Уважаемые читатели! Скачать книгу для ознакомления в электроном виде вы можете бесплатно у нас с сайта и купить в бумажном виде в интернет-магазинах Озон, и Read.ru Приятного прочтения!
Сначала умерли пчелы на семейной пасеке. Затем исчезла новая подруга, а чуть позже другая. А еще был «предвестник» — слепой мужчина за рулем автомобиля. Слишком много загадочных событий, чтобы не предположить самое плохое: либо это действует проклятие, либо кто-то охотится за тобой. Среди нас живут вампиры. Нисколько не похожие на тех чудовищ, к которым мы привыкли с детства. Они отлично себя чувствуют при дневном свете и держатся вполне дружелюбно, и многие из них ни разу не пробовали человеческой крови. Ариэлла Монтеро наполовину человек, наполовину вампир. Она умеет гипнотизировать, читать чужие мысли и делаться невидимкой. Но помогут ли эти способности выбраться из пропасти между двумя мирами и найти свое настоящее место? И спасут ли от бед, которых предостаточно и на светлой стороне, и на темной?
Перевод: А. Кузнецова Издательство: Эксмо, Домино Формат: FB2
Посвящается тем, кто никогда не вернется
Мысль о наличии у человека и темной стороны, состоящей не только из мелких слабостей и недостатков, но и из абсолютно демонического динамизма, пугает. Человек редко осознает что-либо из этого; с его позиции как личности невозможно представить, что он при каких бы то ни было обстоятельствах выйдет за пределы себя самого. Но дайте этим безобидным созданиям образовать толпу, и возникает неистовое чудовище; и каждый отдельный человек — только крохотная клеточка чудовищного тела, поэтому, на радость или на горе, вынужден сопровождать его в его кровавом буйстве и содействовать ему до конца. Смутно подозревая о наличии этих мрачных возможностей, человек закрывает глаза на темную сторону человеческой природы.
Карл Юнг. Психология бессознательного, 1912
Люди губят природу. Духи деревьев и скал, лишенные своих обиталищ, вселяются в людей, потому что им больше некуда деваться. Неудивительно, что в стране царит хаос.
Ким Мьонг-Сун, корейский муданг (шаман) «Нью-Йорк таймс», 2007
ПРЕДИСЛОВИЕ
Кто-то стоит в дверном проеме моей спальни и наблюдает, как я сплю, а потом — как я открываю глаза. В полумраке мне не разглядеть, кто там стоит и смотрит на меня. Но в следующее мгновение я уже рядом с наблюдателем, закрываю дверь и двигаюсь по коридору в сторону отцовской спальни. Мы не открываем дверь, но знаем, что он спит там, внутри. Мы чувствуем запах дыма. По мере приближения к кухне дым становится виден, серая масса волнами завивается по коридору. Из кухни льется тусклый свет, и вот уже мы видим пламя — белые языки, пронзающие серые клубы, — и смутные силуэты двоих мужчин. Я слышу щелчок замка и крадусь прочь, стараясь не дышать. Я на четвереньках уползаю от огня. Я не разжимаю губ, но дым уже во мне, и легкие пылают. Вопль «Помогите!» застревает в горле, не успев оформиться в слово. Выныривая из сна, я слышу, как утробное рыдание — первобытный звук, который старше языка, — зарождается у меня в груди. Из темноты доносится мамин голос: — Ариэлла! Что стряслось? Она садится на краю кровати, берет меня на руки и укачивает. — Расскажи. Зачем мы рассказываем свои сны тем, кого любим? Сновидения непонятны даже тем, кому снятся. Акт пересказа представляет собой тщетную попытку расшифровать неразгадываемое, ввести элемент значительности туда, где он, скорее всего, отсутствует начисто. Я рассказываю маме свой сон. — Ты снова оказалась в Сарасоте. — Речь ее взвешенна и спокойна. — В ночь пожара. — Кто были эти двое? Она понимает, что я имею в виду силуэты. — Не знаю. — Кто запер дверь? — Не знаю. — Мама обнимает меня крепче. — Тебе снился плохой сон, Ариэлла. Но теперь он кончился. «Был ли это сон? — гадаю я. — Закончился ли он?»
