черта его крови. Кирев почувствовал, как странным образом тянется к ней, просто потому, что она находится в визуальной доступности. Она двигалась грациозно, как охотящееся животное… совсем не похоже на неповоротливые, детские шаги мужчин, которые шли в дюжине шагов перед ней.
Люди ходили так, будто нетерпеливый родитель только что подтолкнул их и сказал разбираться самостоятельно. Если верить тому, что говорил его друг, Корек, с людьми примерно так и случалось. У него была кузина, которая могла переходить, и она рассказывала много историй о том, как люди вели себя со своими детьми и друг с другом.
В некоторые из этих историй Кирев верил с трудом.
И все же они действительно ходили так, будто их никогда не учили тому, как вообще ходить.
Резко контрастируя с ними, движения двух женщин-видящих были даже более отработанными, чем у большинства знакомых Киреву видящих. Зачарованный этим совершенством, он наблюдал, как они совершали каждый шаг и передвигали каждый сегмент ноги и тела. Это напоминало Киреву о камышовом коте, которого человеческие охранники однажды принесли в лагерь – они поймали его в близлежащей реке, пока тот плавал. Животное ревело и рычало на них от злости, пока они пытались заманить, а потом и физически затолкать в металлическую клетку, используя верёвки и острые палки.
Охранники смеялись, как помнилось Киреву. Они смеялись над угнетённым котом, который стал подарком для одного из высших, какой-то шуткой между их боссами.
Нахмурившись, Кирев выбросил из головы образ кричащего кота с черными и оранжевыми полосками.
Люди достигли их части забора.
Кирев задержал дыхание, когда небольшая группа остановилась. Он видел, как двигаются глаза людей, перемещаются, пристально смотрят на них, как на собак в загоне.
Рядом его друг, Корек, стиснул руку Кирева.
Кирев пошевелил пальцами в руке другого видящего, покосившись на него и слегка нахмурившись.
Он не видел, как подошёл Корек, но теперь пожалел, что не уделил больше внимания. Он бы сказал своему другу оставаться внутри, спрятаться в затенённом убежище в дальнем конце загона. Им всем приказывали выходить, конечно… всем без исключения… так что это было бы рискованно, если бы охранники решили пересчитать по головам и отправиться на поиски отбившихся. Однако охранники были ленивыми и обычно не утруждались. Если не искали конкретного видящего.
Корек был маленьким. Он был маленьким, а охранникам нравилось слишком часто его пытать.
По той же причине он научился прятаться. Кирев помогал ему с этим.
Кирев знал, что всегда есть тот, кто – по причинам не всегда очевидным для разумов детей в клетках – привлекает внимание охранника чаще остальных.
Корек был одним из таких.
Кирев не знал, связано ли это с каким-то качеством его света или с привлекательностью деликатных черт и маленького тельца. Скорее всего, дело в сочетании этих вещей.
Корек здесь стал братом Кирева.
Будучи самыми молодыми в данном загоне, они быстро нашли друг друга – ради целей выживания и ради хоть какого-то родства. Они оба потеряли семьи в рейдах, проводимых в маленьких городках в Гималаях, так что они знали примерно одну и ту же версию прекси. У обоих были сестры, которых, наверное, уже продали… матери. У обоих были отцы, которые могли быть уже мертвы, братья в загонах, похожих на этот, отобранные по другому возрасту.
– Чего они хотят? – тихо спросил Корек на прекси.
Кирев покачал головой, не отрывая глаз от смуглой охотницы.
Держа руку пониже, он сделал видящему едва заметный жест, показывая Кореку хранить молчание.
Слегка встав перед своим другом, он расправил своё тело, надеясь, что они заметят его первым. Охранники не слишком беспокоили Кирева, если только не наказывали его за конкретное преступление. Что бы ни привлекало их в свете Корека, их в равной степени отталкивало какое-то другое качество в Киреве, и его это устраивало.
Он наблюдал за человеческими мужчинами, впервые оценивая их количество и построение. Теперь шестеро стояли и смотрели на них по ту сторону забора из цепей. Двоих в военной униформе он узнал: они работали здесь, в загонах.
Остальных четверых он не знал. Они носили штатское. Деловые костюмы с Запада, которые казались дорогими.
Должно быть, они прилетели сюда на самолёте.
Кирев все ещё смотрел на эти лица, как вдруг слегка опешил. В те же несколько мгновений он осознал, что ошибся в расчётах.
Один из этих людей был вовсе не человеком. Среди них стоял ещё один видящий.
Мужчина. Светло-карие глаза.
Взгляд Кирева поначалу скользнул мимо него из-за его человеческой одежды и того, что он говорил на английском, а не на тайском и не на прекси. Кем бы ни был этот мужчина-видящий, он научился также копировать нескладные манеры и походку людей, что скрывало его кровь сильнее, чем странная короткая стрижка и дорогая человеческая одежда.
Цвет его глаз был нераспознаваемым в плане расовых различий. Как и его рост.
Он мог бы быть человеком.
Однако когда он посмотрел через загон на Кирева, Кирев понял. Он не был человеком. Поначалу он даже не мог сказать точно, откуда ему это известно, но чем дольше он на него смотрел, тем больше признаков замечал.
Его рот. У него был рот видящего и чистые контуры угловатых черт видящих, пусть даже эти черты смягчились сильнее, чем в своем типичном проявлении. Он также двигал руками таким образом, который казался Киреву языком. Или, возможно, просто нёс в себе больше смысла, чем он замечал в среднестатистическом человеке.