За несколько дней до своего четырнадцатилетия я проснулась в стеклянном гробу, камере кислородной терапии для угоревших. На другом этаже больницы в аналогичном устройстве пришел в себя мой отец. Третьим из спасенных пожарниками Сарасоты был Малкольм Линч, старый папин друг. Бригада «скорой помощи» доложила, что они обнаружили у него в бумажнике водительское удостоверение. Но когда их фургон подъехал к больнице, носилки оказались пусты. Следствие показало, что пожар возник в результате возгорания этилового эфира, крайне легковоспламеняющейся жидкости. В кухне обнаружили пустую канистру, но проследить, откуда она взялась, не удалось. Таковы факты, рассказанные мне другими. Когда я думаю о пожаре, воспоминания смешиваются в кучу. Я помню, как проснулась в больнице. Затем я вспоминаю день накануне пожара: Малкольм, высокий блондин в сшитом на заказ костюме, стоит в гостиной и, не извиняясь, рассказывает папе, что убил мою лучшую подругу. А сам пожар? Не знаю, воспоминания ли это или просто плохой сон.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ В МАМИНОМ ДОМЕ ГЛАВА 1
Это был год исчезновений. Первыми ушли пчелы. Ряды старых белых ящиков возле огорода были зловеще спокойны. Обычно воздух вокруг них мерцал и переливался от сотен пчел, снующих между ульями и цветочными полянами, а когда я приближалась, один-два разведчика вылетали мне навстречу и вились у меня над головой, жужжа еле слышно на фоне общего гудения. Меня пчелы знали и чуяли, что я не боюсь их. Иногда я закрывала глаза и раскидывала руки, чтобы почувствовать, как воздух вокруг пульсирует от колебания крохотных крыльев, и даже ощутить мимолетное прикосновение крылышек к волоскам предплечья. Меня ни разу не ужалили. Но в тот августовский день разведчики не вылетели мне навстречу. Воздух был неподвижен. Стояла тишина, разве что ниже по реке шелестели зубчатые пальмы. Подойдя к ульям, я увидела около дюжины пчел, беспорядочно ползавших по кругу. Остальные лежали на земле. Мертвые. Я сняла крышку с одного улья и вытащила рамку. Вместо сотен деловито снующих по золотым сотам рабочих пчел несколько насекомых потерянно ползали вдоль ячеек, как будто им больно было двигаться. У некоторых отсутствовали крылья. Мед имел темный цвет и едкий запах, скорее кислый, чем сладкий. Царица бесследно исчезла.
В июле по округу Ситрэс прокатился ураган, оставив по себе вырванные с корнем деревья и разрушенные дома. Мамин дом, как и многие в Хомосассе, лишился крыши. Сопровождавшие ураган смерчи разнесли стены и окна, а также конюшни, гостевой домик и большую часть сада. Мы остались без мебели, одежды и книг, но кухня каким-то образом уцелела, и никто из нас не пострадал. Остатки дома покрывал синий тент. Утром я спросонок уставилась на жатый пластик и сначала вообще не поняла, где я, а потом решила, что лежу на складе, аккуратно запакованная в ожидании новой жизни. Каждое утро начиналось с резких звуков стройки. Мама работала бок о бок с наемной бригадой, расчищая мусор и ремонтируя каркас дома. Вдобавок к механизмам и молоткам рабочие еще врубали переносной радиоприемник: они предпочитали старый канал, где попса мешалась с хэви-метал, так что я почти каждый день просыпалась под звуки «Айрон мэйден», «Стили дэн» или «Лед зеппелин» (вечно игравших «Лестницу в небо»). В то утро, когда я обнаружила умирающих пчел и направилась к дому, диджей по радио рассказывал об «Айрон батерфлай» («Духовных отцах металлистов всего мира!»). Кухонный стол был завален эскизами и чертежами, а рядом с миской овсянки лежала мамина записка: «Ари, черника в холодильнике. Мы заливаем бетон! М.» Следовало рассказать ей про пчел, но я колебалась. Я не была готова стать вестником несчастья. Мамин почерк имел наклон вправо, многочисленные петельки и хвостики дышали оптимизмом — не то что папины ряды мелких вертикальных букв, почти каллиграфичных в своей неизменной одинаковости. Сравнить их не составляло труда — папино письмо торчало из-под ближайшего эскиза. На конверте, разорванном с характерным для мамы нетерпением, красовался штемпель «Баллинскеллигс, Эйре». Нехорошо читать чужие письма? Да, я считаю это вторжением в личное пространство. Тем не менее искушение было велико. Стала бы мае (так по-португальски «мама», и она предпочитала, чтобы я называла ее именно так) всерьез возражать? В конце концов, она оставила письмо на виду. Она знала, как я скучаю по папе. Он уехал всего десять дней назад, но забрал с собой мое ощущение принадлежности — что к нему, что к маме. Они не жили вместе с тех пор, как я родилась, и мне ненадолго удалось их воссоединить. Но тут случился ураган, и мы с папой чуть не погибли при пожаре. С тех пор я периодически вообще не понимала, где мой дом. Выздоровев, папа с готовностью оставил прежнюю, столь тщательно выстроенную им жизнь, чтобы создать на ее месте новую. Я не стала читать письмо. Вместо этого я положила в едва теплую овсянку черники и посыпала все вместе «санфруа», тоником сухой заморозки, который мы с родителями принимаем трижды в день. Я не разделяла отцовского таланта к организации перемен. Я наслаждалась краткими периодами кажущейся стабильности, даже когда понимала, что все вокруг развивается или деградирует, что живые существа неизбежно движутся в сторону исчезновения или перерождения. Моя длинная коса упала в миску. Я вздохнула и пошла к раковине полоскать и то и другое. Затем отправилась на поиски мамы.
Мае стояла в тени мангрового дерева и разговаривала с двумя строителями. Ее длинные, собранные в пучок золотисто-каштановые волосы выбивались из-под широкополой парусиновой шляпы. Глаза закрывали громадные черные очки от солнца. Наряд ее состоял из тонкой бледно-голубой рубашки и джинсов с дырками на обеих коленках. Мне она казалась воплощением элегантности. Мужчины явно были очарованы ею. Дабы избежать недоразумений: они не были загипнотизированы в буквальном смысле слова. Хотя мама прекрасно умеет это делать. Мои родители оба, так же как и я сама, наделены особыми способностями. Но прибегают к ним крайне редко. Мае прекратила разговор и обернулась к мне. — Я думала, ты на пасеке. — Я и была. Но ты лучше сама сходи и посмотри. Она озабоченно взглянула на меня, затем извинилась перед рабочими и пошла за мной по тропинке, ведущей к ульям. Перед ураганом их перевезли в укрытие и вернули на старое место всего неделю назад. Сняв темные очки, мама переходила от улья к улью, поднимая крышки, выдвигая рамки. — Бедняжки, — приговаривала она, — бедняжки. — На той неделе с ними еще было все в порядке. — Я помогала выгружать ульи из фургона и устанавливать на место. — Я запустила их. — Мае уставилась на рамку, что держала в руках. Темный мед и неоплодотворенные яйца, напоминавшие зернышки риса, были разбросаны по шестиугольным ячейкам — и ни единой пчелы. — Я была так занята домом. — Она осторожно задвинула рамку на место и подняла темно-голубые глаза, такие же, как у меня. — Мы и раньше теряли пчел, но так много — никогда. — Может, они заболели из-за урагана? — Возможно. — Уверенности в ее голосе не было. — Я сделаю несколько звонков, узнаю, как там у других пчеловодов. — На скулах у нее, как обычно, когда она нервничала, обозначились желваки. — Сейчас я должна вернуться. У строителей очень плотный график. — Я могу что-нибудь сделать? — Почему бы тебе не порыться в Интернете? Поищи на «мертвые пчелы». — Это прозвучало сухо, и она попыталась улыбнуться. — Проверь, не происходит ли то же самое где-нибудь еще. — Она снова надела очки и повернулась к ульям спиной. По дороге к дому она вдруг обняла меня одной рукой и стиснула мои плечи. — Все нормально. — Я чувствовала себя неловко, пытаясь ее утешить. — Мы соберем все заново.