Он невольно задался вопросом, знают ли сопровождающие его люди.
Как раз когда он об этом подумал, мужчина-видящий показал пальцем прямо на самого Кирева.
– Вот этот, – сказал он уверенным голосом.
Кирев застыл. Страх заполонил его нутро в то же мгновение, как слова отпечатались в сознании. В последнее время многие из них исчезали, и в возрасте слишком раннем для прямых продаж по причинам, относящимся к зрению. При мысли об этом мочевой пузырь Кирева внезапно сжался, как будто он в любую секунду мог обмочиться. Он видел, как пожилой мужчина рядом с видящим напрягся, кладя руки на бедра и с прищуром глядя на Кирева синими глазами.
– Он чертовски молод, – пробормотал человек, отмахивая мух от своего мясистого листа, которое от жары сделалось пятнистым, ярко-красным. – Вы уверены, что нам нужен такой молодой? Мы даже не знаем, годятся ли они на что-то в этом возрасте… вы можете забирать у нас приз, и мы даже не узнаем. Сколько ему? Шесть? Семь?
Видящий рядом с ним закатил глаза.
Он тоже сделал это как человек, заметил Кирев.
– Едва ли, адмирал, – сухо сказал видящий. – Он видящий, помните? Так что лет пятнадцать, я бы сказал. Возможно, шестнадцать. Ему никак не меньше двенадцати, даже если он ненормально крупный для своего возраста.
Человеческий мужчина вздрогнул от этих слов, как будто поразившись… или, скорее, как будто он забыл, что дети людей и видящих взрослеют с разными темпами.
Он снова с прищуром посмотрел на Кирева.
– Что ж, – сказал он затем, пожимая плечами. – Программа имеет здесь юрисдикцию. Если вы думаете, что он тот, кого вы хотите…
– Да.
Кирев подавил желание сглотнуть, ощутив вкус его слов.
Программа.
Человек с пятнистым лицом кивнул в ответ на слова видящего, отгоняя ещё больше мух от шеи и лица. Взглянув на охранников в военной форме, он головой указал на забор.
– Вы его слышали. Упакуйте его… – сказал мужчина.
Кирев издал тихое хныканье, ничего не сумев с собой поделать.
Наблюдая, как охранники начинают отпирать ворота, и один из них выдёргивает из-за пояса дубинку, следуя за парнем с ключом, страх Кирева превратился в полноценную панику. Его дыхание с трудом вырывалось из груди, пока он крепче стискивал Корека, пытаясь решить, стоит ли ему просто бежать.
Он мог бы рвануть, попытаться спрятаться под половицами как Корек.
Подумав об этом, он дёрнулся в сторону, балансируя с одной ноги на другую, этот ужас в его груди похолодел от паники.
– Подождите! – крикнул мужчина-видящий, поднимая руку.
Кирев повернул взгляд и голову к забору.
Он увидел, как светлоглазый видящий снова пристально смотрит, но в этот раз не на него.
– Я передумал, – сказал видящий, и его голос смягчился. В этот раз он указал через проволочную сетку забора прямо на Корека, который, как Кирев только что осознал, лишь сейчас оказался на виду, когда Кирев сдвинулся в сторону.
– Вместо него я хочу вон того, – сказал мужчина-видящий. Его голос звучал безоговорочно, ещё более решительно, чем ранее. – Того, чью руку он держит…
– Маленького?
– Да. Его. С полосатыми волосами, – видящий более категорично указал на Корека и взглянул на охранников в униформе, чтобы убедиться, что они понимают, кого он имеет в виду.
Корек сжал руку Кирева так сильно, что он ахнул, ощущая, как его ужас сам собой возвращается.
Ужас, но также…
Облегчение.
Кирев ощутил такое облегчение.
Чувство вины сопровождало эту мысль, что-то вроде ужаса от того, каким сильным было облегчение, даже когда он осознал, в чем дело… но Кирев не мог стереть это чувство.
Мальчики, которых они забирали, не возвращались.
Они никогда не возвращались.
Внутри загонов дети-видящие шептались между собой о том, что с ними случалось. Они знали, что ничего хорошего. Быть проданным на рынке – тоже нехорошо, но это лучше того, для чего их забирали в детстве.
Это лучше, чем мужчины в костюмах, которые говорили о «программах».
– Кирев, – прошептал Корек, хныча. – Кирев… что мне делать?
Кирев посмотрел на него, и эта боль в его сердце усилилась.
Корек не просто подумал опустошить мочевой пузырь… он действительно это сделал. Его поношенные рабочие штанишки все промокли в паху и с внутренней стороны бёдер. Моча смыла часть пыли с грязных ног. Пахла она плохо, в основном из-за еды, которую они ели, и того, как мало воды им давали. Кирев посмотрел на него сверху вниз, чувствуя, как его нос морщится от отвращения.
– Кирев… помоги мне… – сказал Корек, его тёмные глаза расширились. Он смотрел на него снизу вверх, так крепко стискивая пальчиками, что это причиняло боль. – Помоги мне, брат… пожалуйста…
Слезы текли по его лицу.
Однако у Кирева не было для него слов. Потом он вспомнит, что он не сказал своему другу ни единого слова утешения, когда они пришли и забрали его.
Он не сказал ни единого слова.