Я люблю решать задачи. Папа научил меня искусству анализа — определению проблемы, изучению ее истории и контекста, затем коррекции формулировки и повторению этих шагов до тех пор, пока не всплывет истинная суть вопроса и к нему нельзя будет подойти творчески и научно. Нередко, обдумав все возможные решения, обнаруживаешь, что настоящая проблема вовсе не та, с которой начал. Подлинная проблема часто лежит в другой области — иногда она скрыта, иногда прямо под носом, на виду. А при наличии Интернета этот метод работает еще лучше. Но в тот день, как и не раз до этого, соединение отсутствовало. — Посмотрю в библиотеке, — сказала я мае. — На обратном пути, может, задержусь поплавать. — Я запихала в рюкзачок полотенце. — Для такого жаркого дня прогулка дальняя. — Она смотрела на мои обрезанные джинсы и топик без бретелек, прикидывая, достаточно ли я намазалась солнцезащитным кремом. Я вынула из рюкзака бутылку, налила крема на ладонь и второй раз за день растерла его по лицу, шее, рукам и ногам. Проверила в зеркале результат. Отражение, как всегда, было зыбким. Если как следует сосредоточиться, можно сделать его более четким, но всего на несколько секунд за один раз. Этих нескольких секунд хватило, чтобы разглядеть длинные волосы, упрямый подбородок и белую полоску на носу. Я втерла крем в кожу. — Будь дома в час, к обеду, — сказала мае. — Я делаю гаспаччо. Грэйс, дымчатая кошка, которую мама взяла к себе много лет назад, проследовала за мной по пыльной дорожке до самых ворот. Их мы держали запертыми. Я вышла и старательно заперла их снаружи. Грэйс, как обычно, за мной не пошла. Прежде чем продолжить путь, я послала ей воздушный поцелуй. У перекрестка, где грунтовка вливалась в мощеную улицу, я остановилась понаблюдать за двумя стрекозами: одна уселась прямо на дорогу, а вторая зависла в нескольких футах над ней. У обеих были прозрачные крылышки, у той, что сидела на земле, имелись светло-синие пятна на голове и грудной части, тогда как парившая была вся черная за исключением ярко-синего кончика хвоста. Внезапно верхняя кинулась на нижнюю, и та почему-то — это осталось для меня загадкой — не шелохнулась, позволив нападавшей врезаться в нее. — Кыш! — Я замахала руками на черную. Я думала, что вторая стрекоза, наверное, ранена, но спустя секунду она улетела вдогонку за первой. Направляясь в сторону города, я гадала, были они врагами или друзьями.
Хомосасса-Спрингс — сонный поселок на северном побережье Мексиканского залива, рядом с городом Хомосасса. Я так и не поняла, где кончается один и начинается другой. Местные в основном называют и то и другое «Сасса». Здешние места популярны у рыбаков, любителей ламантинов и вампиров. Я миновала супермаркет и бензозаправку, ресторан «Мюррей», куда мы никогда не ходили, и еще один «У Фло», облюбованный вампирами — а нас здесь было немало, привлеченных как здешними минеральными источниками, так и обещанием анонимности. Я помахала зданию почты на случай, если начальница отделения смотрит в тонированное окно, — она была одной из нас. В библиотеке, небольшом кирпичном здании под сенью оплетенных испанским мхом виргинских дубов, я села за компьютер и набрала «стрекозы». Самое интересное, что стрекозы, оказывается, способны маскировать движение, то есть они умеют казаться неподвижными, даже когда летят. Хищная стрекоза (в прочитанной мной статье она называлась «теневик») двигается таким образом, что создает на сетчатке у ее жертвы изображение неподвижного объекта, «тени», которая может быть пищей или потенциальным партнером. Маскировка работает до тех пор, пока теневик удерживается в точке между фиксированной деталью пейзажа и своей целью. Тень видит теневика как деталь ландшафта вплоть до того момента, когда тот наносит удар. Идея меня заворожила. Если стрекозы способны маскироваться за счет способа движения, может, и мы сумеем? Тут я вспомнила, зачем пришла, и начала поиск по «пчелы исчезают». (Мне показалось, что от запроса «мертвые пчелы» толку не будет.) Да, подобное происходило повсюду в Соединенных Штатах и частично в Европе. В одних статьях его называли кризисом, в других — эпидемией. Пчелы просто улетали из ульев и не возвращались. Немногочисленных оставшихся находили мертвыми, искалеченными или больными. Исследователи не знали, на что возлагать вину: на пестициды, клещей или стресс, вызванный неблагоприятными изменениями окружающей среды. Отдельные пчеловоды считали, что виноваты все три фактора. Я распечатала три статьи, чтобы отнести домой. Перед уходом из библиотеки я прошлась по полкам с фантастикой и современной прозой, не обнаружив ничего интересного, чего не прочла бы раньше. Затем пролистала подшивки прессы. Папа не выписывал газет, и единственным знакомым мне периодическим изданием являлся «Журнал По», посвященный литературным и биографическим штудиям об Эдгаре Аллане По. Папа говорил, что находит в чтении о По утешение. Мне больше нравились популярные журналы о моде и развлечениях. Я получила домашнее образование и выросла без телевизора или кино, за вычетом редких столкновений с тем и с другим в доме моей подруги. Читать о поп-культуре сделалось для меня тайным удовольствием. Отец презирал бы подобное чтение как пустую трату времени. Зачем интересоваться временными, не имеющими значения материями? Но американская культура, представляющая собой бурлящую массу противоречий, произвела на меня огромное впечатление, и я намеревалась подробно ознакомиться хотя бы с некоторыми из них. Почему кинозвезды не могут оставаться верными своим избранникам (или хотя бы не выпрыгивать из штанов при каждом удобном случае)? Почему спортсменов так часто подозревают в приеме наркотиков? Почему у кандидатов на политические посты такой анемичный вид? И почему вампиров практически не замечают? Как обычно, из библиотеки я вышла с большим количеством вопросов, чем вошла.
Почта служила в Хомосассе центром мироздания, и, если задержаться там подольше, можно было встретить едва ли не всех обитателей городка. Две девочки моего возраста подпирали спинами стену здания. Как и я, они носили обрезанные джинсы и топики без бретелек, так что виднелись завязки надетых под ними купальников. Глаза их закрывали громадные солнечные очки, но я знала, что они оценивающе смотрят на меня. Та, что повыше, с темными волосами до плеч, слегка наклонила голову, дабы обозреть меня с головы до ног. Лицо второй с мелкими кукольными чертами обрамляли золотые кудряшки, на правом запястье у нее красовалась татуировка в виде розы. Ее взгляды были сдержаннее. Но темноволосая показалась мне интереснее. То, как она держалась, как сидела на ней одежда, делало ее старше, изысканнее, круче. Мелькнула мысль остановиться и поболтать с ними. Может, они тоже новички в городе. У меня уже давно не было друзей-сверстников. На парковке у почты жужжал холостыми оборотами бежевый внедорожник. Водительское окно было опущено. Внутри сидел бритый наголо здоровенный дядька с мясистыми губами. Хотя он тоже был в темных очках, я знала, что глаза его прикованы к девочкам. Годам к четырнадцати девочка привыкает к тому, что на нее глазеют мужчины. Но этот демонстрировал более чем мимолетный интерес. Он специально развернул свое толстое туловище к окну и подался вперед, полуоткрыв рот. И еще одно: он не был человеком. Но и вампиром тоже — я чувствовала это с расстояния в пятнадцать метров, хотя и не могла бы объяснить, откуда я это узнала. Он принадлежал к незнакомой мне разновидности «иных». Девочки смотрели на меня, а не на него. Я позволила очкам соскользнуть, дабы они увидели направление моего взгляда, и дернула головой в сторону джипа, чтобы убедиться, что до них дошло. Тогда-то водитель меня и заметил. Когда он снял очки, я вздрогнула. Глаза у него были полностью белые, без зрачков. Должно быть, он заметил мою реакцию, потому что автомобиль внезапно выскочил задом с тесной парковки. Прежде чем уехать, он улыбнулся мне, и хуже всего то, что я узнала эту улыбку. Я уже видела его в то лето переходящим улицу в Сарасоте, примерно за день до пожара и урагана. Тогда — и теперь — я испытала с трудом поддающееся описанию чувство, смесь отвращения, бессилия и ужаса, клубящуюся внутри темным облаком. Я чувствовала, что столкнулась со злом. — Расслабься, — сказала темноволосая девочка. — Это всего лишь извращенец. — Голос у нее был низкий и почти без модуляций.
Все размещенные здесь
произведения представлены исключительно для предварительного
ознакомления и в целях популяризации и рекламы бумажных изданий.
Удача – вредная дама. Склеротикам вроде меня пользоваться ее дарами и рассчитывать на нее и вовсе не позволительно. Ровно две недели прошли с того момента, как я использовала зелье Амели. А ведь она предупреждала… Если три раза плюнуть через левое плечо, то вероятность, что получишь по голове сзади, увеличивается в три раза. А желающих стукнуть немало – ведь чем быстрее бежишь от судьбы, тем скорее у нее появляется желание наставить тебя на путь истинный…
